Лаура Эллиот - Теперь я твоя мама
– Сюзанна могла бы продавать песок арабам, – сказал мистер Брин, когда однажды пришел к ним на ужин. – А снег эскимосам.
А теперь она решила продавать испанские квартиры ирландцам, которые хотят убежать от дождливой погоды.
Джой открывает ноутбук и посылает Джои электронное письмо.
Привет, братишка. Внизу у нас происходит полное дерьмо. Что нового? Как у вас дела? Как там Линни и Лиза? Линни все еще крадет твои диски? Отруби ей руки…
Она прекращает писать и закрывает уши руками. На этот раз отец разошелся не на шутку. Она иногда гадает, какой была бы ее жизнь, если бы ее родители развелись, как у Люсинды Бреннан. Люсинда проводит выходные в Эннис с отцом и его новой подружкой. Они едят обеды на вынос и смотрят фильмы ужасов.
– Весело, – говорит Люсинда. – Лучше, чем ирландское рагу и чертовы домашние задания.
Ее родители никогда не разведутся. Она однажды спросила отца об этом, и он рассказал о злости, которую почувствовал, когда его отец покинул дом. Он не хочет, чтобы она испытала то же самое. Когда ему было восемнадцать, отец попытался вернуться, но к тому времени им уже нечего было сказать друг другу. В следующий раз, когда он увидел отца, тот был в гробу. Слишком поздно.
– Некоторые семьи проводят много времени вместе, но при этом впустую растрачивают его, – часто говорит отец. – Мы проводим время с пользой, и это заставляет нас ценить его.
Мать хлопает дверью в гостиной и бежит наверх. Она закрывает дверь в спальню, и Джой слышит щелчок замка. На этой вилле все равно три спальни. Больно знать, что у ее родителей когда-то был секс, но еще неприятнее понимать, что они закрылись каждый в своем одиноком мирке.
Мать запирает дверь в спальню с прошлого месяца, когда Джой вошла к ней без стука. От одной лишь мысли о крови ей становится противно и страшно. Ее мать собирала с постели простыни, покрытые красными потеками. Матрас тоже был запачкан кровью.
– Немедленно выйди из моей спальни!
У нее был незнакомый голос, высокий и дрожащий, совсем не спокойный, как раньше, а лицо приобрело восково-белый оттенок, словно вся ее кровь вытекла на кровать. В тот вечер прислали новый матрас, а старый, с рыжим пятном в центре, увезли в контейнере. Полгода назад у Джой была первая менструация. Она уже привыкла к тому, что в это время у нее бывают боли и плохое настроение. Это мелочи по сравнению с тем, что она видела в комнате матери. Словно там кого-то зарезали.
Позже, когда мать накрывала на стол и напевала под нос какую-то мелодию, Джой спросила у нее насчет крови.
– Это менопауза, – пояснила она. – Не о чем беспокоиться. Это нормально, когда у женщин иногда сильно идет кровь. Не говори ничего отцу. Слышишь?
– Но если ты больна…
– Что я тебе только что сказала, Джой? Я не больна. Твой отец не любит слушать о женских проблемах. Как все мужчины. Я сейчас совершенно здорова.
Она говорила убедительно и, как обычно, была чем-то постоянно занята. Только когда мать запирала дверь в спальню, Джой вспоминала о крови.
Дождь прекратился, словно кто-то щелкнул рубильником и выпустил в небо солнце. Джой выходит на балкон и наблюдает, как ее отец ныряет в бассейн. Ей бы присоединиться к нему, но она не хочет чувствовать его гнев. Он несколько раз переплывает бассейн из конца в конец, вылезает из него, хватает полотенце и принимается быстро вытирать голову. Так он пытается поднять себе настроение. Теперь он пойдет бегать по пыльным дорогам и к пляжу, а потом вернется, весь покрытый потом. Его кожа будет блестеть на солнце, а кудрявые волосы закрывать лоб. Мать уйдет в дом, будто не в силах терпеть запах мужского пота, а он сделает вид, что не заметил. Его выдаст лишь вена, пульсирующая на лбу.
Если Джой заставят жить в Испании, она убежит. А если ее вернут обратно, она снова убежит. Что может сделать ее мать? Запереть ее в испанской башне, как Рапунцель?
Глава сорок восьмая
Карла
Больница Святого Винсента
3 июня 2007 года
Уважаемая Карла!
Я понимаю, что ты, вероятно, не хочешь обо мне слышать тем не менее я чувствую, что обязан написать тебе. Умирающий человек может пренебречь некоторыми условностями, а так как я сейчас стою на пороге забвения, то воспользуюсь этой привилегией. Зная дату своего неизбежного ухода, чувствуешь бремя ответственности… как что-то исправить… с чего начать… Когда тебе в шею дышит костлявая с косой, начинаешь паниковать. Ты, моя дорогая Карла, моя милая, краткая любовь, занимаешь сейчас все мои мысли.
