Лаура Эллиот - Теперь я твоя мама
Карла, выключая компьютер, подумала, что Миранду определенно нужно пересылать в папку «Спам», но каким-то непостижимым образом она всегда оставалась в папке с входящими сообщениями.
Глава пятьдесят первая
Джой
Когда солнце восходит над Бурреном и серовато-белый зверобой покрывает известняковый пейзаж желтыми лепестками в Рокроузе царит тишина. Листья осины чуть колышутся полуразвалившийся коттедж по соседству, обвитый вьюнком' маячит в жемчужно-белом свете. Везде тихо, однако Джой вздрагивает. По какой-то причине она проснулась. В ее сны ворвался странный звук. Она спрыгивает с кровати и открывает дверь. Какое-то время она колеблется, а потом, охваченная страхом, бежит к спальне матери и принимается стучать Она несколько раз называет ее по имени и наконец слышит слабый всхлип. Это путает ее, поскольку она знает, что мать зовет на помощь и что за закрытыми дверьми все покрыто кровью.
– Поверните налево к лугу Доулинг и поезжайте до самого дома!
Она кричит в телефонную трубку, не понимая, как можно говорить четко и ясно, когда мир вокруг воет. «Скорая помощь» уже выехала. Она бежит к двери и пинает ее, как делают это по телевизору полицейские, выбивающие дверь ударом ноги, но дверь остается на месте. Пятнышко, громко лая, мечется на лестничной площадке.
Вчера у них был скандал из-за Испании и отказа Джой переезжать туда. Она впечатывается плечом в дверь и вспоминает каждое необдуманное слово, которое сказала матери.
Гнев наполняет ее расплавленным свинцом, когда она звонит отцу и попадает на автоответчик. Она ненавидит его за то, что он на другом конце света, когда нужен ей здесь и сейчас, в этот момент, чтобы сильным ударом выломать дверь спальни. Она звонит Мириам, а потом опускается на пол и сидит так, пока не слышит вой сирены. Мириам вбегает вслед за санитарами, бросается наверх, прыгая через ступеньку, и заключает Джой в объятия. Глаза у бабушки еще заспанные, но она пытается улыбаться, пытается сделать вид, что все в порядке.
Никки водит карету скорой помощи. В блестящей куртке и ботинках она выглядит иначе, не так, как рядом с Диланом на пляже и в мокром купальнике. Она не позволяет Джои войти в комнату, но Джой видит все, прежде чем Никки успевает захлопнуть дверь. Все так, как она опасалась. Она ждет снаружи с бабушкой. Потом дверь распахивается и ее мать выносят на носилках.
– Мне очень жаль… жаль… жаль… жаль… Это моя вина. Я не хотела так говорить!
Джой идет возле носилок, не ощущая боли, когда мать крепко сжимает ее ладонь. Она все не может прекратить извиняться перед ней. В конце концов Никки говорит, что ей надо успокоиться и поддержать мать.
В карете скорой помощи глаза матери блестят ярко, словно сапфиры. Она снова хватает Джой за руку и притягивает ее поближе, все время шепча:
– Слова неверны… ожидаю увидеть своих мертвых младенцев и Слепого жеребца, топчущего мои сны и правду, написанную кровью… в книге… в крови… книге… крови…
– Все образуется, точно, точно, – говорит Никки.
Она нажимает ногой на педаль газа и включает сирену. Время дорого. Оно быстро уходит. Важна каждая секунда.
Глава пятьдесят вторая
Сюзанна
Жизнь – это мимолетный блик… секунды, вспыхивающие на ленте воспоминаний.… нажмите «Вперед», и появится следующее.…. сепия светлеет.… и санитар спрашивает меня, как я оцениваю боль по десятибалльной шкале.
Я рассказываю тебе о Слепом жеребце, но ты не слышишь, и санитар спрашивает снова, его голос прорубается сквозь мой ужас, заставляя сосредоточиться. По десятибалльной шкале… десять… десять… десять… произношу я, и водитель не обращает внимания на светофор и уговаривает меня не успокоиться, потому что мы уже почти приехали.
