Черешни растут только парами - Виткевич Магдалена
Я понимающе кивнула.
– Все эти три года я просыпался, жалея, что жив. И так было до вчерашнего дня. Вчера я проснулся рано. Все было совсем по-другому. Будто впервые за эти три года я наконец-то выспался. В первый раз я пошел на кладбище не с упреком, что Магда поступила со мной так, а как на разговор со старой доброй подругой. Во мне не было печали, не было злости. Я сидел на кладбище; есть там у меня такая лавочка, на которой я думал о многих вещах. Вот так сидел я и думал, будто разговаривал с ней обо всем. В том числе и о тебе. И чувствовал успокоение.
Он посмотрел на меня. Я улыбнулась, но не знала, что сказать.
– Я пытался встречаться с какими-то девушками, даже целовал их, ища в их губах вкус губ моей жены. Я никогда не говорил им об этом. Их было довольно много. Если ты водитель, то всегда возишь компании, которые возвращаются с вечеринок. Прекрасные девушки, красиво накрашенные, хорошо одетые. Мне хотелось сорвать с них эту маску макияжа. И каждый раз я ожидал, что где-то там, под маской, я найду Магду. Я вел себя как психопат.
Шимон резко оборвал себя и встал с кровати:
– Принести тебе чего-нибудь выпить? Может, кофе?
– Пожалуй, – согласилась я.
Мне казалось, что кофе – всего лишь предлог, чтобы переварить рассказанную историю. Вернулся он с большой кружкой.
– Вчера я почувствовал себя свободным. Я сидел над ее могилой, и у меня было такое ощущение, что я шучу с Магдой, разговариваю. Оно, конечно, осталась нотка печали, скорби, как о тех, кто оставил нас. Но эмоции были уже не такими сильными. Я почувствовал себя свободным. Как будто отпустил наконец ее руку и позволил ей уйти. И я видел, как она спокойно уходит. Когда я вернулся домой, я чувствовал себя счастливым. Каким-то взбудораженным. Выпил стакан виски. Один, второй, и еще…
– А потом я уже знаю, что произошло, – сказала я.
– Нет, не знаешь. Сегодня утром я проснулся, как ты, наверное, догадываешься, с головной болью. Да, мне было хорошо, потому что, как только открыл глаза, я сразу увидел тебя. Я не хотел двигаться, не хотел будить тебя. Я смотрел, как ты спала. И это было таким для меня новым, таким – не хочу, чтобы ты меня поняла неправильно, – таким домашним, надежным.
– Я знаю, о чем ты, – тихо сказала я.
Я чувствовала все то же самое. С ним я могла быть собой, не делать макияж, не укладывать волосы, а небрежно стягивать их в хвост. Я могла смеяться до потери дыхания, могла рассказывать ему обо всем. Он был со мной в самые трудные моменты моей жизни, а это всегда сближает.
– Спасибо тебе, что ты есть, – сказал Шимон и прикоснулся ладонью к моей щеке.
Я на мгновение задержала его руку. Закрыла глаза.
– Хорошо, что ты есть у меня, – повторил он. – И я надеюсь, что останешься. Что ты будешь всегда.
Он приблизился ко мне. В этот момент зазвонил телефон. Звонил Яцек, спрашивал, как чувствует себя Шимон. Я подумала, что такой же звонок был и два года назад, и в прошлом году.
Приятно иметь настоящих друзей. У меня, наверное, была только пани Стефания. Когда она покинула этот мир, я потеряла родную душу. А сейчас мне казалось, что Шимон прекрасно выполняет эту функцию.
Пока он разговаривал с Яцеком, я встала с кровати, пошла почистить зубы. Когда в кружке на полке я увидела синюю зубную щетку, ставшую моей, когда я ночевала у него в первый раз после приезда в Руду, я почувствовала себя дома.
Я все еще ощущала тепло его ладони на своей щеке и хотела, чтобы этот момент повторился и чтобы ничей звонок – даже Яцека – не прервал его. Я улыбнулась. Я чувствовала, что это не конец, что это только начало того, что я так долго ждала.
Тогда я еще не могла назвать это, теперь уже могу, потому что знаю.
