Андрей Тургенев - Месяц Аркашон
— А чьи предполагаются могилы? — уточнили Букли.
— Одна — моя собственная. Я хочу сказать, что в ней будет похоронено мое тело — вот это, которое сейчас на мне. Скоро — момент мы с вами отдельно обговорим — оно умрет, и вы упокоите его на свой изысканный вкус. Помните, как-то, давным-давно, в незапамятном детстве, мы заглянули с братом к вам в библиотеку, а вы как раз подклеивали корешок к старинной Библии… Я в тот период — как это бывает, говорят, у всех подростков — как раз много размышлял о неизбежности смерти, и, глядя на ваши проворные руки, я подумал, что вам, наверное, доверил бы посмертную судьбу своей плоти.
— Я почту за величайшую честь, мсье, ухаживать за вашей могилой.
— Прекрасно! Вторая могила — моего несчастного брата. Я хочу, чтобы он лежал рядом. Зная о вашем к нему отношении, я не сомневаюсь, что и эта задача окажется вам по плечу…
— А еще две могилы, мсье?
— Еще… Да, есть еще две кандидатуры, и пораскинь они непредвзято мозгами, то могли бы уже сейчас понять, что получат подобное предложение, хотя официально оно еще не сделано. Да, кроме того, кандидаты нынче в расцвете лет и в гроб, насколько мне известно, не спешат.
— Рада служить, мсье. Мне даже представляется, я знаю, о ком вы говорите. Не скрою, эти кандидатуры мне несколько менее симпатичны, нежели вы и ваш брат, но я подчинюсь вашей воле. Могилы этих двоих будут в столь же идеальном порядке, что и ваша.
— Это должно быть лучшее в мире кладбище, — кивнул Бывший, — свежие цветы ежедневно, молебен ежедневно, вечерами у могил пусть играют арфисты, журчит фонтан… Можно стилизовать его под Райский сад. Кладбище станет еще одной достопримечательностью Аркашона.
— А тот факт, что один из мертвецов успел при жизни побыть привидением, — восторженно прокомментировали Букли, — придаст достопримечательности дополнительное энергетическое очарование!
Я никогда не видел Эльзу такой напряженной. Она стояла — ноги на ширине плеч, — положив крест-накрест руки на плечи, и была вызывающе красивой, но совершенно чужой. Она все так же пристально смотрела на Усталого Самца. Она заговорила, впервые:
— Привидение, райское кладбище… Это и есть итог твоих многолетних медитаций? Мысль, на которой ты решил остановиться? Негусто… для такого человека.
— А ты забудь, Эльза, о человеке. — Бывший посмотрел ей прямо в глаза, и я увидел, как между их глазницами стальным кантом, железным лучом заискрил яростный контакт. — Недолго ему осталось, человеку. Пора репетировать исчезновение. Создавать общие семьи с животными, прививать себе гены растений, вводить в кровь порошок минералов… Пришла пора пересмотреть Великий-миф-о-человеке. Гуманизм, то есть идея, что человек — мера всех вещей, — это и есть настоящий фашизм. Антропоцентрический фашизм.
— Но ты говоришь это на человечьем языке, исходя из наших понятий, — тоже, получается, говоришь, как фашист, — говорит Эльза.
— Именно! Человеческий парк узок. Пора разорвать порочный круг, пойти навстречу Природе…
— Ты напрасно идеализируешь Природу, — говорит Эльза. — Животные, как сказал бы твой приятель Рыбак, — дерьмо, и ты это прекрасно знаешь. Физически сильный уничтожает физически слабого, и весь механизм. Мы не сможем выработать общих понятий. У камня, у миноги, у крокодила нет представления об обмене. Обмен — основа цивилизации…
— Вы оба отказываетесь от зрения, господа, — возмущаюсь я. — Вы только на словах обеспокоены судьбой мира, а сами не видите его в упор. Вы, Привидение, рассуждаете об абстрактных слияниях, ты, Эльза, об обмене, в конечном счете — о том, что происходит внутри пластиковой карточки, а не…
— Когда человечество, — говорит Мертвый Муж, — подойдет к краю пропасти, выпьет всю нефть, съест уран…
— Вынюхает газ, — так могла сказать Пухлая Попка, будь она жива и здесь.
— Или когда черная дыра сожжет-засосет Солнечную систему, — продолжает Безумный Муж, — человек, научившийся сочленяться с камнями и травами, найдет и алгоритм слияния с черной дырой… Конечно, он не будет похож после этого на нас с вами, но ведь и мы не похожи на тех тварей, что вышли на сушу миллион лет назад, и тем не менее ведем от них свою генеалогию…
— С океаном ты уже породнился… — кивнула Эльза. — Привидение тоже не заржавеет. Но не тебе решать за всех людей. Не всякие согласятся так вот сбежать… любезный Жерар.
— Эльза, я не могу сейчас с тобой спорить, — продолжил Живой.
