Эрик-Эмманюэль Шмитт - Женщина в зеркале
По своему обыкновению, я наделала множество ошибок.
Сначала была история со спрятанными стеклянными шарами. Это больная тема, но я превозмогу стыд и тебе — одной тебе — расскажу правду.
Как-то утром мне доложили о визите банкира Шондерфера. Я послала сказать, что Франц отлучился, но он хотел видеть именно меня.
Так как мои родители слишком рано умерли, оставив мне состояние, я только помнила, что оно есть, но не интересовалась его управлением. Какой интерес владеть миллионами, если надо тратить часы на ведение дел? Быть богатой — это значит освободиться от мысли о деньгах, не так ли? Для меня банкир — это кто-то вроде гувернантки, мажордома или повара: они должны заниматься своим делом, не беспокоя хозяев. Так что я готова была спровадить Шондерфера.
Вошедший поклонился, поблагодарил, что я приняла его, и, волнуясь, несколько раз прокашлялся.
— Поторопитесь, господин Шондерфер, скажите мне причину вашего присутствия здесь.
— Обычно я должен обращаться к господину фон Вальдбергу, поскольку в этой области, как правило, несет ответственность мужчина. Между тем это ваши ценные бумаги, госпожа фон Вальдберг, сбережения, которые оставили вам родители. Я… я… обеспокоен.
— Почему, боже мой?
— Ваши расходы… Я имею в виду ваши личные деньги, не те, что вы имеете на общем счету с вашим мужем.
— И что?
— Конечно, это не мое дело… Тем не менее, зная, что вы не любите считать, я произвожу вычитание за вас…
— Очень хорошо.
— Тогда позвольте вам заметить, что при таком темпе вы очень скоро обнулите ваш счет.
— Что?
— Я вам это изложил в письменном виде. Подсчитав ваши расходы, я сделал прогноз на будущее. Это… внушает беспокойство.
Я схватила листок, пробежала его глазами, слишком быстро, чтобы что-то понять, достаточно медленно, чтобы заметить вывод: мое личное разорение маячило на горизонте через два года.
Убедившись, что задел меня за живое, он поспешил меня ободрить:
— Разумеется, у вас есть еще капиталы, вложенные в недвижимость. Здесь речь идет только о деньгах на счете в банке. Хотя я опасаюсь, что в скором времени вам придется продать ваши дома, если вы будете продолжать в таком темпе…
Какое-то время я молчала, стараясь собраться с мыслями, но у меня не получалось: разные дверцы раскрывались у меня в голове, но только они вели в никуда.
— Может быть, вы хотели бы обсудить ваши расходы? Я мог бы вам помочь отличить те, что необходимы, от…
Я выпрямилась, похолодев от гнева, и распрощалась с ним.
Хотя он и возражал с деликатностью, не лишенной смирения, я была непреклонна:
— Мне ни к чему оправдываться, сударь. Вы перепутали роли: это вы, мой банкир, должны мне давать отчет, а не наоборот. Оставим этот разговор.
Он удалился. Я залилась слезами тут же, в будуаре, где его принимала. Я чувствовала себя… как бы сказать… как будто пережила насилие: его попытка вторгнуться в мое существование оставила меня взбудораженной, в смятении, в угрызениях о прошлом, в беспокойстве о будущем, я была охвачена убийственными мыслями. Конечно, вырисовывались пути рационального ответа на вопросы Шондерфера. Но эту рациональность я отвергала. Моя жизнь не могла сделаться ни благоразумной, ни осторожной, ни рассудительной. Она и так была таковой в некоторых вещах. Зачем же все умещать в рамки?
Было ли это от слез, заложенного носа? В какой-то момент я почувствовала, что задыхаюсь.
Франц ничего не узнал об этом визите. В течение трех дней я ловила на его лице малейшую перемену, которая могла бы быть следствием разговора с банкиром. Но ни тени сомнения не омрачило нашего согласия.
Напротив, на четвертый день тетя Виви явилась к чаю.
— Моя дорогая, почему мы так редко вместе ездим за покупками? Я обожаю ездить по обувщикам, портным и модисткам в обществе подруги. В следующий раз возьмите меня с собой, и будем легкомысленны!
На ее овальном лице появилась неотразимая умоляющая мина, из тех, которые она строила своим любовникам, чтобы они преподнесли ей хорошенький подарок.
По своей наивности я не угадала ее намерений и невпопад ответила:
— С удовольствием. Но вы знаете, тетя Виви, я не кокетлива. Францу приходится настаивать, чтобы я заказала себе какую-нибудь новую вещь. Я одеваю госпожу фон Вальдберг, а не себя, Ханну.
— Мне кажется, я это заметила. Тогда, моя милая, я не понимаю одного: Шондерфер, которого я случайно встретила, говорит, что вы живете не по средствам.
Я побледнела. Как он посмел!..
— Ох, я ненавижу этих банкиров, — продолжала тетя Виви, чтобы не дать мне высказать свое возмущение. — Они, оказывается, хуже, чем самая последняя камеристка-сплетница, с той лишь разницей, что их не выгонишь. Они шарят у нас по карманам, ящикам, шкатулкам с драгоценностями, пытаются выведать, чем мы занимаемся, все тайны, все темные углы, хотят знать происхождение и предназначение каждого талера. Невыносимо! Почти все им это позволяют. Мало того, некоторые боятся своих банкиров. Особенно буржуа. Мир поставлен с ног на голову.
Знала ли она, произнося эту обличительную речь, как я обошлась с Шондерфером? Хотела ли она мне польстить?
Она опять попыталась отвлечь меня от размышлений:
— Вы делаете Францу подарки?
— Нет. Никогда.
Она вздохнула с облегчением:
— Тем лучше. Значит, вы его не обманываете.
Я наблюдала за этой удивительной женщиной, известной тем, что она постоянно меняет любовников, — она радовалась, что у меня их нет. Может, у нее двойная мораль — одна для себя, другая для других? Или племянник у нее на первом месте? Тогда, конечно, я в ее глазах — не женщина сама по себе, а «жена Франца». А его не следовало обманывать.
Я в свою очередь решилась сделать выпад:
— А женщины, которые изменяют, щедры со своими мужьями?
— Если они не хотят стать разведенными женами — конечно.
— Что же, они настолько расчетливы?
— Нечистая совесть… Когда угрызения совести мучат душу, любезности так и сыплются, как пудра.
Чертовка Виви опять меня сбила с толку.
В то время как я намеревалась ее пощекотать за недостойное поведение, она опередила меня: представилась сознательной и раскаивающейся грешницей.
— Для ясности, — уточнила она, — компенсировать — не значит искупить…
Не хотелось бы мне следовать за ней по этому обрывистому пути.
Как будто угадав мои мысли, она сменила тему:
— Скажите, дорогая, на что вы тратите деньги?
— Я обязана вам отвечать, тетя Виви?
— Нет, вы можете промолчать. Но есть кое-кто, кто долго молчать не будет: этот ужасный Шондерфер. Пока что он не оповестил Франца, он ограничился тем, что посоветовался со мной. Однако, если я не дам ему какого-нибудь ответа, он не замедлит это сделать.
