Грэм Грин - Суть дела
– Этот вонючка шатался по всему дому. Пробовал двери.
– Кто ты такой? – спросил Скоби.
Парень залепетал, заикаясь от злости и страха:
– Я слуга Юсефа. Я принес хозяину письмо. – Он показал пальцем на стол, где в скомканной бумажке лежал камешек. Али перевел взгляд туда. Скоби сказал своему одиночеству: «Нам с тобой надо побыстрей шевелить мозгами!» Он спросил парня:
– Почему ты не пришел, как все люди, и не постучал в дверь? Почему ты прокрался, как вор?
Парень был худой, с грустными, добрыми глазами, как у всех племен менде. Он заявил:
– Я не вор. – Ударение на первом слове было таким незаметным, что, может быть, он и не собирался сказать дерзость. – Хозяин приказал идти очень тихо.
– Отнеси это обратно Юсефу и скажи ему, что я хотел бы знать, откуда он берет такие камни. Я думаю, что он ворует камни, и скоро все разузнаю. Ступай. На, возьми. Ну-ка, Али, выбрось его отсюда.
Али вытолкал парня в дверь, и Скоби услышал шарканье их подошв по дорожке. Что они делают, шепчутся? Он подошел к двери и крикнул им вслед:
– Скажи Юсефу, что я как-нибудь ночью к нему заеду и мы уж с ним поговорим по душам!
Он захлопнул дверь, подумав: как много знает Али. Недоверие к слуге снова забродило у него в крови, словно лихорадка. Али может меня погубить, подумал он, и не только меня, но даже их.
Он налил себе виски и взял со льда бутылку содовой. Сверху крикнула Луиза:
– Генри!
– Что, дорогая?
– Уже двенадцать?
– Около того, по-моему.
– Пожалуйста, не пей ничего после полуночи. Ты ведь помнишь про завтрашний день? – Конечно, помню, подумал он, осушая стакан; завтра первое ноября, день Всех святых, а сегодня – ночь всех усопших. Чей дух пролетит над этим бокалом? – Ты ведь пойдешь к причастию, дорогой? – И он подумал устало: когда же всему этому будет конец? Но чего мне теперь церемониться? Если уж губить душу, так губить до конца. Единственный дух, который сумело вызвать виски, было все то же одиночество: оно кивало, сидя напротив, отхлебывая из его стакана. «Следующим испытанием, – напомнило ему одиночество, – будет рождество, ночная служба, и тебе не отвертеться, никакие отговорки тебе в ту ночь не помогут, да и потом тоже… целой вереницей пойдут праздники, а обедни весной и летом потянутся бесконечной чередой». Перед глазами его возникло залитое кровью лицо, глаза, закрытые под градом ударов, откинутая набок от боли голова Христа.
– Где же ты, Тикки? – позвала Луиза как будто с тревогой, словно в лицо ей дохнуло подозрение, и он опять подумал: можно ли в самом деле доверять Али? И бездушный здравый смысл африканского побережья – тех, кто торгует, тех, кто живет за счет казны, ему подсказал: «Никогда не верь черным. В конце концов они тебя подведут. Вот у меня, например, пятнадцать лет прожил слуга…» Тени недоверия собрались вокруг него в эту ночь всех усопших.
– Сейчас, дорогая, иду. – «Тебе ведь стоит сказать только слово, – обратился он к богу, – и легионы ангелов…» Рукой, на которой было кольцо, он ударил себя по щеке и увидел, что из ссадины пошла кровь. Он крикнул Луизе: – Ты что-то сказала, дорогая?
– Да нет, я только хотела тебе напомнить, что завтра у нас такой праздник! Мы опять вместе, и тебя назначают начальником полиции… Как хорошо, Тикки!
Вот это моя награда, сказал он гордо своему одиночеству, расплескивая по столу виски, бросая вызов самым злым духам и глядя, как бог истекает кровью.
4
Сразу было видно, что Юсеф допоздна заработался в своей конторе на пристани. Белый двухэтажный домик стоял у деревянного причала на самом краю Африки, как раз за военными складами горючего, и в окне, выходившим в город, из-под занавески блеснула полоска света. Когда Скоби пробирался туда между ящиками, полицейский отдал ему честь.
– Все спокойно, капрал?
– Все спокойно, начальник.
– Вы обошли порт со стороны негритянского квартала?
– Да, начальник. Все спокойно, начальник. – Он ответил так быстро, что сразу стало видно: он лжет.
– Портовые крысы уже за работой, а?
– Нет, нет, начальник. Везде тихо, как в могиле. – Избитая, книжная фраза показывала, что полицейский воспитывался в миссионерской школе.
– Ну что ж, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, начальник.
