Ровно год - Бенуэй Робин

— Все нормально, пап, — тихо говорит Лео. — Просто мы горюем по-разному. Здесь нет понятия «правильно» или «неправильно».

Отец смотрит на нее так, точно она вдруг заговорила на латыни, потом тянется к ней и заключает в объятья.

— Когда это ты успела стать умнее меня? — шепчет он Лео в волосы. Так он обычно шутил, когда Нина выходила победителем в споре насчет времени отхода ко сну, ключей от машины или покупки новой одежды, и все же для Лео эта шутка звучит знакомо и уютно.

Мороженое в протекшем стаканчике капает на пол. Пятно останется на обивке до тех пор, пока машина не рассыплется от старости.

Вечером, когда Лео возвращается домой, мама лежит на диване и смотрит телевизор. Она переоделась в другие спортивные штаны, однако, свернувшись калачиком рядом с ней, Лео замечает, что голову мама так и не вымыла.

— Как там отец и Стеф? — осведомляется она, не отрывая глаз от экрана.

— Нормально. Я забрала с собой остатки ужина. Поешь, если хочешь.

— А, да, спасибо.

— Спагетти с фрикадельками.

— Отлично.

Лео подтягивает коленки к груди. В доме темно, лишь тускло светится плоский голубой экран телевизора. На нем муж и жена с завязанными глазами, держась за руки, стоят перед своим отремонтированным домом и радостно попискивают в предвкушении сюрприза.

— Папа считает, что мне нужно с кем-то поговорить, — вполголоса сообщает Лео.

— Хм. — Выждав, пока хозяевам откроется волнующая картина, мама спрашивает: — А ты что думаешь?

Лео склоняет голову маме на плечо и ждет, что та положит руку ей на колено или обнимет за плечи. Когда этого не происходит, Лео слегка ерзает.

— Да наверное, особо и не о чем говорить. — Мама в ответ лишь кивает, отчего голова Лео слегка подпрыгивает, будто в знак согласия. Супруги в телевизоре визжат от восторга и обнимаются со всей командой. — Мне не нравится цвет краски, — высказывает мнение Лео.

— Мне тоже. Послушай-ка, — мама все-таки накрывает ладонью ее коленку, и в груди Лео что-то разжимается, — тебе не попадался на глаза Нинин мобильник? Никак его не найду.

— В последнее время нет. — С формальной точки зрения Лео не лжет.

— Знаю, надо отключить оплату ее номера, — едва слышно говорит мама, и Лео прекрасно понимает, что она обращается уже не к ней, — но я просто не могу. Рука не поднимается что-то делать с ее вещами.

Лео теснее прижимается к маме.

— Что это за цветы? Вон те, у парадной двери? Красивые.

— Многолетники. — Мамин голос напрягается: — Это значит, они цветут вечно.

4 сентября. 18 дней после аварии

После того жуткого звонка Лео стащила Нинин телефон и спрятала в нижнем ящике прикроватной тумбочки, там же, где хранила записку от бабушки, засушенную розу из букета, подаренного ей отцом и Стефани на окончание восьмого класса, и любимую игрушку — плюшевого медвежонка по имени мистер Носок, слишком облезлого, чтобы держать его на кровати, но слишком дорогого сердцу, чтобы с ним расстаться.

Телефон отлично умещается среди прочего добра, его дисплей вспыхивает всякий раз, как приходит очередное уведомление из соцсетей, хотя после похорон, когда прах Нины развеяли над Тихим океаном, когда поток открыток с соболезнованиями, траурных букетов, кастрюлек и контейнеров с едой иссяк, уведомления приходят все реже. Поначалу Лео нажимала на каждое кончиками вспотевших пальцев, и сердце пускалось вскачь, точно она надеялась вновь увидеть сестру живой, увидеть, как Нина смеется и машет на крохотном экранчике, но чаще всего кто-то просто упоминал Нину в своих сообщениях с тщательно отрепетированными движениями губ и прочувствованными подписями не длиннее максимальных двухсот восьмидесяти символов. Одна девочка, Поппи, постоянно тегала Нину в подписях к своим селфи, на которых ее большие грустные глаза словно бы говорили: «Смотрите, как искренне я по ней скорблю!» Лео заблокировала Поппи на всех платформах и ничуть об этом не жалеет.

