Евгений Пузыревский - Седьмое лето
Благо снега было немного.
Боль, которая ещё недавно прошлась по нему шестнадцати тонным катком, вминая разрывающееся тело в землю, постепенно отступила. Нет, она не из тех, кто «Здрастье и до свидания» – появилась такая и исчезла. Тут она, тут, и всё так же, виноградными гроздями, висит на искалеченных участках тела, отзываясь при раскачивании. Но, осознание того, что она ещё далеко не самое страшное, что может произойти в ближайшее время, хоть немного, но всё же приглушило эту подругу насильственно деформированных конечностей.
«Боль проходит понемногу,
Не навек она дана.
Есть конец мятежным стонам.
Злую муку и тревогу
Побеждает тишина»[49]
Охотник понимал, что раз волки осмелились напасть на человека, значит где-то, не больше чем на расстоянии семи – десяти километров, у них логово. А раз ещё и зима, то стая пока не распалась на весенне-летний период – это плохо, это явно указывает на то, что двое, оставленные на месте ночёвки чернышей, были не единственными, кто бродит по округе.
Сергей остановился, чтобы проверить поясной патронташ, хотя и без этого прекрасно знал количество, пока ещё заполненных ячеек.
Шесть. Плюс один в стволе.
В принципе не так плохо.
Между деревьев промелькнуло тело – одно, второе, третье, четвёртое, пятое, шестое, седьмое.
Странное совпадение.
Неудобно приложив к плечу приклад, которым недавно упирался в землю, человек с переломленной ногой и болтающейся плетью рукой, прицелился. Животные, словно почувствовав опасность, которая ещё может исходить от этого «не жильца», остановились. Секунды медленно отбивали свой ритмичный рисунок, мушка ни как не могла остановиться на выбранной цели, а палец елозил по курку, ожидая, когда же, наконец, его уже можно будет вдавить. Это маленькое промедление, вызванное частичной потерей дееспособности, плеснуло, из ковшика, холодной водой, на разгоряченный разум – «Картечь мелковата, да и расстояние не хилое, даже если попаду, то лишь шкуру поцарапаю. Надо выждать, надо подпустить – так вернее, так больше шансов»
Хотя, какие к лешему ещё шансы?
Сергей прекрасно понимал, что даже если эти чёртовы создания уберутся восвояси, то ему не дойти по лесу до Егры – сил хватит максимум километров на пять. А потом лишь останется залечь под сосной, да гадать, из-за чего быстрее помрёт – от потери крови или же замёрзнет. Здесь не мир Александра Роу, написанный Николаем Эрдманом и Михаилом Вольпиным, здесь не придёт добрый волшебник дедушка Морозко, не спросит «Тепло ли тебе девица?», не обогреет, не спасёт. Здесь мир неизвестных авторов и творцов, пожелавших остаться в тени, наблюдая за всем со стороны – так что раны не зарубцуются, даже если этого очень сильно захотеть, а ослабленный организм, не окружит себя невидимым и прочным барьером, что несокрушим перед многочисленными атаками солдат многомиллионной армии Холода.
Но так просто он не сдастся – уйдёт по максимуму шумно и помпезно, да так, чтоб твари ещё долго, при виде людей, скуля, в кусты зарывались.
Возбуждённый мозг выдавал всё новые и новые способы жестокой расправы над волками, постепенно отодвигая на задний план тот маленький нюанс, что изуродованному охотнику, с большим трудом удерживающему равновесие на одной ноге, теперь не справиться даже с одним дворовым псом, не говоря уже о семи его дальних сородичах.
Растущее чувство собственного превосходства, выдавило притупившийся инстинкт самосохранения, словно зубную пасту из тюбика. Тем самым смазывая волчьи клыки, укрепляя и защищая от кариеса.
Кости теперь сподручней перегрызать.
В тот самый момент, когда человек, мысленно, уже перебил всех, окружавших его, любителей наряжаться в овечьи шкуры, он вдруг почувствовал сильный толчок в спину. Одна нога – не опора, так что тело незамедлительно приняло горизонтальное положение.
Совсем молодой, едва достигший полуторагодовалого возраста волчонок переярок, желая доказать стае, что не зря природа, из всех восьми слепцов, которых два месяца вынашивала мать, сохранила жизнь лишь ему – рискуя её же и лишиться, зашел к жертве с тыла. Затем, согнув лапы и прижавшись к земле, он подкрался на расстояние, годное для прыжка и, распрямившись тугоскрученной пружиной, бросил тело в тело.
Неожиданность накрыла обоих. Одного – так как все вражьи твари были на прицеле, второго – так как не встретил должного сопротивления и слишком уж легко всё получилось.
Не дожидаясь, пока хищная удача отвернётся, все девяносто четыре сантиметра зубов, объединившись с когтями в профсоюз, рвали мясо, вкупе с ненадёжно защищающей его одеждой.
«У вас впереди ещё длинные годы, и я, вероятно, умру не так скоро, как кажется. Что если бы чудом настоящее оказалось сном, страшным кошмаром, и мы проснулись бы обновлённые, чистые, сильные, гордые своею правдой?.. Сладкие мечты жгут меня, и я едва дышу от волнения. Мне страшно хочется жить, хочется, чтобы наша жизнь была свята, высока и торжественна, как свод небесный. Будем жить! Солнце не восходит два раза в день, и жизнь даётся не дважды, – хватайтесь же цепко за остатки вашей жизни и спасайте их…»[50]
Жизнь была, жизнь есть, жизнь будет… ан нет, не будет.
О чём думал Сергей, подводя под ней черту? О боли? Нет – она была такой сильной, что заглушала сама же себя. О доме? Нет – они там вдвоём, они справятся. О попытке спасения? Нет – это уже невозможно. О надежде? Нет – она умерла ещё раньше него.
Он думал о том, как бы не промазать.
Ружьё, всё отказывалось опираться дулом в какую-либо часть головы, а всё елозило из стороны в сторону. Если выстрел пройдёт мимо, либо лишь чуть-чуть оцарапает, то перезарядить, даже при всём старании/желании, не получится точно.
Стая, желая урвать свой кусок финальной стадии онтогенеза, рванула к поверженному наземь отцу Павлика, оставляя за собой, на снегу, почти ровные дорожки следов.
Пусть жрут, тут уже ничего не изменить.
Лишь только я хозяин своей жизни и забрать её у себя, лишь вправе тоже только я.
Палец нажал на курок.
Картечь пробила подбородочную мышцу, разорвала язык и, не встретив сопротивления в нёбе, вошла в череп. Мозг наполнился металлом, взамен подарив часть себя, через новообразованное отверстие в затылке, окружающему миру.
Повезло – не промахнулся.
Грохот выстрела на мгновение приостановил бегущих и испугал возгордившегося смелостью переярка, который, от неожиданного страха, даже спрыгнул с безжизненного тела, но очень скоро, всё вернулось на круги соя.
Тетеревиная стая, перелетающая к новому месту кормёжки, даже не обратила внимания, на восемь животных, одетых в жесткий густой мех и что-то там поедающих.
