Плюс - Макэлрой Джозеф
Но цикл темноты заканчивался. Солнце нагрело пряди. С косами они дышали намного легче. И пока излучения люмена. струились по решетке. Солнце казалось сейчас не столько пальцами, сколько ладонью. Ладонью или кулаком, с которым Имп Плюс мог столкнуться и отскочить. Ладонь, бесконечно наклоненная, и с ослепительно-широкими морщинами, и то ли из воспоминаний Имп Плюса, то ли из предвидения, ладонь, слегка сложенная чашечкой.
Ничего не зная о загибах, кроме того, что они были движением, Имп Плюс, тем не менее, сквозь них ощущал очертание очертаний среди клеток решетки, выделяющих ему необходимый ответ, который старая и новая боль растворили в себе, чтобы сделать неизвестное между Солнечными косами и слиянием, которое они почти охватывали. Но в продолжающейся мысли Въедливого Голоса его ответ на вопрос оказался перекрыт и утрачен. Очертание очертаний было тем вращающимся шансом, который он вдыхал в бледно-зеленых комнатах на Земле. Вдыхал, увидев сквозь них частицы дыма. Частицы, которые, как он сейчас видел, поступали так же от странного голоса с его ископаемыми фокусами в овале на продолговатой зеленой мелодоске, как и дым поступал в его нездоровое тело. Он смотрел сквозь частицы на формы, которые были не вне частиц — формы въедливой утраты, которая, если ее можно было бы сделать хорошей, могла выделить четкий процесс, но должна быть зонами оставленными, действительно опустошенными утратой, которая, суровый голос вряд ли чувствовал, имела значение в нездоровом желании фразы Подумайте, что вы собираетесь утратить.
Слова, лично переданные Имп Плюсу, который во время закашлялся до громоздящейся головной боли. И в тот момент, который был скорее зоной, поднимающейся по краснеющему горлу, чтобы стать в реальности скорее местоположением, на котором Имп Плюс сосредоточился в своем мчащемся мозге, чем нездоровым желанием и сумасшедшим страданием из-за будущего мертвеца или нежильца, так что одно преследовало другое: он видел это сейчас сквозь жесткую, как кость, энергию решетки, которая была им: видел, как теплое сосредоточение мига в бледно-зеленых комнатах потерпело неудачу или угодило в преследование: так что зияние, движущееся между преследующими двумя, стало их умножением.
Но в какой бы части своих клеток Имп Плюс это ни видел — оно предвещало себя в бледно-зеленых комнатах в момент сплетенного деления, нездорового желания, страдания, гнева и каскадного наклонения. Преследование было в нем, и миграция зияний рисовала — уже врисовала — в формы процесса, очищенного от всего загрязняющего, за исключением брошенной вперед возможности, чье местоположение было чрезвычайно бледной коралловой решеткой, в чьей одновременной общности он минул — уже миновал — сквозь то, чем он был: влажными мышцами света; дождями питания, — обвалами роста и пустоты, ставшими реальными, благодаря самому побегу, протянувшемуся над ней; видом мысли, стоявшей рассеянной; глюкозой, сделанной или надуманной по пульсации цвета радуги, сжатой через зияние зрачка; формами равновесия, которым он скорее был, чем видел среди кувырков положений ИМПа по неизвестному плану Центра; формами затрудненного дыхания внутри вдохов и вдохов, и повсюду тропы частиц, проделанные сквозь локоны света дыханием овальных силовых установок-растений, так близко пересекающими жизни мозга и водорослей, что в тени идеи зеленого Имп Плюс мог казаться Въедливому Голосу фотосинтезирующим — и если по воле гетеротрофным, то аутотрофным в коренной форме — казаться, то есть, этому суровому присутствию, которое было еще одной формой. Въедливым присутствием, как-то перерастворенным Имп Плюсом в узорах частицы, так похожих на его каскады веретенообразных осей-частей, обломанных в новейшем движении, которым Въедливый Голос мог взглянуть на Имп Плюса как на его же субстанцию. Но обвалы, цвет, форма, сила — то, что он должен иметь сейчас, было способом удерживать то большее, чем он стал — в то время как Въедливый Голос, казалось, настойчиво хотел это больше.
Повторите еще.
Решетка поглотила слова.
Слова сгинули в несказанную пустоту, где, будучи неоднократно сказанными до этого, они остались несказанными. О, что бы это значило? Страдание, гнев, нездоровое желание, пустота, боль старая и новая, растворившаяся, чтобы создать нечто между Солнечными косами и слиянием, которое они почти охватили.
Его поблагодарили. За что?
Да, структура косы, согласился Въедливый Голос; и если видимая, то где? И не сочеталось ли она каким-то образом с ранее упомянутым красным, увеличивающимся с жарой?
