Дженнифер Иган - Цитадель
А когда я приехала, оказалось, что Рей работает прямо у входа. Можно было хоть полгода планировать — так бы не получилось. Я ни разу не взглянула прямо на него, просто прошла несколько метров по освещенной солнцем дорожке от тюремной проходной до приемной, но это было все равно как если бы в настоящем мире мы сидели рядом в кино, потом ужинали, потом шли домой, держась за руки, занялись бы любовью, проснулись — и опять все по новой. Я уже давно забыла, что бывает такая любовь. В тот день я поняла, что у меня с Реем все зашло очень далеко и назад дороги нет.
Мы с Габи ужинаем, она рассказывает мне про беременную морскую свинку, что живет у них в кабинете природоведения. Случайно глянув в окно, я вижу: к дому подъезжает полицейская машина. Габи не видит ее, слышит только шорох шин. Она вскакивает, несется к двери, и тут же ее радость гаснет.
— Мам, к тебе, — говорит она.
Пит подходит к крыльцу первым.
— Не хотелось снова беспокоить тебя на работе, — начинает он, и по его официальному тону я сразу понимаю, что ничего хорошего не будет. Габи не отходит от меня, стоит так близко, что я слышу ее дыхание. Слава богу, Меган еще не вернулась с тренировки.
Они входят, поскрипывая своими форменными ремнями, ботинками или что там у полицейских всегда скрипит.
— Сержант Руфус хочет задать тебе кое-какие вопросы, — говорит Пит.
— Я слушаю. — У меня за спиной фыркает и постукивает кофеварка. Габи прижимается щекой к моей руке, и мое сердце начинает биться быстрее. Чего я боюсь? Не знаю.
Руфус, стоя в середине общей комнаты, которая служит нам кухней, гостиной и столовой, приступает к вопросам.
— В журнале учета посетителей имеется запись о том, что однажды вы приезжали в тюрьму в четверг. У вас тогда не было занятий, и четверг — даже не день посещений.
— Это и не было посещение. Я заезжала к своему двоюродному брату Калгари, он работает в тюрьме надзирателем.
— Разве у него нет своей машины? — спрашивает Руфус.
— Есть. И что?
— Тогда почему вы за ним заезжали?
— Потому что мы с ним так договорились. Это что, преступление?
Красноватая кожа под глазами у Пита натягивается. Габи крепче вцепляется в мою руку.
— Вы видели Доббса во время этого посещения?
Я медлю секунду и понимаю, что раз не ответила сразу, придется теперь сказать «да».
— Когда я подъехала, несколько заключенных работали на улице недалеко от входа, и он тоже.
Кажется, Руфус разочарован, что я ответила честно, и это меня немного успокаивает. Надо собраться. Они ничего не знают, да и нечего знать. Страшно тянет подойти к окну, взглянуть на то место, где зарыта рукопись Рея, но я сдерживаюсь. Они не догадываются про рукопись, но если найдут, заберут.
— Вы подходили к нему? — спрашивает Руфус.
— Нет.
— Впоследствии в разговорах с заключенным вы упоминали, что видели его в тот день?
— Да. Я ему об этом сказала.
— Он не говорил вам, какую именно работу он тогда выполнял?
— Нет.
— Ну так я скажу. Он работал с той самой трубой, через которую впоследствии был совершен побег. — Руфус произносит это, делая упор на каждом слове. — Вот так. — Он допивает кофе и со стуком ставит чашку на стол.
— Я этого не знала.
— Интересное получается стечение обстоятельств, — говорит Руфус. — Вы приезжаете в тюрьму, когда у вас нет занятий. Это случается именно в тот день, когда заключенный готовит себе и своему сокамернику путь к побегу. И при этом вы называете такую причину посещения, что мне, например, совершенно непонятно, зачем вообще вы туда явились.
— Я объяснила зачем. — У меня пересохло во рту. Я смотрю на Пита. — Послушай, что вам от меня нужно?
— Мы бы хотели осмотреть дом, — говорит Пит. — Не возражаешь? У нас, правда, нет ордера…
— Но будет, — вмешивается Руфус. — Оснований для обыска предостаточно.
— Не исключено, что нам выдадут ордер, Холли. А ты ведь знаешь, во время таких обысков наши ребята не слишком заботятся о личном имуществе…
О да, я это знаю. Если не слишком заботиться, то можно крушить и ломать все подряд, а подушки и матрасы вспарывать ножом. Если не слишком заботиться, то твой дом уже никогда не будет таким, как раньше.
— Хорошо, — говорю я. — Только, пожалуйста, в комнате у девочек постарайтесь поаккуратнее.
Но Руфус уже ринулся по коридору прямиком к закрытой двери нашей с Сетом спальни. Они думают, что Рей может прятаться у меня в доме, вдруг понимаю я, — и мне самой на секунду начинает казаться, что так может быть, и внутри все переворачивается от желания, чтобы так было. Я притягиваю Габи к себе.
