Андрей Волос - Хуррамабад
Дом у реки — это была его давняя мечта. Кто знал, что жизнь в Хуррамабаде встанет на дыбы и обрушится? Все уезжали — а он не мог бросить дом. Кончилось тем, что два года назад ему пришлось проводить жену и детей в Россию. Ладно, что ж, он тоже согласился ехать… Договорились так: он задержится и завершит строительство. Можно продать и недостроенный дом — но за бесценок. А нужно — подороже…
Еще совсем недавно он, находя рукам все новую и новую работу, привычно думал, как получить хорошую цену. Слишком много вложено. Слишком много… Все-таки жаль, что они уехали. С одной стороны, неспокойно, да… но с другой — здесь дом на берегу реки! Когда-нибудь жизнь войдет в прежние берега, как входит поток, побуянив, порушив прибрежные постройки. Конечно же, они вернутся. Войдут, разувшись у порога. Гладкий камень остудит им ступни в жару. Осенью их согреет огонь, клокочущий в камине. Зимой — горячая вода, бегущая по трубам. Весной распахнут окна — свежий воздух предгорий и негромкий гул реки вольются в комнаты…
Семь лет… Прежде Ямнинов работал инженером по холодильному оборудованию. Получив участок, он ушел с молокозавода, где, как считало руководство, его ждала отличная карьера, и устроился на Водоканал — вон, отсюда виден оазис, большая роща высоченных голостволых чинар, лишь на самой верхотуре выбросивших пышные ветви… Должно быть, избыток воды заставил их так вытянуться: на огороженной территории Водоканала днем и ночью гудели насосы, гоня воду из скважин в трубопроводы южной части Хуррамабада.
К ставке электрика скоро прибавились две ставки слесарей, а чуть позже и еще одна — инженера по технике безопасности. Все деньги подчистую сжирала стройка. Если на Водоканале срочной работы не было (а машины выходили из строя не чаще, чем раз в неделю), он ломался на своем участке — рыл землю, месил бетон, просеивал песок на кроватной сетке, сколачивал опалубку, клал кирпичи… А когда что-то случалось, обученный им Хамид Чумчук врубал на полную громкоговоритель перед конторой, и под какую-нибудь бодрую песню или значительную речь Ямнинов бегом несся на службу: город ни на минуту не мог остаться без воды.
Зимой его деятельность немного пригасала, да зима в Хуррамабаде короткая — не успеешь отдышаться.
Семь лет… Первым делом он набросал проект. Приятель-архитектор удивленно похвалил смелость и выдумку, но в конце концов не оставил от его замыслов камня на камне. Тут главное было вот что: не существует бетонных плит таких типоразмеров и конфигураций, что насочинял Ямнинов, — придется подстроиться под то, что есть. Выходило, что ни комнат такой длины и ширины, ни галерей на уровне второго этажа, ни фигурных солнцезащитных карнизов, ни много чего другого сделать было нельзя. Однако Ямнинов заупрямился: времени потратил месяцев восемь, сил — немеряно, а все же добился чего хотел — ему отлили плиты нужной формы… И так год за годом, год за годом…
…Открутив последний, шестой болт, он бросил решетку вниз, на кусты георгин, и поморщился, когда она ухнула, безжалостно придавив и поломав стебли. Впрочем, это уже не имело никакого значения.
Лоджия превратилась в нависающий козырек. Он принес несколько кирпичей и положил их на край. Потом неторопливо спустился вниз, вымыл руки. Насвистывая, прошел в большую спальню, раскрыл бельевой шкаф, наугад взял какую-то накрахмаленную тряпку. Оказалось — наволочка. Урок прапорщика Петровича отпечатался в памяти чередой контрастных фотографий: раз-два — снять патронную коробку… теперь затвор до упора… два щелчка фиксаторами… отнять приклад… сошки… еще два движения — отделяется ствол… Он разложил все это хозяйство на одеяле и взялся за тряпку. Когда сталь стала блестящей и сухой, принялся собирать: поначалу с запинками, а во второй и третий раз уже по-свойски. В сущности, этот тяжелый механизм, тупо глядящий единственным черным глазом туда, куда направляли его человеческие руки, был устроен проще швейной машинки. Расстелил одеяло, лег, поерзал, щурясь. Умостился. Поводил стволом. Оставалось лишь потянуть затвор. А палец и так уже лежал на курке…
Машины покажутся издалека — вон там, где дорога бежит вдоль пшеничного поля. Потом спрячутся за тесно посаженными у канала тутовыми деревцами. Снова появятся — уже в крупном масштабе. Проедут мимо ограды Водоканала, замедлят ход, потому что там разбит асфальт, минуют дикие заросли возле старых колодцев, вокруг которых земля заболочена и полна драгоценной влаги.
И когда они повернут к дому, когда неторопливо покатят по прямой, покачиваясь и сверкая, когда за поблескивающими лобовыми стеклами уже можно будет различить лица…
Ямнинов перевел дыхание, ударил стиснутыми кулаками по металлу и торжествующе выругался.
