Баха Тахер - Любовь в изгнании / Комитет
Скажи ей: уедем в другой город, попытаемся найти работу подальше отсюда. И она ответит тебе: мне надоело убегать, а они — повсюду.
Скажи ей: давай поженимся. А она ответит: за нами слишком много призраков, они будут преследовать нас, куда бы мы ни уехали. Самое большее, что мы могли, мы уже сделали: в наши лучшие моменты мы ускользали от времени.
Говори что хочешь. Ты снова обратишься в кактус. Пески, которые высосали источник, превратятся под твоими ногами в твердые, острые камни.
Во тьме ночи ты можешь строить планы и находить решения, но все они развеются при свете дня.
Молись, плачь, умоляй, покажи все, на что ты способен. Но наступает последняя ночь.
Вот вечер в ее квартире — такой же вечер, как тот, когда ты первый раз переступил ее порог. Но шторы задернуты, и в комнате полумрак. Комната пуста, в ней ничего не осталось. Вы лежите на полу обнявшись. Молча, неподвижно, после того, как схлынула волна, последний раз поднявшая вас на свой гребень.
Она шепчет тебе:
— Ты можешь не приходить завтра. Я уеду одна.
— Знаю. Но я приду.
— Знаешь, кто приходил сегодня попрощаться со мной?
— Директор компании?
— Нет. Директор был очень мил и настолько великодушен, что купил все немногое, оставшееся в квартире.
— Значит, он приходил попрощаться?
— Пришел утром. Вошел через балкон. В квартире оставалось только то, что ты видишь — маленький столик и два кресла.
— Кто вошел через балкон, Бриджит?
— Он вошел и прощебетал утренний привет. Осмотрелся. Ему понравилось эхо трепета его крыльев в пустой комнате, и он долго ходил по ней. Я стояла неподвижно возле балконной двери, чтобы не спугнуть его. Потом он взлетел на столик и чирикнул два раз, глядя на меня. Я поняла и поблагодарила. Он покрутил головкой, почесал ее вытянутой ножкой, поискал, что бы мне еще сказать, и не нашел. Сделал последний крут по комнате и выпрыгнул на балкон, задев меня крылом. Неужели умер твой друг Ибрахим?
От неожиданности я привстал:
— Нет! Откуда ты взяла?
Она смотрела на меня не двигаясь:
— Я просто спрашиваю. Я не колдунья и не гадалка. Но я увидела смерть в его глазах в первую же нашу встречу. Он притягивал меня и путал. Однажды мне пришлось здорово напиться, до потери сознания, чтобы освободиться от его чар. Но это он освободился от моих чар. Ты ведь знаешь, что между нами было?
— Да, знаю. Но почему ты это сказала сейчас? От него нет никаких вестей.
— Говорю тебе, я не гадалка и тоже ничего о нем не знаю.
— Ты любила его?
— Ничуть. Он был весь пропитан треволнениями мира.
Потянула меня за руку, чтобы я снова лег рядом с ней. Сказала:
— Я любила тебя. Любила твое молчание и твою болтовню, любила то, что скрывалось за молчанием и болтовней.
Прижалась ко мне, гладя пальцами мое лицо:
— Я любила наблюдать, как меняюсь вместе с тобой. Любила видеть, как ты со мной молодеешь и твои годы прибавляются мне. Была на свете женщина, которая утратила способность не только радоваться, но и печалиться, и испытывать боль. Она вроде бы и не существовала. Когда она нашла тебя, она стала возрождаться, вновь становиться собой…
И, гладя мои волосы, отрешенно закончила:
— А теперь она снова исчезает.
— Но должен же быть какой-то путь, — пробормотал я в отчаянии.
— Конечно, должен быть путь. — Она закрыла мне рот ладонью. — Но не задавай мне вопросов.
Легла на меня, прижалась губами к моим губам. Ее волосы укрыли меня шатром. Ее аромат окутал меня, а ее руки обвили меня, словно крылья. И мы полетели снова. В последний раз.
* * *
На следующий день я заехал за ней, чтобы отвезти на машине на аэродром. Она ожидала меня у входа в плаще и в черной шляпе, на спину спадали распущенные волосы. Укладывая в багажник ее чемодан, я заметил сложенные возле двери маленький столик и два кресла.
— У нас еще есть время, — сказала она, когда машина уже тронулась, — я не люблю долго ждать на аэродроме. Давай сделаем круг по городу.
— Куда ты хочешь поехать?
— Мне все равно. Я полюбила этот маленький город. Думала, что здесь я забуду мир и мир забудет меня.
Но она тут же передумала:
— Нет, не надо ездить по городу. Не хочу видеть его в последний раз в такую мрачную погоду. Он выглядит очень грустным под этими низкими тучами.
— По дороге на аэродром есть хорошенький лесок. Если хочешь, мы можем остановиться там.
— Нет, и этого не надо. Уж если наступает конец, то лучше его не оттягивать.