Жена Дилана… я не помню ее имени… это не имеет значения… имена ничего не значат… кроме того имени… я должна произнести его… должна… это ужасает меня… эта слабость, которая навалилась на меня, когда я проснулась и попыталась пойти к тебе… я схватилась за край туалетного столика… раньше, чем я поняла, что происходит, я повалилась вперед… пытаясь позвать тебя, как когда-то ты звала меня к себе… мои шаги были бесшумными, когда мы вместе бежали к нашему будущему… тихо шел дождь… просачиваясь… просачиваясь… проскальзывая через туман, который возникает и исчезает у меня перед глазами… контроль… контроль… я должна контролировать себя… ты плачешь, извиняешься, просишь прощения за слова, которые никто не может вспомнить… Судебная книга… ты должна найти ее… ты качаешь головой и снова извиняешься… не понимая, что это была моя Стена плача, мой бездонный колодец, в котором секреты, покрываются мхом… сирена становится реквиемом… я ушла слишком поздно… доктор Виллиамсон предупреждала меня… огни больницы… я хватаю тебя за руку и притягиваю к себе… коттедж… мертвые младенцы… Слепой жеребец… ты говоришь, не говори… твой голос – это испуганный шепот, когда руки поднимают меня… меня быстро несут… потолок кренится… крики… ты протягиваешь руки, Мириам тоже… маскируя страх, но он горит в ее глазах… лица за масками… настоящими масками… игла впивается мне в руку, и свет расплывается… как масло… и я расплываюсь вместе с ним… в темном пространстве, где они удаляют мне матку… такой маленький кокон, который вызвал столько страданий… и теперь… этот последний акт предательства… но разве это важно… я погружаюсь глубже, глубже, пока снова не зажигается свет и голоса не зовут меня по имени…
Сюзанна, Сюзанна, Сюзанна, мама, мама… как долго я спала… почему ты плачешь… ты склонила голову… и Мириам крепко обнимает тебя… Дэвид бежит… почему он здесь… его лицо над моим… он быстро дышит, словно ветер в листве… оставайся… оставайся… кричит он… его крепкая рука вытягивает меня назад, но он уже давно потерял способность утешить меня… жизнь – это мимолетный блик… я вижу, как твои длинные ноги болтаются над диваном… ты хихикаешь с друзьями по телефону… Мэвид уходит… возвращается… луг Доулинг на рассвете… мрачный замок… ребенок… плющ что-то шепчет и касается моих волос, когда я наклоняюсь над открытой раной… постель из колокольчиков и незабудок… и Слепой жеребец ждет… нетерпеливо… голоса говорят о переливании крови… я не хочу, чтобы в моих венах текла кровь незнакомцев… даже твоя кровь, которой ты поделилась бы непременно… правда всплывет… она написана в нашей крови… в книге… и лента воспоминаний вспыхивает… сепия светлеет… мои руки сплетены… Дэвид… Ричард… Эдвард… безликие мальчики… мои ногти цвета греха… ты умоляешь меня остаться… просишь прощения… почему ты просишь, если просить должна я… и быть прощена… жеребец роет землю… он готов везти меня на своей жесткой коричневой спине… везти меня в серебристые небеса… а ты… со своими карими глазами, которые принадлежат ей… ты тянешь меня назад к боли… боли в душе… и прошлое так близко, что я могу прикоснуться к вспыхивающим секундам… Слепой жеребец встряхивает гривой… у тебя такой низкий и испуганный голос, потому что ты знаешь, что я тебя отпускаю… на свободу наконец… моя мать кивает… спокойная… никаких острых углов… никакой горькой желчи, которую надо пить… ее рот искривляет улыбка… а за ее длинной желтой юбкой я вижу их… моих стройных шепчущих детей… мои волосы, мои глаза… они зовут меня вдоль лунной дорожки… высоко над серым простором Буррена… но одно лицо тянет меня назад… ее глаза, глубокие, словно океан, хранят свои секреты… они молят… всегда молят… где мое дитя… отдай мою дочь… но она отстает от меня… все дальше… и дальше… я уже снаружи этой вспышки, этого момента, когда вся жизнь лежит как на ладони… скорлупка пустое лоно… что сделано, то сделано.
Глава пятьдесят третья
Джой
Три долгих дня мать борется за жизнь, а когда она умирает медсестры превращают маленькую палату в морг. Они одевают ее в лучшее платье и зажигают свечи. Невозможно поверить, что она умерла. Джой мигает, и ей кажется, что она видит, как поднимается и опускается грудь матери. Ее лицо смягчилось, как в Испании, словно ее кожа сбросила невидимые оковы. Она должна была выглядеть так все время. Все эти скандалы из-за испанского офиса, упрямство отца, нежелание ничего слушать. Должно быть, он чувствует то же самое. Он плачет, и этот звук разрушает тишину, окружающую мать. Джой надеется, что она откроет глаза и скажет «Возьми себя в руки, Дэвид». Но мать уже не с ними, она в лучшем мире.
Джой хочется ударить отца. Он должен был сделать ее мать счастливой. Он не должен был оставлять ее одну. Тогда бы не случилось того, что случилось. Мать не упала бы, и Джой не пришлось бы пытаться спасти ее. Злость слишком сильна, чтобы ее можно было сдержать. Она отталкивает отца, когда он пытается обнять ее, и, громко топая, выбегает из палаты. Кровь стучит у нее в висках.
