Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи
С волнением прочитал все стихотворение. Закончив, трясущимися руками взял листок и снова перечитал, как будто не сразу понял смысл. А когда дошел до места, где говорилось:
Убили нашу подругу,
Нежный цветок Изабел,
Самую смелую и красивую,
он лег на кровать, уткнулся лицом в листок бумаги и зарыдал.
В соседней комнате хозяйки услышали странный звук, доносящийся из комнаты жильца, — будто скулит собака. Они посмотрели друг на друга.
— Ты видела, как он ее привел? Я не видела.
4
Эрнешту и его жена ушли в поле, оставив дома одну Анику. Аника перелезла через ограду, перешла дорогу и побежала к дому своей подружки.
Сидя на пороге, Роза вязала и разговаривала с Эрмелиндой, Она взяла девочку на руки и посадила себе на колени.
— Итак, моя красавица, — спросила Роза Анику, — ты осталась одна?
Аника утвердительно кивнула головой.
— Ты очень любишь нашу Розу, — сказала Эрмелинда. — Она душенька.
Эрмелинде хотелось знать, почему Аника так любит Розу. Аника в конце концов объяснила:
— Как почему? Она ведь называет меня моей красавицей!
Роза рассеянно смотрела на дорогу. Если бы Важ снова подумал об этой стороне ее жизни и о воспоминании, которое, как он сам постоянно ощущал, не отпускает ее.
5
Сидя на скамейке в садике напротив церкви, Рамуш и Паулу ждут Важа. Обычный солнечный день, дует легкий теплый ветерок, на других скамейках наслаждаются погодой люди.
— Красивые витражи в этой церкви! — сказал своему коллеге молодой священник, сидевший на соседней скамейке.
— Мне больше нравится готика, — ответил тот.
— Эти типы разглагольствуют о произведениях искусства, — тихо сказал Паулу.
Рамуш рассмеялся.
— Эх, старик, не знаю, на что ты потратил жизнь. Посмотри на ту скамейку, и ты увидишь произведения искусства.
Паулу взглянул на указанную скамейку и увидел трех смеющихся девушек. Вот они, витражи и готический стиль. Паулу покраснел до ушей из-за своей несообразительности, а также из-за бесстыдства молодых людей в сутанах.
Вскоре появился Важ. Все трое пересекли поселок и вышли на дорогу. Рамуш сообщил, что Важ кооптирован в Центральный Комитет. Взволнованный Важ только спросил:
— Меня переводят из этого сектора?
— Пока нет, — ответил Рамуш и сообщил, что на следующий день назначена встреча с товарищем из секретариата ЦК.
Они обменялись мнениями о последних приготовлениях к забастовке и договорились встретиться все трое с Антониу 18 мая. В час дня. Место встречи выбрали так, чтобы оно было поближе ко всем ключевым пунктам района и притом не возникло проблем с транспортом. К этому времени Важ, Антониу и Паулу встретятся с работниками контролируемых секторов, узнают у тех, как развертывается забастовка, и тогда можно координировать действия во всем районе.
Паулу отделился от друзей. Немного погодя Рамуш сказал, что ему надо купить табаку, и попросил Важа сходить вместе с ним. Они сделали большой крюк, и Важ спросил себя, зачем они так долго ходят, табак ведь можно купить неподалеку, перейдя улицу и выйдя на другую, — там была лавка, где наверняка торгуют табаком.
Рамуш вошел в небольшую таверну, где никого не было, хлопнул в ладоши. Через несколько секунд появилась молодка с черными курчавыми волосами и живыми шальными глазами. Важ заметил — она застенчиво улыбнулась Рамушу, после чего оба отошли за прилавок, тихонько переговариваясь. Такие отношения между покупателем и продавцом были, по крайней мере, странными. Женщина засмеялась, и Рамуш взял ее за руку. Только после этого он попросил табаку.
Выйдя из таверны, вернулись той же дорогой, и Важ спросил Рамуша, поедет ли тот на поезде.
Рамуш хитро взглянул на него.
— Сегодня я остаюсь здесь!
Дальше шли молча.
— Друг, — произнес наконец Важ спокойно и серьезно. — Не знаю, может, я и не прав, останавливаясь на этом вопросе, если так, останови меня. У тебя есть надежная явка в этих краях? Или ты намереваешься провести ночь где придется?
Рамуш с раздражением повернулся к товарищу.
— Я считаю, что моя личная жизнь тебя не касается.
— Да, разумеется, мне безразлично, с кем ты спишь, — спокойно ответил Важ. — Но от каждого из нас каким-то образом зависит безопасность и работа остальных. Партия вынесла много бед из-за того, что долго не прислушивалась к мнениям рядовых своих членов и рассматривала руководство как орган, покрывающий все ошибки.