Скоби пошел дальше. Он уже давно не видел Юсефа – с той самой ночи, когда сириец его шантажировал, – и вдруг почувствовал странное влечение к своему мучителю. Белый домик притягивал его, как магнит; казалось, там – единственная близкая ему душа, единственный человек, которому он мог доверять. По крайней мере, этот шантажист знал его, как никто; он мог посидеть с этим толстым нелепым человеком и рассказать ему всю правду, без утайки. В непривычном для Скоби мире лжи шантажист чувствовал себя как рыба в воде, он знал тут все ходы и выходы, мог посоветоваться, даже помочь… Из-за большого ящика появился Уилсон. Фонарик Скоби осветил его лицо, как географическую карту.
– Уилсон! – удивился Скоби. – Поздно же вы разгуливаете.
– Да, – согласился Уилсон, и Скоби с огорчением подумал: как он меня ненавидит!
– У вас есть пропуск на пристань?
– Да.
– Держитесь подальше от той части, которая примыкает к негритянскому кварталу. Одному там ходить опасно. Из носа кровь больше не идет?
– Нет, – сказал Уилсон. Он и не думал трогаться с места – у него была манера вечно загораживать дорогу, так что приходилось его обходить.
– Что ж, спокойной ночи, Уилсон. Загляните к нам, Луиза…
– Я ее люблю, Скоби.
– Я это заметил. И вы ей нравитесь, Уилсон.
– А я ее люблю, – повторил Уилсон. Он подергал брезент, прикрывавший ящик. – Разве вам понять, что это значит!
– Что именно?
– Любовь. Вы никого не любите, кроме себя, подлец вы этакий!
– У вас расходились нервы, Уилсон. Это климат. Вам надо полежать.
– Вы бы не вели себя так, если бы ее любили.
По черной воде с невидимого корабля донеслись звуки патефона – надрывно звучала модная песенка. Часовой кого-то окликнул, и тот ответил паролем. Скоби опустил фонарик, теперь он освещал только противомоскитные сапоги Уилсона.
– Любовь не такая простая штука, как вы думаете, Уилсон, – сказал он. – Вы начитались стихов.
– А что бы вы сделали, если бы я ей все сказал… насчет миссис Ролт?
– Но вы ведь ей уже сказали, Уилсон. То, что вы об этом думаете. Однако она предпочитает мою версию.
– Смотрите, Скоби, я до вас доберусь.
– Вы думаете, Луизе будет лучше?
– Со мной она будет счастлива! – простодушно похвастал Уилсон дрогнувшим голосом, который перенес Скоби на пятнадцать лет назад и напомнил ему человека куда моложе, чем тот замаранный субъект, который разговаривал сейчас с Уилсоном на берегу моря, прислушиваясь к тихому плеску воды о деревянный причал.
Скоби негромко сказал:
– Да, вы постараетесь. Я знаю, вы постараетесь. Может быть… – Но он и сам не знал, как договорить фразу, какое слабое утешение приберег он для Уилсона – оно смутно промелькнуло у него в мозгу и исчезло. Вдруг его охватило раздражение против этой долговязой «романтической» фигуры там, у ящика, – он просто невежда, хотя и знает так много. Скоби сказал: – Пока что мне бы хотелось, чтобы вы перестали за мной шпионить.
– Это моя обязанность, – признался Уилсон, и сапоги его задвигались в луче фонарика.
– Все, что вы пытаетесь выяснить, ничего не стоит.
Скоби оставил Уилсона возле склада горючего и пошел дальше. Когда он поднимался по ступенькам в контору Юсефа, он оглянулся и увидел в темноте густую черную тень – там стоял Уилсон, смотрел ему вслед и ненавидел. Он вернется домой и напишет донесение: «В 23:25 я заметил майора Скоби, который явно направлялся на заранее назначенное свидание…»
Скоби постучался и вошел. Юсеф полулежал за столом, положив на него ноги, и диктовал чернокожему конторщику. Не прерывая фразы «…пятьсот рулонов в клетку, семьсот пятьдесят с ведерками на песочном фоне, шестьсот рулонов искусственного шелка в горошек», он поглядел на Скоби с надеждой и тревогой. Потом резко приказал конторщику:
– Убирайся. Но потом вернись. Скажи слуге, чтобы никого не впускал. – Он снял ноги со стола, приподнялся и протянул дряблую руку. – Добро пожаловать, майор Скоби. – Но рука упала, как ненужная тряпка. – Вы впервые почтили мою контору своим присутствием, майор Скоби.
– Да я толком не знаю, зачем я сюда пришел, Юсеф.
– Мы так давно не виделись. – Юсеф сел и устало подпер огромную голову огромной, как тарелка, ладонью. – Время для разных людей течет по-разному: для кого медленно, для кого быстро. Все зависит от их симпатии друг к другу.
– На этот счет у сирийцев, наверно, есть стихи.
– Есть, майор Скоби, – живо подтвердил Юсеф.
– Вам бы дружить не со мной, а с Уилсоном, Юсеф. Он любит стихи. У меня прозаическая душа.
– Выпьете виски, майор Скоби?
– Не откажусь.
Он сидел по другую сторону письменного стола; между ними возвышался неизменный синий сифон.