Весь день он старался не вспоминать, не вспоминать, не вспоминать… гнал от себя то, что произошло вчера, потому что сердце стыло и останавливалось… Но теперь он был готов к встрече — и чувствовал себя с ними на равных.
5Вчера они прикатили на двух джипах. Лаковый красный — впереди, матовый черный — следом.
— Э, хучаин! — весело закричал водитель красного. Он стоял у калитки, поигрывая ключами от своего «Чероки». — Слышь, хозяин! Есть кто-нибудь?
Угрюмый человек, сидевший за рулем второго джипа, вздохнул, тяжело выбрался из машины и захлопнул дверцу.
— Что ты орешь, — сказал он. — Заходи, да и все. Не заперто же…
— Неудобно без приглашения, Зафар-чон! — дурашливо ответил первый.
— Э, неудобно! — буркнул угрюмый и стал дергать замок, вытаскивая незащелкнутую дужку из петель.
Когда Ямнинов спустился по лестнице, они уже стояли в гостиной. Один цокал языком, разглядывая резные карнизы. Второй замер возле камина, с неясным выражением лица трогая пальцем мясо-красный гранит облицовки.
— А, молодец! — воскликнул первый, восхищеннно вскидывая руки. — Как хорошо сделал, а! Устод, а! Просто устод!
Он шагнул к немо застывшему у лестницы Ямнинову, протянул руку и с улыбкой представился:
— Ориф!
— Николай… — машинально ответил Ямнинов, пожимая сухую твердую ладонь. — Вы чего? Вы кого ищете? Перепутали? Если вы к Ибрагиму, так он в город уехал. У него одни только рабочие сейчас…
— Нет! — засмеялся Ориф. — Мы не перепутали! Мы к тебе. Ты ведь дом продаешь?
Зафар повернулся и в первый раз прямо посмотрел на Ямнинова. Лицо у него было тяжелое, щеки синие после бритья. Ямнинов отвел взгляд.
— Я не продаю ничего, — сказал он. — Вы ошиблись. Ну, раз пришли, давайте чаю попьем… а? Чой-пой? Чай не пьешь…
— Откуда силу берешь! — подхватил весельчак Ориф. — Да подожди ты с чаем, подожди! Давай дело решим, потом уже чай! Потом уже и не только чай будем пить! Что ты! Чаем такое не обмывают!
Они были щегольски разряжены: оба в сверкающих востроносых туфлях, Зафар в вельветовом светло-коричневом костюме, Ориф — в шелковом, причем подвернутые рукава пиджака являли миру роскошную клетчатую подкладку, — а Ямнинов стоял перед ними в нелепо коротких штанах, испачканных раствором и краской, в такой же рабочей рубахе — истлевшей от пота, разошедшейся на пузе, с прорехой на плече, — в стоптанных заизвествленных башмаках на босу ногу, — и то и дело утирал пот со лба подрагивающей ладонью.
Он смотрел в чистое открытое лицо Орифа и понимал, что никогда прежде не доводилось ему видеть такой страшной улыбки — такой белозубой, широкой и искренней улыбки, от которой веяло ужасом и смертью.
— Что… — сказал он, проглотив комок. — Кого? Я не знаю… вы ошиблись.
— Нет, мы не ошиблись, — сразу посерьезнел Ориф. — Ты продаешь дом.
— Нет, — возразил Ямнинов. — Я не продаю.
Ориф с опечаленным видом снова посмотрел на карнизы.
— Не продаешь?
— Нет, — ответил Ямнинов как мог твердо.
— Послушайте, уважаемый! — воскликнул Ориф, переходя вдруг на «вы». — Как же так! Ничего не понимаю. Вы говорите — не продаю, а Зафар-чон только что толковал мне другое. Выходит, зря мы с ним тащились сюда по жаре из самого Хуррамабада! Ведь он мне что говорил: мамой клянусь, Ориф, поедем туда, и этот человек продаст тебе свой дом! Говорил: если не продаст, я его заведу в подвал и застрелю как собаку! Пусть мокнет в своем поганом бассейне! Говорил ведь, Зафар-чон? — спросил он, поворачиваясь к напарнику. — Говорил?
Не меняя выражения лица, Зафар сунул руку под пиджак.
— Уважаемый, а правда, что у вас бассейн в подвале? — веселился Ориф. — Покажете гостям?
Ямнинов немо замотал головой, и тогда Зафар жестко ткнул ему под ребра пистолетным дулом.
— Где документы?
…Да, конечно, их кто-то навел. А может быть, так сложилось случайно — прослышали, что человек выстроил себе замечательный дом… разузнали… разведали… и нагрянули.
Ему не хотелось умирать, а в том, что его застрелят, он не сомневался. Мутило, он чувствовал тошноту, свет мерцал, рябил, ноги подкашивались. Ямнинов кивнул — мол, да, согласен, продам, не надо в подвал, документы в столе… Зафар убрал оружие. Ориф пошучивал. Они долго слонялись по дому, перекликались, цокали языками, вообще, вели себя так, словно его уже здесь не было. Дурнота не отпускала его, в конце концов все-таки вырвало — желчью и слизью.
