Эрик-Эмманюэль Шмитт - Женщина в зеркале
Она с негодованием повернулась к нему:
— А вот и нет, я много молюсь. Я молюсь не только когда читают молитву, я молюсь во время всей службы. И в течение дня тоже. Я почти непрестанно молюсь.
— Что ты называешь молитвой?
— Я благодарю. Я сосредоточиваюсь, чтобы избежать зла.
— Ты просишь у Бога милостей?
— Не собираюсь надоедать Ему со своими проблемами.
— Ты просишь Его вмешательства для других?
— Если это возможно, я предпочитаю действовать.
Брендор стиснул зубы. Послушать, так заявления Анны отражали либо греховное тщеславие, либо ангельскую веру.
— Когда священники говорят тебе о Боге, что ты чувствуешь?
— Мне скучно.
Какое счастье, что он настоял на этом карантине перед тем, как ей поступить в монастырь, ведь любое ее высказывание поразило бы церковников.
— Объясни мне, почему тебе скучно.
— Священники должны говорить о Боге с любовью, ослепленные, очарованные, полные благодарности и восхищения. Мы должны завидовать тому, что они так близки к Нему, что они Его представители, да мы должны от зависти помирать, хотеть быть на их месте, если бы они превозносили Его по-хорошему. А вместо этого они потрясают Богом как плеткой: «Бог тебя накажет, если не в этой земной жизни, так в аду!» Они, с их кострами, пожарами, углями, покаяниями, вечными муками, наводят на меня ужас, я кажусь себе птицей, которой уготована жаровня.
Она повернулась к Брендору:
— Если священники правы, уткам везет больше, чем людям: они не проводят жизнь в ожидании, что закончат на вертеле.
Легкий ветерок оживил листву. Анна вдохнула полной грудью:
— Такой Бог, брат Брендор, не помогает мне жить. Напротив, мешает.
— Почему ты сказала «такой Бог»? Разве, по-твоему, есть другой?
Анна молчала. И это молчание не означало отсутствия мысли — скорее, мысль сложную, невыразимую. Брендор, не зная, как ее вывести из этого безмолвия, отказался от продолжения разговора.
В последующие дни он ограничился наблюдением за Анной. Трудясь от зари до зари, она сияла от радости. Улыбка не сходила с ее губ: ласковая, когда она к кому-то обращалась, счастливая, когда созерцала небо, любящая, когда ей встречались животные. Проверив расчеты с ткачами, которые приезжали за шерстью, она тотчас же уходила под липу и сидела там в задумчивости, прислонившись спиной к стволу. Часто она отходила от дерева и ложилась на лужайку, лицом к земле, раскинув руки. Брендор не удержался, позвал Великую Мадемуазель и показал ей Анну, лежащую ничком на траве:
— Что она делает?
— Она лежит крестом, подражая Господу нашему Иисусу Христу. Это так ясно, брат Брендор, почему вы спрашиваете?
— Анна сама не знает, что она делает. У нее нет никакой религиозной культуры.
Улыбка озарила лицо настоятельницы.
— Чудесное неведение, — вздохнула она. — Эта простая душа достигает, сама трго не зная, высот христианского вдохновения. Ее душа интуитивно парит выше слов, мыслей, рассуждений.
Они оба улыбнулись, счастливые, видя в безгрешной Анне оправдание своей глубокой веры.
— Чистые сердцем чисты и от знания.
Добавив это, Великая Мадемуазель как бы сбросила с плеч груз своей баснословной эрудиции, знания языков — греческого, латыни, иврита, — познаний в области древней патристики и богословов всех эпох. В это мгновение ему подумалось, что ее многочисленные морщины — это результат усталости от прочтения стольких страниц.
Они еще помолчали.
Проводив Великую Мадемуазель, Брендор вернулся к Анне:
— Анна, что ты там делала, лежа на земле?
Она покраснела.
Он ждал ответа. Полагая, что он укоряет ее за испачканную одежду, она показала ему, что на ней нет пятен. Он покачал головой, настаивая:
— Ты молилась?
— Почти.
Этот загадочный ответ долго отдавался в них эхом. Брендор спрашивал себя, как это — почти молиться?
— Пойдем под липу. Ты мне расскажешь.
Не мешкая, побуждая ее идти за ним, он направился к дереву и уселся на выступающих наружу корнях.
— Итак?
Она села рядом.
— Я ложусь лицом к земле, чтобы почувствовать ее мощь. Вначале я ничего не ощущаю, потом если как следует настроюсь, то чую, как сквозь меня во множестве начинают подниматься токи; они растут, снуют, шуршат, до тех пор пока я не почувствую единства ее силы. Тогда я ею насыщаюсь. Как если бы я грелась на солнце. Это позволяет мне быть сильной. Это дарит мне улыбку. О, я не воровка, потому что я каждый раз прошу у земли позволения.
Брендор был потрясен.
Всю ночь он проворочался на своей колючей соломенной постели, воодушевленный, растерянный. С одной стороны, в том, о чем говорила Анна, о Боге речи не шло; с другой стороны, она описывала мистические откровения, которые вызывала скорее природа, чем Святое Писание. Есть ли промежуток между тем, что она ощущает, и христианством?
Брендор приподнялся на постели, взбудораженный ответом: нет никакого зазора. Анна, посланница с вестью, которой сама не понимала, получала свои озарения от плотника из Назарета.
Разве она спонтанно не распростерлась крестом? Прямое доказательство того, что она следовала внушению Иисуса Христа…
Наутро Брендор пришел к выводу, что его ночное беспокойство — это следствие недоразумения: Анне недоставало слов. Поскольку она никогда не слушала священников, не читала Библии, ей трудно было выразить то, что она переживала. Точно так же, как чистые сердцем чисты и от знаний, Анна не понимала, что делает, но делала.
Монах Брендор решил, что его миссия состоит в том, чтобы открыть Анне, что же проходит через ее тело и дух.
20
9 июня 1906 года
Моя Гретхен,
замечала ли ты такое чудо? Живешь годы, не зная такого слова, потом вдруг обратишь на него внимание и начинаешь слышать его везде и постоянно.
Это как раз то, что случилось у меня с термином «психоанализ». В своем последнем письме я описывала тебе свой поход к доктору Калгари и последовавшее бегство; мне тогда казалось, что за этим термином — слишком ученым, чтобы быть честным, — кроется мошенничество. Вена уже бегала за Месмером и его магнетическими ваннами, почему бы теперь не побегать за доктором Фрейдом и его лечебными диванами?
Спустя два месяца как бы я хотела вернуть время вспять, забрать то письмо, разорвать его, потому что с той поры я постоянно, за всеми обедами и беседами, только и слышу об этом необычайном методе, сама говорю о нем и — ты не поверишь — им интересуюсь. Как произошла эта перемена?
Судьба умеет перехитрить горячие головы вроде моей.