Имп Плюса поблагодарили за ответ на повторите еще раз, когда он сказал — но это была решетка, что собрала — боль старую, боль новую — Солнечные косы и слияние, и что-то между ними.
Он хотел сказать каскады. Он не знал себя даже после того, как голос Кап Кома, сплетенный с вначале суровым, дружелюбным голосом, потребовал узнать, что вообще было сказано о косах, и говорил ли Имп Плюс им, что Солнечные косы и красный действительно были видимы.
Он не мог объяснить зрительные мембраны.
Но они были им. Нет, они были им сейчас.
Кап Ком вновь требует.
Но где теперь был иной голос?
В тишине решетчатые слои были заняты. Где-то, трудно извлекаемый в решетках, иной голос громко спросил какие каскады. Поскольку каскады напрямую передали частицам Въедливого Голоса, находящегося в овалах на Земле, хотя и здесь в решетке, словно части, отсеченные там, чтобы списать на приобретение опыта, все еще также были здесь в теле среди слоев заряженного, жесткого, выбеленного расчесывания. И на этот раз частицы Въедливого Голоса не произнесли Повторите еще. Поскольку, произнесенное неоднократно повторите еще, оставалось несказанным. Затем возникли помехи, заразившие дружественные частицы; они были в решетчатом слое и также на Земном острове, где Въедливый Голос также был сопровождающим телом, работающим с Кап Комом; повод для воды оставался неизвестным, пока каждый новейший эллипс жестко швырял ИМП к Земле; в дружественные частицы вторглось больше помех; голос утверждал, что ничего не было сказано о косах и каскадах; решетка врисовала больше Солнца в то, что она и Солнце, казалось, хотели — внутреннюю спираль, как сложный глаз, охотящийся (хотя здесь было не больше насекомых, чем растений); но повсюду в частицах Въедливого Голоса каскады закручивались, но не останавливали помехи: каскады и сальмонелла закручивались, но закручивались внутрь среди овальных воронок частиц, хотя помехи вклинивались, и извне были они, но не бледная решетка, а там на Земном острове; фотоны образовывали внутренние спирали, сложенный с решетчатыми клетками, которые, как могло казаться, двигались удерживающим движением — сложился в глаз, чей угол поворот за поворотом охотился за местом в слоях, где одно обваливание могло привести за пределы болей всего, что могло быть утраченным, и дальше ко всей сладкой влаге в отвесном море Солнца; но что-то вклинилось, и это было не помеха, а мысль, что помеха была Кап Комом, и что дружественные частицы в опасности; и во внезапном позвоночникоподобном движении, которое совершила закрепленная решетка врисовыванием Солнца в трубопровод, чтобы зацепить и встряхнуть направляющийся к Земле пространственный контур, ИМП был стабилизирован, его кувыркание в направлении угрозы Земли прекратилось, и решетка стала между дружественными частицами Въедливого Голоса и помехой, которая должна была быть Кап Комом и, вслед за тем с Земли сейчас можно было услышать прежние слова: Подумайте, что мы собираемся утратить.
Странно, но слова были более известными, чем даже если бы их кто-то сказал. Как так? Потому что их сказали именно кому-то.
Хотя и не в этот раз.
Слова, показанные смещением дружественных частиц: словно одна складка овализированных ультра-пересечений подалась наружу в мгновенный льющийся наклон: но слова Подумайте, что мы собираемся утратить которые поступали не от, а к Кап Кому (как можно знать, что они поступали именно к Кап Кому?), поступали не в форме мысли, переданной напрямую к или от дружественных частиц, или мысли, существующей так, как новые орбитальные положения содержались во внутренней мысли, а как излучение запущенное из дружественных частиц бывшей мысли Въедливого Голоса в то, что великая решетка удерживала, как контур, не сильнее и не страннее, чем речь вслух Въедливого Голоса Кап Кому. Въедливый Голос все еще нуждался в большем. В большей помощи. Овализации высунулись, поскольку они текли быстрее, но только чтоб свободно пролиться от центра, лишь с целью вытянуть из него еще более жесткое разложение на частицы, словно сила была фокусом, когда, как у овала не один фокус, а два, таким образом эта овальная форма высунулась или выперла наружу сразу и на Земле и здесь в решетке, которая ощущала в своих слоях и тот великий впадающий полет в центр, центр-брешь, чья брешь возникла из двух фокусов, разделенных этой брешью между ними — и в той же самой спешке тот великий центробежный полет прочь (центрифугой— он вспомнил центрифуга — она сама вспомнила), поскольку освободиться было сутью: но кому? не просто же мотку Въедливого Голоса: освободиться от той решетки? Как кожа от мозга? Ни то, ни другое. А имени. Должному быть сказанным, если имя поступит. Может, и полученным из решетки.