— Как хочешь.
Она замолчала. Мне тоже нечего было сказать, я уже перестал быть собой, прежним. Как и ей, мне с какого-то времени казалось, что я исчезаю, теряю способность даже чувствовать боль.
Бриджит откинула голову на спинку сидения. Спустя некоторое время спросила:
— Так как же найти покой, друг мой?
— Спать и видеть сны[40], — ответил я машинально.
Она выпрямилась на сидении:
— Спать и видеть сны? Вот ты и ответил! Сон лучшее лекарство от сердечной недостаточности и от тысячи других одолевающих нас болячек. Именно сна просит твое сердце! Это ведь из стихов?
— Да.
— Это полный покой! Стихи говорят правду. Да, без стихов кто же может вынести эту жизнь? Кто вынесет высокомерие сильных — тиранов, эмиров, муки неудавшейся любви, долгое ожидание, невозможность справедливости, победу дикости над человечностью и весь этот эгоизм, весь этот гнет, кто это вынесет? Ты нашел ответ!
Она внезапно отстегнула ремень безопасности, продолжая торопливо говорить:
— Да, да, спать, умереть. Не обязательно от кинжала. Ты согласен?
— Прижавшись ко мне всем телом, Бриджит протянула руку и ухватилась за руль, пытаясь повернуть машину в сторону обочины шоссе, шедшего в гору.
— Нет! — крикнул я. — Нет, Бриджит, не сейчас, не так, нет!
Но она упорствовала:
— Почему, нет? Тебе действительно нравится этот сволочной мир? Чего ты от него ждешь? — Она давила ногой на мою ногу, а я пытался плечом и всем телом оттолкнуть ее подальше. Машина была уже совсем близко от края дороги, но я успел потянуть ручной тормоз прежде, чем она свалилась под откос.
Со страшным скрежетом, содрогаясь всем корпусом, машина остановилась. Я, тяжело дыша, уронил голову на рулевое колесо и услышал хриплый голос Бриджит:
— Вот видишь? Ты еще не готов.
* * *
Бриджит не захотела, чтобы я ее провожал. Перед входом в здание аэропорта забрала свой чемодан и попросила меня не входить с ней. Сказала, что ненавидит минуты прощания. Поцеловала в щеку дружеским поцелуем и быстро вошла в стеклянную дверь. Мне даже не удалось понаблюдать, как она скроется в толпе — стоявшие сзади автомашины сигналили, требуя освободить проезд.
Она исчезла, и все кончилось.
Но на обратном пути я сказал себе, что мне осталось сделать еще одно дело в этом городе, рассчитаться по последнему счету.
* * *
Миновав длинный мост, я въехал на другой берег реки.
Я редко бывал в этом районе и плохо знал его. Все улицы вели в гору, и все были похожи одна на другую. Я остановил машину и стал искать нужный адрес на карте. Улицы были пусты и спросить было не у кого. Жители этого района не ходят пешком. Всюду возвышались лишь дворцы, окруженные стенами, из-за которых виднелись конусообразные верхушки елей. Небо закрыто тучами, и погода сумрачная.
Я вышел из машины и записал название улицы, на которой ее оставил. Взял с собой карту и с картой в руке начал поиски. Скоро подъем в гору утомил меня, я стал задыхаться и замедлил шаг. Потом присел на спиленный ствол дерева. С места, где я находился, был хорошо виден другой берег реки, но из-за окутавшего город тумана постройки казались серыми призрачными грудами. Мне вновь пришла в голову строка, которая уже давно преследовала меня: «Пройдет время, и после нас придут те, кто будет знать, отчего мы мучались. Они забудут наши лица, наши голоса, но не забудут наши мучения[41].» Нет, у Чехова сказано иначе, гораздо лучше, и он упоминает о счастье. Но на самом деле вспомнит ли нас кто-нибудь? Будет ли Ханади помнить меня? Родится ли из наших мучений счастье? Каким чудом?
Немного отдохнув, я пошел дальше.
Последний подъем.
Маленькие таблички с названиями улиц, с номерами вилл и дворцов. Но на них не указаны имена владельцев.
Одуряющий запах цветов и деревьев.
Я и без этого был как в дурмане, голова кружилась от усталости.
Если верить карте, вот оно, это место. Она говорила, большой дворец, но я вижу лишь высокую стену, железные ворота и деревья за ними. От ворот дорожка вела прямо к деревьям, но перед ними сворачивала в сторону и терялась из виду.
Самого дворца не видно, но рядом с воротами есть по крайней мере табличка. Пытаюсь прочесть. Буквы большие, но резь в глазах и сумрак не позволяют разглядеть написанное. Подхожу совсем близко. Здесь также не указано имя владельца дворца. Только предупреждение: «Будьте осторожны. Злые собаки!» И ниже: «Нажмите на кнопку звонка и говорите». Я нажал на кнопку, и через некоторое время до меня донесся низкий голос, говорящий с индийским акцентом:
