Нагиб Махфуз - Избранное
— Позволь мне освободить тебя от ифрита.
— Откуда ты взял, что мой ифрит злой? Так–то ты думаешь о женщине, которая полюбила тебя как сына?!
Рифаа серьезно ответил:
— Я предлагаю свои услуги только тем, кого люблю и уважаю. Ты очень добрая и славная, однако ты не свободна от алчности, которая заставляет тебя торговаться с больными. Если же ты освободишься от ифрита, то будешь делать добро бесплатно.
Умм Бахатырха долго смеялась, а успокоившись, сказала:
— Ты хочешь пустить меня по миру? Да простит тебя Аллах, Рифаа!
Эту историю с Умм Бахатырхой люди передавали из уст в уста, и при этом все смеялись над Рифаа. Даже его отец невесело усмехался. А Рифаа и ему сказал:
— Ты тоже нуждаешься во мне, отец. И будет правильно, если я начну с тебя.
Шафеи покачал скорбно головой, перебирая в руках гвозди, потом со вздохом произнес:
— О Господи, пошли мне терпения.
Рифаа пытался уговорить отца, но тот досадливо спросил:
— Тебе не достаточно, что мы стали по твоей милости притчей во языцех всего квартала?
Рифаа понуро отошел в угол мастерской, а Шафеи недоверчиво спросил:
— Это правда, что и своей жене ты предлагал то же, что и мне?
— К сожалению, она, как и ты, не хочет быть счастливой.
Придя в курильню Шалдама, которая находилась в лачуге, позади кофейни, Рифаа застал там самого Шалдама, Хигази, Бархума, Фархата, Ханнуру и Зейтуну, которые сидели вокруг жаровни. Они уставились на него с любопытством, а Шалдам сказал:
— Здравствуй, сын Шафеи! Интересно знать, убедила ли тебя женитьба в пользе курения?
Рифаа поставил на столик блюдо кунафы и сказал, усаживаясь:
— Я принес вам это в подарок! Шалдам, набивавший трубку, сказал:
— Благодарим за честь.
А Бархум насмешливо добавил:
— А теперь он предложит нам устроить зар, чтобы изгнать из нас ифритов!
Зейтуна, злобно глядя на Рифаа, воскликнул своим гнусавым голосом:
— Ифрита твоей жены зовут Бейюми, избавь ее от него, если можешь.
Мужчины растерялись от этих жестоких слов, на лицах их было написано смущение. Указывая на свой сломанный нос, Зейтуна сказал, оправдываясь:
— Из–за него мне разбили нос!
Сам Рифаа, казалось, не рассердился. Фархат, с сожалением глядя на него, стал его укорять.
— Твой отец — хороший человек и искусный плотник, а ты своим поведением навлекаешь на него неприятности, делаешь всеобщим посмешищем. Не успел он еще опомниться от твоей женитьбы, а ты уже бросил работу в мастерской и принялся освобождать людей от ифритов! Да излечит Аллах тебя самого!
— Я не болен, я просто желаю всем вам счастья. Зейтуна глубоко затянулся, сурово глядя на Рифаа, затем, выпустив густую струю дыма, спросил:
— А кто тебе сказал, что мы несчастны?
— Наш дед хотел для нас совсем другого.
— Оставь деда в покое, откуда ты взял, что он еще помнит о нас?
Зейтуна смотрел на Рифаа злобным взглядом, но Хигази толкнул его в бок и остерегающе сказал:
— Уважай компанию и не заводи ссору!
Желая переменить тему разговора, Хигази сделал знак своим друзьям, и они запели: «Лодка любимой плывет по воде, распустив паруса…»
Когда Рифаа уходил, некоторые провожали его сочувственными взглядами. Домой он вернулся грустным. Ясмина встретила его со спокойной улыбкой на лице. Первое время она тоже упрекала его за поведение, превратившее и его, и ее в посмешище всего квартала, но, поняв, что упреки ни к чему не ведут, смирилась и не только терпеливо выносила эту странную жизнь, но и относилась к Рифаа с нежностью и заботой.
Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Ханфас, футувва рода Габаль. Он даже не подумал извиниться за неожиданный приход. Рифаа встал, приветствуя его, но Ханфас положил ему на плечо свою тяжелую руку, похожую на собачью лапу, и безо всяких предисловий сказал:
— Что ты говорил об имении в курильне Шалдама?
Ясмина страшно перепугалась, но Рифаа остался спокоен, хотя и был похож в этот момент на маленькую птичку в когтях орла.
— Я сказал, что наш дед хочет счастья для всех нас. Ханфас с силой тряхнул его.
— А откуда ты это знаешь?
— Это следует из тех слов, которые он сказал Габалю. Рука Ханфаса до боли сжала плечо Рифаа.
— Он говорил Габалю об имении!
— Меня не заботит имение, — терпя боль, сказал Рифаа. — Счастье, которого я пока ни для кого не добился, не имеет отношения ни к имению, ни к вину, ни к гашишу. Об этом я и говорил повсюду в квартале Габаль. И все слышали мои слова.
— Твой отец тоже сначала был непокорным, но потом одумался. Смотри не повторяй его ошибок, не то я раздавлю тебя, как клопа.