Я не ожидаю, что ты проведаешь меня в больнице, но если ты будешь неподалеку и испытаешь приступ жалости, буду рад тебя видеть.
Твой с глубоким сожалением,
Эдвард Картер.«Что это с мужчинами в пижамах?» – подумала Карла, направляясь к палате.
Они казались такими потерянными и забытыми, шаркали в клетчатых шлепанцах и пререкались с медсестрами, стараясь спрятать за этим свой страх. Эдвард Картер не был исключением. Ее поразило то, как сильно он похудел, какие у него бледные костлявые пальцы и лысый череп. Химиотерапия была опасной штукой, и Эдвард испытал на себе все ее побочные эффекты. Он сидел на стуле возле кровати и, опустив очки на кончик носа, читал «Айриш таймс».
Он отослал письмо Лео, пометив, что оно предназначено для Карлы. Читая, она с трудом подавила желание выбросить его. Но Эдвард умирал, и то, что произошло между ними, не значило ничего по сравнению с тем, с чем ему пришлось столкнуться.
– Святой боже! – воскликнул он, увидев ее. – Плохо, что один из нас совсем облысел. – Он провел рукой по голове. – Когда это случилось?
– Несколько лет назад. Я просто устала от газетчиков… Можешь называть меня Клэр.
– Я не собираюсь ничего такого делать.
– По-прежнему хочешь, чтобы было по-твоему, Эдвард? Что это за бред насчет смерти?
– Не надо меня утешать, Карла! – Он снял очки и сунул их в карман халата. – Если не можешь с этим справиться, лучше сразу же уйди.
Она придвинула стул и села рядом с ним.
– Я могу с этим справиться, Эдвард. Каков прогноз.
– Два месяца, если повезет. Простата. Слишком поздно обнаружили. Я сам виноват. Я не обращал внимания на опасные сигналы, которые подавало тело. Как обычно, был слишком занят тем, что губил свою жизнь.
– Я уверена, что ты не прав.
– Ты прекрасно знаешь, что это так. – Он улыбнулся и прижал руку к щеке. – Боже, а ты все еще красавица! Я никогда не мог отвести от тебя глаз.
– Глупости, Эдвард, ты всегда умел эффективно их отводить.
Шея у него была длинная и тонкая. Карла никогда не видела его в халате и шлепанцах, а уж тем более в пижаме. Он всегда был или безукоризненно одет, или полностью обнажен. У него была гладкая кожа и мускулистое тело, созданное для удовольствия.
– Рен вернулась из Италии, – сообщил он. – Она пообещала быть рядом, когда придет конец.
– Я рада за тебя, Эдвард.
Она удивилась его спокойствию. Она ожидала, что он будет рвать, метать и размахивать кулаками, пока не испустит дух.
– Странное дело, Карла… Ты думаешь, что можешь получить все… власть и удовольствие… и когда появляется возможность, ты не колеблешься. – Он говорил так тихо, что ей пришлось придвинуться еще ближе, чтобы услышать его. – Я погулял на славу. Но никогда не задумывался над тем, сколько боли причинил другим. Потом произошло это, и теперь я смотрю в пропасть такую глубокую, что не представляется возможным увидеть ее дно. Это очень страшная мысль: вечное падение сквозь собственное прошлое. Поэтому я начал отдавать долги, так сказать. Ничего особенного, просто извинился перед некоторыми людьми. И бездна уже не кажется такой глубокой и темной. – Он провел пальцем по ее щеке и сложил руки на коленях. – Я не очень много хорошего сделал для тебя…
– Ты не виноват.
– Я хотел связаться с тобой, когда газетчики пронюхали о наших прошлых отношениях. Но потом подумал, что для нас обоих будет лучше, чтобы я этого не делал. Никогда не знаешь, когда и откуда получишь удар. Невозможно быть политиком и не нажить врагов.
– Тебе прикрывают спину твои дневники.
– Я потерял друзей. Никто не любит болтуна, если только он не журналист. Джош Бейкер хорошо тебя укатал. Я не виню тебя за то, что ты ушла в подполье. – Он замолчал, глубоко задумавшись, прежде чем продолжать. – Я все думаю о прошлом, о времени в Лондоне. Помнишь ту дорожную пробку?
– Да.
– В последний момент ты попросила меня отвезти тебя домой. Я отказался. В своем высокомерии я думал, что знаю, что будет для тебя лучшим решением. Ты можешь извинить меня за то, что я такое дерьмо?
– Нечего прощать. Я всегда могла уйти и изменить точку зрения. Я решила этого не делать.