— Взял на себя роль покровителя? — взорвался Рамуш. — Или говоришь так, раз восемь дней являешься членом ЦК?
Несколько минут молчали. Затем Важ так же спокойно сказал:
— Послушай, в партии нет сеньоров и чернорабочих. У члена Центрального Комитета или члена первичной организации, у всех без исключения одинаковый долг защищать безопасность партии и партийцев. Все одинаково должны подчиняться партийной дисциплине. Повторяю, все без исключения.
Сделав над собой небольшое усилие, чтобы успокоиться, Рамуш сказал:
— Дело не в этом. Дело в том, что ты дал мне понять — я не забочусь о своей безопасности.
— Я тебе не опекун, — после паузы произнес Важ, — и не забываю: ты занимаешь более высокую должность, чем я. Однако хочу откровенно сказать: завтра я сообщу об этом случае, ибо бдительность — долг каждого. Наша жизнь принадлежит не только нам. Все, что не вредит делу партии, нам позволено. А то, что вредно для партии, не разрешено.
— Хорошо, хорошо, — раздраженно согласился Рамуш. — Ближе к делу. — И он перешел к проблемам, которые предстояло еще решить.
6
Когда на следующий день Рамуш пришел на встречу с товарищ из секретариата, тот вел беседу с Важем.
Важ поинтересовался, где Рамуш провел ночь.
Рамуш признался, что хозяйка лавки, где он покупал табак, три ночи принимала его у себя. Что касается мужа, то легионер уже устроил жене несколько сцен. Однако Рамуша не видел, пусть товарищи не беспокоятся.
— Скажи откровенно, ты бы скрыл это, если Важ не поднял бы вопрос?
— Возможно, — согласился Рамуш. — Нет никакого смысла говорить о личном. Кроме того, ты знаешь мою ситуацию — я абсолютно свободен.
— Мы знаем твою ситуацию. Мы знаем, что твоя жена не захотела уйти с тобой а подполье, а с подругой, с которой ты сейчас живешь на квартире, у тебя лишь деловые отношения. Но это не повод для любовных похождений, которые рано или поздно плохо кончаются.
— Мне нравятся женщины, — прервал Рамуш. — Я не виноват, если другим не нравятся.
Товарищ, казалось, не обратил внимания на вызывающий тон Рамуша.
— Никто тебя не критикует и не критиковал за женщин в твоей беспокойной походной жизни. Мы критикуем поступки, не свойственные коммунисту, которые подрывают авторитет члена партии и нарушают безопасность. Пойми, товарищ. Когда ты руководишь ключевым сектором, когда осталось два дня до такой важной забастовки, ты играешь своей свободой ради любовного приключения. Подобные случаи не первый раз происходят с тобой. На этот раз мы критикой не ограничимся, ты это хорошо знаешь.
Рамуш молчал. С искаженным лицом он смотрел себе под ноги. Наконец он вздохнул и сказал своим веселым непринужденным тоном:
— Вижу, что снова дал маху. Обещаю, подобное не повторится. — И, помолчав, добавил: — Я не первый раз обещание даю. Однако теперь все будет по-другому.
Они прошли несколько шагов.
— Что? — резко вскинул голову Рамуш.
— Я ничего не сказал, — ответил товарищ.
Действительно, он ничего не сказал. Но погруженному в мрачные мысли Рамушу послышалось то самое слово, которое он слышал от этого же товарища в прошлый раз, когда разбирался аналогичный случай:
— Посмотрим.
7
Ветер ли бросил в сарай искру из костра, горевшего во дворе? Или кто-то из детей принес горящую щепку? Делия заявила позднее, что Рита занесла в сарай головешку, однако Рита это отрицала.
Как бы то ни было, огонь разгорелся с неожиданной быстротой. Пламя все злее и злее охватывало крышу. Дети с криком убежали. Рита осталась в сарае.
— Она осталась! Она осталась там! — кричала старшая сестра.
Привлеченный криками, Паулу вышел во двор. У сарая, задыхаясь от дыма, молила о помощи Мадалена.
Не зная почему, Паулу снял очки, отдал какому-то мальчишке и, слегка прихрамывая, пошел к сараю. Он ощутил на лице горячее дыхание пламени, отодвинул ногами горящую доску и шагнул в сарай. Где-то здесь, как говорили, осталась Рита.
В кромешном дыму он услышал детский плач и смутно разглядел девочку, которая тянула к нему руки. Затем почувствовал, как детские ручонки неожиданно сильно обхватили его. Одна мысль владела им: прикрыть ребенка, спасти это беззащитное, доверчивое существо.
