Дафна дю Морье - Паразиты
— Я бы сказал, что и это пахнет, — сказал он, слегка склонив голову набок. — Должно быть, это безнадежный случай. В понедельник утром вам следует телеграфировать вашему виноторговцу. Как он смеет подсовывать вам шампанское, которое пахнет пробкой.
— Уберите его, — резким голосом сказал лорд Уиндэм дворецкому. — Мы будем пить рейнвейн.
Снова заменили бокалы.
Селия уставилась в свою тарелку. Найэл сосредоточил все внимание на серебряных канделябрах. А Мария, новобрачная, сбросив обличье дост. миссис Чарльз, вновь приняла на себя роль Мэри Роз.
— Думаю, немного музыки всех успокоит, — сказала леди Уиндэм, когда обед закончился.
В ее голосе звучала неподдельная искренность, и Найэл, подкрепленный рейнвейном, пошел к роялю, стоявшему в дальнем конце гостиной. Теперь, думал он, и впрямь не так уж важно, что случится. Я могу делать, что мне нравится, играть, что мне нравится, никому нет до этого дела, никто не собирается по-настоящему слушать; все хотят забыть кошмар, пережитый за обедом. Вот когда я действительно становлюсь самим собой, ведь музыка, моя музыка — все равно что наркотик, притупляющий чувства, и лорд Уиндэм с его тикающими часами может отбивать такт, если ему заблагорассудится… Леди Уиндэм может закрыть глаза и думать о программе на завтра. Пала может отправиться спать… Фрида — скинуть туфли под диван; Селия — расслабиться. Остальные могут танцевать или нет, как им угодно, а Мария может слушать песни, которые я пишу для нее и которые она никогда не споет.
И вот нет больше чопорной гостиной в Колдхаммере, но есть рояль, любой рояль, в любой комнате, где он есть, Найэл мог бы остаться наедине с собой. Он продолжал играть, и не существовало иных звуков, кроме звуков его музыки, танцевальной музыки, не похожей ни на какую другую. Было в ней что-то дикое и что-то сладостное, ее переливы навевали мысли о чем-то далеком и грустном, и нравится вам это или нет, думала Мария, вам хочется танцевать, танцевать, и желание это превыше всех мирских желаний.
Она прислонилась к роялю и смотрела на Найэла; нет, то уже была не дост. миссис Чарльз Уиндэм, не Мэри Роз, ни один из трех образов, в которые она мгновенно перевоплощалась, — то была Мария, и Найэл знал это, пока его пальцы мелькали над клавишами; и он смеялся, ведь они были вместе и он был счастлив.
Селия посмотрела на них, затем на заснувшего в кресле Папу и вдруг услышала, как рядом с ней кто-то проговорил мягким, взволнованным голосом:
— Я отдал бы все на свете за такой дар. Он никогда не поймет, как ему повезло.
Это был Чарльз. Из дальнего конца длинной гостиной он пристально смотрел на Найэла и Марию.
Лишь около полуночи мы разошлись по своим комнатам, чтобы лечь спать. Музыка сделала то, о чем просила хозяйка. На всех снизошел покой. На всех, кроме самого исполнителя.
— Зайди и посмотри мою комнату, — сказала Мария, появившись в коридоре в пеньюаре как раз в тот момент, когда Найэл проходил мимо ее двери, направляясь в ванную. — Она обшита панелями. И резной потолок. — Мария взяла Найэла за руку и втянула в комнату. — Правда, красиво? — спросила она. — Посмотри на лепку над камином.
Найэл посмотрел. Ему не было никакого дела до лепки.
— Ты счастлива? — спросил он.
— Безумно, — ответила Мария и повязала волосы голубой лентой. — У меня будет ребенок, — сказала она. — Ты первый, кому я говорю об этом. Кроме Чарльза, конечно.
— Ты уверена? Не слишком ли скоро? Ты всего месяц замужем.
— Наверное, это произошло сразу после нашего приезда в Шотландию, — сказала Мария. — Видишь ли, иногда так бывает. Разве не здорово? Как принц крови.
— Почему принц крови? — спросил Найэл. — Почему не как молодая кошка с котятами?
— По-моему, принц крови, — сказала Мария. Она забралась в кровать и взбила подушки.
— Теперь ты чувствуешь себя иначе? — спросил Найэл.
— Нет. Не совсем. Иногда тошнит, вот и все, — ответила Мария. — И наверху у меня смешная голубая венка. Посмотри.
Она спустила с плеч пеньюар, и Найэл увидел, что она имеет в виду. На ее белых грудях вздулись бледно-голубые вены.
— Как странно, — сказал Найэл. — Интересно, так всегда бывает?
— Не знаю, — сказала Мария. — Они их портят, ведь так?
— Да, пожалуй, так, — сказал Найэл.