Он с такой силой толкнул Рифаа, что тот упал на диван. Ханфас ушел. Ясмина поспешила к Рифаа и принялась массировать ему плечо. Голова Рифаа упала на грудь, и, словно в полузабытьи, он шептал:
— Я слышал голос деда…
Ясмина, глядя на него, с беспокойством спрашивала себя, неужели он в самом деле помешался? Раньше он не говорил таких слов. Ее охватила настоящая тревога.
Однажды, когда Рифаа шел по улице, дорогу ему преградила женщина, не принадлежавшая к роду Габаль. Она ласково поздоровалась с ним:
— Доброе утро, муаллим Рифаа.
Он удивился тому, с каким уважением она произнесла его имя и назвала муаллимом. — Чего ты хочешь?
— У меня болен сын, прошу, спаси его, — умоляюще произнесла женщина. Как и остальные члены рода Габаль, Рифаа презирал других жителей улицы, и ему показалось зазорным оказывать услугу чужой женщине: это могло усилить презрение к нему со стороны его родственников.
— Разве у вас нет своей знахарки?
— Есть. Но я очень бедна, — чуть не плача ответила женщина.
Сердце Рифаа смягчилось. Ему польстило то, что женщина обратилась именно к нему, тогда как от своих родных он видел лишь презрение и насмешки. Взглянув на нее, он решительно сказал:
— Я к твоим услугам.
53.
Ясмина, высунувшись из окна, разглядывала представшее ее взору зрелище. Внизу, возле дома, играли мальчишки, торговка финиками расхваливала свой товар, а футувва Батыха, схватив за шиворот какого–то человека, бил его по лицу. Несчастный тщетно молил о пощаде. Рифаа, который сидел на диване и стриг ногти на ногах, спросил:
— Тебе нравится наш новый дом?
— Здесь прямо под нами улица, а там мы могли смотреть лишь на темный коридор.
— А мне жаль коридора. Ведь это священное место, в нем Габаль одержал победу над своими врагами. Но жить среди людей, которые смеются над нами на каждом шагу, стало невмоготу. Здесь мы живем среди добрых бедняков, а самый достойный тот, кто добр, а вовсе не тот, кто принадлежит к роду Габаль.
— Я возненавидела их, — с презрением сказала Ясмина, — с тех пор, как они решили выгнать меня с улицы.
— Почему же ты тогда хвастаешь соседям, что ты из рода Габаль? — улыбаясь спросил Рифаа.
Ясмина рассмеялась, показав жемчужные зубки, и гордо ответила:
— Чтобы они знали, что я выше их всех!
Рифаа положил ножницы на диван, спустил ноги на циновку и сказал:
— Ты станешь еще красивее и лучше, если преодолеешь свою гордыню. Род Габаль вовсе не лучше всех на нашей улице. Лучше всех те, кто добр. Я, как и ты, ошибался и придавал слишком большое значение роду Габаль. Однако счастья достоин лишь тот, кто искренне стремится к нему. Посмотри на этих добрых людей: как они привечают меня и как охотно исцеляются от ифритов!
— Но ты здесь единственный, кто исцеляет бесплатно!
— Если бы не я, кто помог бы этим беднякам? Они ценят помощь, но у них нет денег, а у меня не было друзей, пока я не познакомился с ними.
Ясмина, недовольная его ответом, прекратила спор, а Рифаа вздохнул:
— Эх, если бы ты доверилась мне, как они, я освободил бы тебя от того, что замутняет твою чистоту.
— Неужели ты считаешь меня такой плохой? — рассердилась Ясмина.
— Есть люди, которые, сами того не зная, обожают своего ифрита.
— Мне неприятен этот разговор!
— Разумеется! Ты же из рода Габаль! А из них ни один не захотел подвергнуться лечению, даже мой отец! — улыбаясь, ответил Рифаа.
Тут раздался стук в дверь. Оба поняли, что пришел новый проситель, и Рифаа поднялся встретить его.
Действительно, Рифаа никогда не был так счастлив, как в эти дни. В новом квартале его называли «муаллим Рифаа» и относились к нему с искренней любовью. Было известно, что он изгоняет ифритов и дарует здоровье и счастье, не беря за это никакой платы. Такое бескорыстие было здесь доселе неведомым, и поэтому бедняки любили его, как никого другого. Естественно, что Батыха, футувва этого квартала, невзлюбил Рифаа: с одной стороны, Батыхе не нравилось поведение Рифаа, с другой — Батыху злило то, что Рифаа был не в состоянии платить ему дань. Однако футувва не мог пока найти предлога, чтобы придраться к нему. Что же касается тех, кого Рифаа исцелил, то все они готовы были без конца пересказывать свои истории. Умм Давуд, например, раньше, когда с ней случался нервный припадок, кусала своего новорожденного младенца. Теперь же она — образец спокойствия и уравновешенности. А Суннара, который то и дело со всеми затевал распри, стал самым кротким и покладистым малым на свете. Карманный воришка Талаба искренне раскаялся и работает теперь подмастерьем у лудильщика. Авис женился, хотя раньше не мог и мечтать об этом.