Когда они переходят в детскую, я бросаюсь им вслед.
— Пожалуйста, осторожнее с ширмой у окна, хорошо? — прошу я и смотрю на часы. Меган должна вернуться минут через сорок — сорок пять.
Я снова иду в общую комнату. Габи, спиной ко мне, стоит на коленях на кушетке и смотрит в окно.
— Эй, — говорю я ей и сажусь рядом.
Она не отвечает, молча смотрит перед собой. Взгляд пустой, безразличный. Как у Меган.
Голова Руфуса высовывается из комнаты девочек.
— Кто спит на раскладушке? Между двумя кроватями?
— Я там сплю, — говорю я и чуть не добавляю: «Со дня побега», — но вовремя останавливаюсь.
Они возвращаются из детской и начинают осматривать кушетку вокруг нас с Габи. Мы перебираемся на табуретки, на которых сидели, когда подъехала машина. На столе перед нами тарелки с недоеденным ужином. Может, отдать им рукопись Рея, рассеянно думаю я, и тогда они отстанут? Хотя вряд ли. Тогда будет еще хуже.
Габи наклоняется вперед и кладет голову на стол между двумя тарелками. Я начинаю легонько массировать ей спину. Руфус роется в ящике с инструментами, что стоит у Сета на полке над телевизором. Он что-то вытаскивает оттуда и говорит:
— Пит.
От того, каким тоном он это произносит, я вздрагиваю и поворачиваю голову. И даже теперь, когда я уже вижу, что Руфус нашел пакетик с метамфетамином (и, значит, Сет нарушил наше самое железное правило: никогда не держать лед в доме, лучше уж носить с собой, но никогда в доме, иначе мы все оказываемся под подозрением — хотя что торчку какие-то правила?), когда страх сжимает мне горло при мысли о том, что сейчас должно произойти, — даже теперь я продолжаю массировать спину Габи, потому что это ее успокаивает, и если я могу хоть чуть-чуть оттянуть миг, когда ее покой будет нарушен, я должна это сделать. И я оттягиваю этот миг.
Я смотрю на Пита, потому что его лицо, как барометр, показывает мне общее состояние дел. Вид у Пита такой, будто его сейчас вырвет. Руфус подходит ко мне с пакетиком в руках.
— Вам известно, что в этом пакете? — громовым голосом спрашивает он, и Габи испуганно вскидывает голову.
— Похоже на лед, — говорю я.
— Похоже? Хотите сказать, что вы не имеете к нему никакого отношения?
— Думаю, что к нему имеет отношение мой муж. Он иногда употребляет.
— Нам придется попросить вас поехать с нами.
— Стоп, стоп, — говорит Пит. — Ее-то за что?
Руфус смотрит на Пита изумленно, словно не веря своим ушам:
— Мы только что нашли в ее доме пакет с наркотой — и ты считаешь, что ее не за что арестовывать?
— Но лед же не ее, а Сета, — говорит Пит. — Я знаю этих людей.
— Вот именно. Знаешь. И из-за этого ты крутишь и юлишь с самой первой минуты, пытаешься выгородить свою знакомую, вместо того чтобы действовать по инструкции. Мы блюстители закона, Пит. Ты считаешь, что раз наркотик нашли в доме у твоей приятельницы, то надо отвернуться и сделать вид, что ничего не было? Напрасно ты так считаешь. Можешь нарваться на крупные неприятности.
— Не надо, — прошу я. — Пожалуйста.
Пит, кажется, готов провалиться сквозь пол. И я понимаю, что сейчас все произойдет, потому что у Пита четверо детей и он не может себе позволить нарываться на крупные неприятности.
Габи обхватывает меня обеими руками и повторяет:
— Не уходи, мамочка, пожалуйста, не уходи!..
Но что-то во мне уже омертвело.
— Все будет хорошо, малыш, — говорю я и, расцепив ее руки, иду к телефону. — Мне надо позвонить бабушке.
Я набираю мамин номер. Только бы она была дома. Давно мне не приходилось звонить ей с такими просьбами.
Длинные гудки. Габи начинает плакать. Пит оборачивается к напарнику и говорит:
— Ну что, доволен?
Руфус разглядывает носки своих ботинок. Если судить по его лицу — нет, ничем он не доволен.
Мама берет трубку.
В начале подъездной дороги я вижу Меган, которая идет нам навстречу: после тренировок школьный автобус довозит ее только до поворота. Она и так тоненькая, а в этом красном тренировочном костюме совсем худышка. Свет фар бьет ей в глаза, она прикрывает их рукой и сходит на обочину. Я успеваю разглядеть смену выражений на ее лице — от любопытства (что это за машина отъехала от нашего дома?) до тревоги (полиция). Пит опускает стекло.