Именно в этот момент из своей гардеробной в комнату вошел Чарльз. Он остановился и пристально смотрел на Марию, пока та как ни в чем не бывало натягивала пеньюар.
— Найэл зашел пожелать мне доброй ночи, — сказала Мария.
— Вижу, — сказал Чарльз.
— Доброй ночи, — сказал Найэл. Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Найэл совсем не хотел спать и чувствовал сильный голод, но проще было бы съесть мебель в его комнате, чем пробраться вниз и исследовать тайны кладовых Колдхаммера. Разумеется, всегда оставалась надежда, что Фрида, зная его привычки, тайком положила в свою вечернюю сумочку что-нибудь из съестного и спрятала у него под подушкой. Найэл свернул по коридору к комнате Фриды, но на верхней площадке лестницы путь ему преградила леди Уиндэм. Более грозная, чем обычно, в пикейном халате, с посеревшим от утомления лицом, она совещалась с двумя горничными, которые держали в руках тряпки и ведра.
— Ваша мать не закрыла краны в ванной, — сказала Найэлу леди Уиндэм. — Вода перелилась через край и залила библиотеку.
— Мне ужасно жаль, — сказал Найэл. — Какая неосторожность с ее стороны. Могу я что-нибудь сделать?
— Ничего, — ответила леди Уиндэм. — Абсолютно ничего. Все, что возможно, мы уже сделали. Завтра утром этим займутся рабочие. — И в сопровождении горничных она удалилась по направлению к своим покоям.
Одно по крайней мере ясно, подумал Найэл, крадясь к комнате Фриды, — ни одного Делейни в Колдхаммер больше не пригласят. Кроме Марии. Мария будет приезжать в Колдхаммер из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год, пока не умрет вдовствующей миссис Чарльз Уиндэм в своей постели.
Он не стал стучать в дверь Фриды. Просто вошел и пошарил рукой под подушкой. Он нащупал две булочки и банан. Молча он принялся в темноте очищать банан.
— Знаешь, что ты наделала? — спросил он Фриду.
Но она уже полуспала. Она зевнула и повернулась к нему спиной.
— Я почти все вытерла своим вечерним платьем, — сказала она. — Подарила тюль горничной. Та была довольна.
Найэл доел банан.
— Фрида!
— Что?
— Рожать очень больно?
— Это зависит от бедер, — пробормотала Фрида, почти засыпая. — Они должны быть широкими.
Найэл зашвырнул кожуру банана под кровать и приготовился ко сну. Но сон к нему не шел. Его преследовали мысли о бедрах Марии.
В три часа ночи грохот, раздавшийся в коридоре, заставил его броситься к двери. Папа тоже не мог заснуть. Но по иной причине. Выведенный из себя лестничными часами лорда Уиндэма, он попробовал остановить их, с силой переведя стрелки назад, и осколки разбитого стекла лежали у его ног.
Глава 17
Сиделка все приготовила и ушла. Что бы ни понадобилось Марии, все было под рукой. Четыре комплекта пеленок на вешалке для полотенец перед камином, подгузники с новыми булавками для каждого. Рожки с молоком стояли наготове, и единственное, что осталось сделать, сказала сиделка так это поставить их в горячую воду и подогреть до нужной температуры. Если во время дневного сна Кэролайн будет проявлять беспокойство, ей надо дать воды из другого рожка меньшего размера. Но Кэролайн никогда не проявляет беспокойства. Она всегда крепко спит. В пять часов она просыпается и дрыгает ножками, что доставляет ей огромное удовольствие и, кроме того, полезно для развития суставов.
— Я постараюсь вернуться сразу после десяти, — сказала сиделка. — Главное, успеть на автобус и благополучно проводить маму на поезд.
И она ушла. Теперь ее не вернешь. Бессердечная чертовка; только из-за того, что ее несчастную мать угораздило заболеть, Мария вынуждена впервые за все это время остаться с Кэролайн одна.
Чарльза дома не было. Ну как назло. Какой-то идиотский обед недалеко от Колдхаммера, на котором ему непременно надо присутствовать и который — Мария в этом нисколько не сомневалась — не имел ни малейшего значения. Но в таких делах Чарльз придерживался твердых принципов — обещание есть обещание, он не должен никого подводить. И рано утром уехал на машине. Селия, на чью безотказность Мария имела полное право рассчитывать, тоже попросила извинить ее.
— Я не могу приехать, Мария, — сказала она по телефону. — У меня свидание, его нельзя отменить. Кроме того, Папе нездоровится.
— Как же ты можешь идти на свидание, если Папе нездоровится? — спросила Мария.
— Могу, потому что это недалеко. Просто надо взять такси до Блумсбери. А на поездку к тебе в Ричмонд уйдет целый день.
