Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя
Обзор книги Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя
Ингер Фриманссон
Доброй ночи, любовь моя
Все права защищены.
Воспроизведение и распространение в любой форме, в том числе на интернет-ресурсах, а также электронное копирование для частного или публичного использования только с разрешения владельцев авторского права.
Книга издана с любезного согласия автора и при содействии Grand Agency, Sweden, и OKNO Literary Agency, Sweden
Посвящается Карлу-Дэвиду
Пролог
Самолет приземлился в Арланде вечером, в четверть седьмого. Из Лондона они вылетели с опозданием и поэтому пропустили пересадку. Все рейсы на Стокгольм были переполнены. И не получить бы им места до следующего утра, если бы дама из посольства не разозлилась. Даму звали Нанси Форс, в течение всего полета она была спокойной и немного унылой. Ее неожиданный взрыв удивил Жюстину.
* * *Их выпустили из самолета раньше всех. Двое полицейских в штатском поднялись на борт и вывели их через боковую дверь.
– К сожалению, журналисты уже пронюхали, что ты прилетаешь, – сказал один из них. Имени Жюстина не разобрала. – Это же гиены, им бы только вцепиться и рвать. Но мы их обманем.
* * *Полицейские посадили ее в свою машину.
Ее поразил свет, чистый прохладный свет и какая-то хрупкая зелень. Она забыла, как это бывает. Она говорила об этом с Нанси Форс: не хочется ли вам домой, как вас только хватает жить там, в жаре?
– Я же знаю, что это лишь временно, – ответила та. – Ведь все это есть тут, дома.
Они проехали поворот на Соллентуну и Уппландс Весбю. Было полвосьмого вечера.
Полицейский, который сидел за рулем, сказал:
– Эта девушка, Мартина... Ее родители хотят с тобой встретиться.
– Да?
– Для них это важно – встретиться с тобой.
Она повернулась к окну, за которым мелькал редкий лесок, сплошь белые стволы.
– Конечно, – сказала она. – Пожалуйста.
Часть 1
Глава 1
Холод – жгучий, чистый. Вода словно что-то живое и серое. Шелк!
Неба не нужно, никаких контрастов, на это у нее сил не было, от контрастов болели глаза. А вот облака, особенно когда они собираются кучами, точно предвестие снега.
А снег чтобы валил с неба сухим, поземкой вился над дорогами, тогда она бы сорвала с себя одежду и насквозь обледенела.
Там, в чужом краю, она именно это и пыталась воскресить в памяти – ощущение кристаллов льда. Все тело ее тогда напряглось, она закрыла глаза, чтобы внутренним зрением увидеть сияние водной глади в северный весенний день, когда лед начинает таять.
Это у нее так и не вышло. Даже когда ее сотрясали приступы жесточайшей лихорадки и Натан укрывал ее одеждой, тряпьем, гардинами – всем, что нашел.
Она дрожала, но это был не тот холод.
* * *Она бежит все вперед, вперед.
Такой ты меня никогда не видел.
Вперед, вперед рвалось массивное тело, ноги, легкие как листья, в кроссовках для бега. Несколько дней назад Жюстина примеряла их в спортивном магазине в Сольне, опробовала с клинической тщательностью, а молодой продавец с белоснежными зубами и густыми блестящими волосами позволил ей пробежаться в них по беговой дорожке и заснял движения ее ног на видеокамеру. Во время бега она крепко-крепко стискивала кулаки, страшась потерять равновесие, страшась, что он найдет ее смешной. Она, сорокапятилетняя женщина с лишним весом, боялась, что он угадает отчаяние в ее манере сжимать колени.
С серьезным лицом он наблюдал за ней.
– Ты пронируешь, – констатировал он.
Она неуверенно оглянулась на него.
– Да. Это правда. Но не расстраивайся. Не одна ты так делаешь, почти все так бегают.
Она сошла с дорожки, волосы на затылке стали чуть влажными.
– Я хочу сказать, что при беге ты немного кособочишь. У тебя на плюсны повышенная нагрузка, поэтому у тебя и подошвы косо снашиваются.
Он поднял ее старые зимние сапоги и показал ей:
– Вот, видишь?
– Но я же никогда не бегаю, я никогда не бегала.
– Не имеет значения. Ты все равно пронируешь.
– Променирую? – попыталась отшутиться она.
Он вежливо засмеялся.
Она купила кроссовки. Почти тысяча крон. Он прочел ей небольшую лекцию, что высокое качество со временем непременно окупится, а бегать в плохих кроссовках – себе дороже, только повредишь что-нибудь, растянешь. Особенно с непривычки.
Кроссовки были марки «Авиа». Заметив это, она тут же подумала про самолет.
Побег.
* * *Приблизиться к горизонту.