Кажется, в нее уже не вмещаются никакие эмоции. Странное ощущение, но, как ни парадоксально, от этого немножко легче. От нее как будто уже ничего не требуют. Ее больше не заставляют чистить зубы, менять одежду, заправлять кровать. Она как будто застыла в янтаре и уже не способна меняться и расти. Такая у нее теперь жизнь, зависшая во времени, как зависла в нем жизнь Нины.

Но вечером накануне начала учебного года Нине приходит сообщение. Динь! Динь! звучит так знакомо, что Лео сперва автоматически проверяет свой телефон, а когда видит темный дисплей, смотрит на тумбочку, перегибается через кровать и шарит в ящике.

Первые секунды — самые тяжкие: кажется, Нина по-прежнему здесь, ждет сообщений, обновляет ленты соцсетей, что сейчас она войдет в комнату и возмущенно спросит, с какой стати Лео взяла ее мобильник. Лео до сих пор не отважилась открыть фотогалерею. Ей до сих пор мучительно неловко, ей кажется, что она вторгается в личное пространство сестры. И вот поглядите: на часах половина восьмого вечера, и она вводит пароль, который уже знает наизусть: день рождения Денвера. Сообщение от Иста.

Нинс. У Лео заходится сердце. Никому на свете, даже родителям, Нина не позволяла так себя называть. Приберегала эту привилегию для кого-то особенного? На экране пляшут три точки, затем появляется следующее сообщение:

Не успевает Лео опомниться, как ее пальцы сами собой порхают по кнопкам:

Лео держит телефон в руках и целую минуту ждет ответа. С Истом она не разговаривала со дня похорон. Наутро она обнаружила на заднем дворе его пиджак, принесла домой и повесила в самую глубь шкафа — чтобы не попадался на глаза.

Телефон тренькает. «Не хочешь прогуляться?»

«Можно», — отвечает Лео, не спросив разрешения у мамы и даже не глянув, чем та занята. Мама внизу, на кухне — Лео слышит, как она шаркает по полу, бесцельно открывает и закрывает шкафчики, — и внезапно этот дом кажется Лео слишком тесным для них двоих.

Лео ставит реакцию «большой палец» и спрыгивает с кровати.

— Мам! — кричит она. — Я пойду погуляю с Денвером!

Услышав это, Денвер радостно вскакивает, и у Лео сжимается сердце. В последнее время с ним не гуляют как положено — это была Нинина обязанность.

— Прости, что забыли про тебя, дружочек, — говорит Лео, пристегивает к ошейнику поводок и сгребает связку ключей.

Мама не отвечает, поэтому Лео заглядывает на кухню, чувствуя, как Денвер тянет ее к двери. Песик хоть и небольшой, но шея у него на удивление мощная.

— Мама? — зовет Лео.

— Ох! — Мама вздрагивает. — Ты меня напугала. — На ней банный халат, в руках — коробка с галетами, скорее всего, оставшимися с похорон.

— Я пойду погуляю с Денвером, ладно?

Лео ждет, что мама скажет «нет», что завтра первый учебный день и нужно лечь спать пораньше, собрать рюкзак, убедиться, что приготовленная на завтра одежда чистая и выглаженная, однако мама лишь молча кивает и убирает крекеры не в тот шкафчик. Денвер так сильно тянет поводок, что, когда Лео разворачивается к двери, он шлепается мордой вниз, но быстренько поднимается.

До парка десять минут ходьбы, однако у Лео дорога занимает все пятнадцать, потому что Денверу по пути непременно нужно обнюхать все тропинки, пожарные гидранты и водостоки. Ист — в дальнем конце парка, в стороне от игровой площадки, ближе к пешеходным дорожкам, медленно катается туда-сюда на скейте. Заметив Лео, он приветствует ее взмахом руки, но при виде Денвера расплывается в улыбке.