— От долгих бесед у меня болит голова, и мне сейчас уже плохо, так что давайте покончим поскорей с завещанием. Все просто: наследство делится поровну между двумя людьми. Половина достается тебе, Эльза, и половина — тому человеку, который решился примерить иную жизнь, сыграть вслепую с судьбой, отважился стать другим, не побоялся потерять идентичность, рискнул влезть в чужую шкуру…
Я долго не мог понять, о ком идет речь, а когда, наконец, грянуло озарение, разум, разумеется, наотрез отказался озарению верить. Эльза врезалась взглядом в лицо мне, как отверткой в ложбинку шурупа, и резко наклонила голову, будто читала курсив. Моя шея хрустнула, голова упала на плечо.
— Мне он тоже сразу показался неплохим парнем, — захлопали в ладони Букли. — Видели бы вы, какой переполох он устроил на открытии памятника устрице!
— У тебя много поклонников в наших краях, — с коротким смешком посмотрела на меня Эльза. — Я бы на твоем месте крепко подумала, уезжать ли отсюда…
— Конечно, уважаемый, я говорю о вас. — Бывший Мертвый Живой смотрел мне в глаза коротким, завядшим, словно и впрямь стершимся от отчаянного употребления взглядом. Видимо, последние силы ушли на отражение атаки Эльзы. — Но ставлю одно условие. Как Эльза уже сказала: не уезжать. Чтобы вступить во владение наследством, вы должны жениться на Эльзе. Сыграть роль до конца…
— А моего желания на сей счет ты не хочешь спросить?! — Эльза вспыхнула и тут же смутилась, покраснела, залепетала лебедиными руками…
Раздался хлопок, и осколки породы полетели по келье колючей минеральной пылью. Входная дверь распахнулась и запахнулась, и действующих лиц стало больше. В руках у Луи Луи, облаченного в парадные белые одежды, блестел маленький серебристый пистолет. Морис снайперски оглядел диспозицию и прицелился в Эльзу из хреновины с коротким, но толстым стволом. Мы все застыли в восковых позах. Особо нелепо смотрелся Пьер, который как раз подошел к столу, чтобы налить из кувшина воды, да так и остался стоять со вздыбленным стаканом.
— Так вот кто прятал у себя убийцу, — презрительно процедила Эльза. — Еще одной тайной меньше…
— Шутки в сторону, — сообщил Огнестрельный Луй. — Не мог же я скормить полиции такого несчастного и такого полезного человека — с боевым характером, с твердой рукой… Итак, все имущество вашей на дрожжах разрастающейся семейки должно перейти в муниципальную собственность, согласно слову чести, данному вашим отцом. Сейчас же, под мою диктовку, вы напишете правильный вариант завещания. Иначе нам с этим молодым человеком, — Луй кивнул на замызганного в бегах Мориса, чья губа пакостно задралась и обнажила пакостного цвета десну, — придется пресечь земной путь ваших друзей. Начнем с нее.
Краевед-террорист вытянул в сторону Эльзы длинный и прямой палец. Я рефлекторно дернулся вперед — отвести палец, словно он мог выстрелить. С точки зрения тактики ведения боевых действий в замкнутом пространстве я, вероятно, поступил опрометчиво. Во всяком случае, уже в ближайшую секунду Морис вкусно вогнал мне чуть ниже коленной чашечки пулю. Подвесил в моем мозгу облако жгучей боли с бикфордовым шнуром мысли о том, что танцевать мне в этой жизни больше не доведется. Этот эпизод привел в движение Пьера, который, позволив стакану самостоятельно удостовериться в неизбывности притяжения, метнулся к выходу. Одновременно со злобным «стоять» Луи Луи совершил роковую ошибку: сунул Пьеру между зубов ствол серебристого пистолетика. Пьер, который на моих глазах однажды проглотил, не поперхнувшись, самурайскую катану, молниеносно лязгнул зубами. Луй взвыл и ошарашенно воззрился на пустые укушенные пальцы. Пьер сделал судорожное глотательное движение. Кадык его трудно дернулся. Пуля вылетела из горла старого фокусника в упругой струе желто-красной слизистой жидкости, и в стоявшего напротив Мориса они ударили одновременно: и пуля, и струя. Морис беззвучно распахнул рот и плюхнулся на пол. Обрез упал, и Фиолетовые Букли ловко шваркнули его ногой — так, что оружие отлетело к Бывшему Мужу. Я напрягся: встанет он на ноги, чтобы подобрать ружье, или останется сидеть, оставаясь в роли Парализованного Брата. Бывший Муж подобрал обрез не вставая и, направляя его в Луя, заметил, что доктор Козелик будет доволен свежей убоине.
На обратном пути Эльза проворонила развязку, благодаря чему мы долго ехали прямо в закат. Великолепный полноцветный широкоформатный закат: сквозь густые перламутровые тучи щедро истекало багровое солнце. Разворота не было и не было, Эльза начала нервничать, а я ее утешал в том смысле, что будем теперь гнать, пока не упремся в горизонт. Это мало кому удается — достичь горизонта.