Низко надвинув синюю вязаную шапочку, она поднималась на вершину холма Йоханнеслунд. Она бежала, нагнувшись вперед, а стайки зеленых птиц взлетали из своих гнезд в траве. Беззвучно, но с осуждением, ведь своим появлением она оторвала их от важных занятий, своим пыхтящим человеческим телом, своим тяжелым свистящим дыханием.
* * *Мы отдаляемся друг от друга.
Нет!
Ты бы меня сейчас видел, ты бы гордился мною, я бы смогла последовать за тобой на край света, а ты бы повернулся и посмотрел на меня своими небесными глазами, вот она, Жюстина, которую я люблю, она может по стене ходить как муха.
Как вошь.
* * *На самой вершине холма задувал ветер, выжимая из глаз слезы. А внизу стояли дома. Они походили на коробки, расставленные вдоль улиц и площадей и обсаженные розовыми кустами. Точно так, должно быть, выглядел макет, сооруженный архитектором из гипса.
Она едва не наступила на остатки ракет от фейерверка, бутылки и пластмассовые стаканы. Какая-то компания взобралась сюда, чтобы их лучше видно было в новогоднюю ночь, чтобы запустить ракеты выше всех. А потом, пьяно покачиваясь, спуститься, добрести до дома.
* * *Иногда она садилась в машину и ехала к новому манежу в районе Гримста. В будние дни мест на стоянке было много. Лошадей она особо не видела, хотя как-то раз, на глинистом лугу по соседству со стоянкой, заметила длинноногих животных, уткнувших морды в землю, – вылитые пылесосы. Она не смогла рассмотреть на лугу ни единой травинки.
Жюстине внезапно захотелось хлопнуть в ладоши, просто чтобы вызвать немедленную реакцию. Чтобы какой-нибудь конь, может быть вожак, повернулся бы, сверкнул белками глаз и понес, не понимая, что он со всех сторон окружен изгородью, и в панике забыл бы обо всем, кроме одного – желания спастись, и чтобы остальные лошади понеслись за ним, чтобы они, обезумев от страха, скакали бы по грязи, совершенно потеряв ориентацию.
В ладоши она, разумеется, не хлопнула.
Слева от ледяной дорожки катка начиналась беговая дорожка, освещенная электрическими лампочками. Она побежала по ней. Потом свернула и помчалась по заболоченному участку за жилыми домами, мимо стоянки у Мальтесхольмской купальни, заметила, что разбитое окно в одном из припаркованных там домов-автоприцепов так и не починили, спустилась к воде и какое-то время бежала вдоль берега.
Четыре утки, раскачиваясь, беззвучно заковыляли прочь. Стоял январь, температура выше нуля, вторую неделю шли дожди, однако в этот день после полудня небо было выбелено блеклым.
Она потянула носом воздух.
Вдоль откосов лежали груды листьев, казалось, процесс гниения приостановился, и листья были коричневые, скользкие, совсем непохожие на кожу.
Как там, в чужом краю.
Ни звуков, ни птиц, ни капель, только ее ритмичный бег, глухие хлопки, когда она взбиралась на холм, а потом более звонкие, когда она оказалась на узком мостике и чуть не упала с него. Из-за сырости, что тянуло от воды, подошвы кроссовок «Авиа» скользили на коварном настиле.
Нет! Только не останавливаться, не проявлять слабости. В легких пощипывало, нарастал едкий и тихий хрип, но она гнала себя так, будто она – это он, Натан.
Ты бы мной гордился, любил бы меня.
Влетев в дом, она остановилась сразу за дверью, привалилась к стене, расшнуровала кроссовки. Задыхаясь, содрала с себя одежду, зимний спортивный костюм, рейтузы, спортивный лифчик и трусы. Широко расставила ноги, вытянула руки, чтобы пот медленно стек с нее.
Птица прилетела откуда-то сверху. Шелестящий звук крыльев, птица заворковала, забормотала. Села Жюстине на голову, вцепилась в волосы массивными блестящими когтями. Она мотнула головой, ощутив на макушке горячую тяжесть.
– Ты ждал меня? – спросила она. – Ты же знаешь, что я всегда возвращаюсь.
Она погладила птицу по спине и отпихнула в сторону. Со злым урчанием птица исчезла в кухне.
На толстом ковре в столовой она сделала растяжку, которой научилась из программы по телевизору. Ей никогда не нравилось участвовать в групповых занятиях. Натан называл ее застенчивой. Именно застенчивость и привлекала его.
Она была все такой же массивной, но время, проведенное там, вдали от дома, как бы заново изваяло ее, она выглядела тоньше, хотя весы так и показывали семьдесят восемь килограммов. Она долго стояла под душем, терла губкой живот, бедра, под коленями.
* * *Там, где она была раньше, дня не проходило, чтобы она не вспоминала с тоской чистые европейские душевые, полы, на которые можно ступать без опаски, кафельные стены.