Сразу после завтрака я вернулась домой, пообещав себе, что каждый день буду постепенно, одну за другой, приводить комнаты моего дома в пригодное для жизни состояние.
– Зачем тебе столько комнат? – спросила мама, когда я позвонила ей на обратном пути. – И когда мы наконец сможем увидеть твой дом?
– Я вас столько раз приглашала!
– Да, но у нас постоянные дежурства. Если не одно, то другое… Вообще-то ты права, дочка, мы слишком зациклены на работе.
– Определенно. Мама, я приберусь, устрою вам прекрасную гостевую комнату, и вы приедете. Планируй отпуск на лето.
– А с этим… с этим Шимоном ты видишься?
– Да, встречаемся иногда.
– Но вы как, просто встречаетесь или «встречаетесь»?
– Мама!
– Ну ладно, я ни о чем больше не спрашиваю.
Придя домой, я принялась выбрасывать мусор. За несколько дней до этого я заказала контейнер, чтобы все спокойно туда загрузить. Конечно, я могла заказать и уборщицу, но считала, что должна все сделать сама. Я была уверена, что дом скрывает от меня какие-то секреты.
Руда Пабьяницкая, тридцатые годы
Свадьба прошла тихо. Анне и Хенрику не был нужен шепоток любопытных зевак за их спинами. Наверняка пошли бы сплетни. И про то, что тело Клары еще не остыло, а он уже новую подцепил, и про то, что Анна клюнула на имущество Хенрика. Потому что все женщины такие.
А потому все было так: в один из поздних вечеров они просто зашли в костел Святого Иосифа и поклялись друг другу в вечной верности. Венчание провел ксендз Левандович. Хенрик знал его с тех самых пор, как только стал прихожанином рудского прихода. Он помог священнику разбить фруктовый сад у деревянного домика на улице Костельной. Впрочем, не ожидал, что деревья приживутся здесь – очень уж заболоченные были там земли. И хоть Хенрик не сулил саду светлого будущего, но со священником во время совместной работы очень сдружился.
Новый храм только строился, и пока все было сосредоточено в маленькой часовенке. Они могли обращаться к Богу в любом месте и не нуждались в каком-то особо чудесном интерьере и величественном соборе. В благодарность за проведенный обряд венчания Хенрик пожертвовал будущему собору прекрасную купель для крещения. Он надеялся, что когда-нибудь ею воспользуются его дети и внуки.
Анна шла под венец в скромном белом платье. Она сшила его за несколько дней из ткани, купленной Хенриком где-то в Лодзи. Судя по всему, ткань была заграничной. Платье отличалось от того, которое она шила для панны Мюллер, – на нем не было множества оборок, украшений. Но взгляд Хенрика говорил ей: в этом платье она самая красивая.
– Объявляю вас мужем и женой, – разнеслось торжественным эхом по часовне.
Не было в этом мире никого счастливее Анны. Она шла прижавшись к мужу.
У Хенрика – у одного из немногих в Руде Пабьяницкой – был автомобиль. Заболев, он уж и не надеялся, что когда-нибудь еще будет ездить на нем, но теперь он вернулся к жизни. Свадьба дала повод проехаться в машине, которой он давно не пользовался.
Они прибыли домой, поужинали, посидели в креслах перед камином, обсуждая планы на будущее, а затем пошли к брачному ложу – навстречу первой брачной ночи.
Анна долго не могла заснуть. Она не привыкла, что с ней рядом кто-то спит. Она всегда спала одна. Анна старалась не шевелиться и не дышать слишком громко, чтобы не разбудить Хенрика. Двуспальная кровать казалась ей слишком узкой. Она все время чувствовала тепло спящего мужа, его дыхание. Анна робко рассматривала его: черты его лица, темные волосы на груди. Он нравился ей. Он больше ничем не напоминал того грязного, больного, заросшего человека, с которым она не так давно познакомилась. Она понимала, что, может быть, все это слишком быстро, но знала также, что одно дело, когда ты проводишь с кем-то целые дни и ночи, и совсем другое, когда приглашают на часовую прогулку по рудскому лесу. Одно дело, когда знаешь, что человек одевается для тебя и пытается вести себя как можно лучше, когда проводит время с тобой, и совсем другое, когда ты узнаешь человека в худшие моменты его жизни.
