Фэнни Флэгг - Рай где-то рядом
Пикстон в изумлении вытаращился на него:
— Что вы здесь делаете? И что за вид? Взмокли, запыхались… Пробежку устроили?
Спраг выпалил:
— Ботинок на крыше!
— На какой еще крыше?
— Эта… миссис Шимфизл… клялась… что видела на больничной крыше ботинок.
— И что?
— Вы м-меня н-не поняли, — выговорил с запинкой Спраг. — Она рассказывала, что парила в воздухе над больницей и видела на крыше ботинок… И я залез на крышу — а там и вправду ботинок!
— Что за выдумки? Решили меня позлить?
— Чистая правда! Ботинок и в самом деле на крыше.
— Будет вам, Уинстон, возьмите себя в руки. Мало ли совпадений случается в жизни.
— Совпадений? Да он лежал на том самом месте, именно коричневый и кожаный! Причем именно для гольфа!
— Она так и сказала — для гольфа?
— Да. Коричневый кожаный ботинок для гольфа — и, черт подери, так и есть. Говорю же, не могла она его видеть, если и вправду не умерла.
— Я вас умоляю, Уинстон, не сходите с ума. У нас забот хватает и без этих бредней — посмертные видения и прочее мракобесие.
— Для вас, может, и бредни, но говорю же, Франклин, был там ботинок!
Франклин поднялся, запер дверь, налил Уин-стону выпить.
— Успокойтесь и повторите дословно, что она сказала.
— Миссис Шимфизл видела на крыше возле трубы коричневый кожаный ботинок с шипами. И он оказался на том самом месте.
— Ясно. Что-то здесь не сходится — по-моему, дело нечисто.
— То есть как?
— А вдруг они все подстроили? И ботинок она сама подбросила?
— Как подбросила? Когда? Медсестры клянутся, что она не выходила из палаты.
— Может быть, это племянница или ее муж. Или они сговорились с кем-то из больницы. Или наняли небольшой самолет. Или воздушный шар, прилетели и сбросили ботинок на крышу.
— С какой стати?
— Ради денег, чтобы в газеты попасть, на телевидение пробиться.
— Что вы, Франклин! Старушка под девяносто нарочно сует руку в осиное гнездо, получает семнадцать укусов и падает с шестиметровой высоты, чтобы ее показали по ящику? Да и дверь на крышу была заперта, а ключ только у сторожа.
— Неужели никакого разумного объяснения нет?
— Нет! В том-то и дело, что нет.
— Ботинок там и лежит?
— Нет, я забрал.
— Зачем?
— Зачем?! Понятия не имею зачем! Перепугался до смерти, и все.
— Где он?
— В туалете. Хотите посмотреть?
— Обойдусь. Зато если Уоррены вздумают подать в суд, мы пригласим желающих на крышу: дескать, полезайте и ищите, милости просим! А ботинка-то никакого там и в помине нет! Если эта история всплывет, к нам стекутся психи со всей Америки и разобьют на нашей автостоянке палаточный городок.
Уинстон кивнул:
— Пожалуй, вы правы… А с ботинком-то что делать?
— Что за вопрос. Вышвырните к чертям.
— А это не противозаконно?
— Милый мой, вы же юрист! Нашли ботинок. Выкинули хлам. Точка.
* * *
Выпроводив Спрага, Пикстон тяжело вздохнул. И так забот по горло, а тут еще Уинстон с ума сходит из-за дурацкого ботинка! Не верит он во все эти так называемые чудеса: плачущие статуи, круги на полях, Лох-Несское чудовище, снежный человек — вранье чистой воды, чушь собачья. Диву даешься, до чего легковерны люди. Готовы молиться и банке зеленого горошка, если думают, что исцелятся или попадут в рай. «Наступит ли день, — изумлялся про себя Пикстон, — когда люди выберутся из тьмы невежества?» Франклин сам изучал философию в Йельском университете, и будь его воля, во всех американских школах дети изучали бы Дидро, Канта, Ницше, Гегеля и Гете. Люди до того невежественны, что оторопь берет. Нынешняя молодежь в большинстве своем двух слов связать не может, не то что здраво мыслить. Эдак американцы выродятся в нацию дикарей с дубинками. Какое счастье, что Спраг — выпускник Гарварда, а главное — трезвомыслящий человек.
Беспокойная ночь
20:03
Норму, вернувшуюся из Канзас-Сити, дома ждала куриная запеканка с грибами. Ее оставила миссис Рид, с запиской: «Ешьте на здоровье, не пропадать же добру». Норма обрадовалась, что готовить самой не придется, и принялась за ужин. Мэкки дотошно расспрашивал ее об Элнер, и разговор вкупе с долгим днем так утомил Норму, что она легла в половине десятого и сразу уснула. Однако спала она беспокойно. Слова тети Элнер преследовали ее, Норма вспоминала их снова и снова, даже во сне. В три часа ночи Норма вдруг подскочила на кровати и громко произнесла:
— Да это же песня Джонни Мэтиса!
Проснулся Мэкки.
— Ты о чем? — сонно пробормотал он.
— «Счастье — дело наших рук». Помнишь? «Оглянись вокруг, мой друг, счастье — дело наших рук…»
Мэкки потянулся к выключателю, зажег свет и уставился на жену:
— Ты в своем уме?
— Вслушайся, Мэкки! — Она продолжала напевать: — «Надо улыбаться… в жизни много солнца…» Неужели забыл?
— Забыл. Ты лучше на часы посмотри — три часа ночи!
— Зато я прекрасно помню. У Линды была пластинка, она ее без конца крутила. Тетя Элнер пересказывала нам старую песню Джонни Мэтиса! Теперь понял? А хрустальная лестница? Это же из ее любимого церковного гимна! Все ей приснилось, Мэкки. Не была она ни в каком раю.
— А я что говорил? Давай спать.
Мэкки погасил свет, и успокоенная Норма притихла. Теперь-то понятно, почему рассказ тети Элнер показался слышанным тысячу раз! Но стоило ей осознать, что небесная прогулка тети Элнер — всего лишь сон, непонятная грусть нахлынула на нее. Не было никакого знака свыше, чуда, откровения. Крохотный, робкий лучик надежды угас. Все вернулось на круги своя, и былые сомнения вновь прокрались в сердце. До чего же страшно и неуютно без цели, а завтра новый день — беспокойные двадцать четыре часа, которые нужно прожить. Слезы покатились по щекам Нормы. Быть может, прав Мэкки, что жизнь на Земле возникла случайно. Мы всего-навсего кучка головастиков, что выползли из воды и научились ходить, — и все равно страшно думать, что после смерти мы провалимся в черную дыру, обратимся в ничто. Для чего тогда вообще жить на свете? С ее бесконечными терзаниями никак нельзя без веры, что хоть крохотная частичка ее уцелеет, будет жить вечно… Если же вечной жизни нет… Не поверить ли в переселение душ, как Ирен Гуднайт? Та божится, что в ее пекинеса Линь-Линь вселилась душа ее покойного мужа Ральфа: песик точно так же храпит, у него тот же взгляд. Лучше уж такая вера, чем никакой. Норму поразила новая догадка: если переселение душ существует и ей суждено воскреснуть, то не приведи Господь очутиться в какой-нибудь дикой стране, где нет ни здоровой пищи, ни хорошей косметики — без ее любимого крема «Мерл Норман» не стоит и возвращаться в этот мир. Норма достала бумажный платочек, вытерла глаза, высморкалась и уснула.
