Евгений Пузыревский - Седьмое лето
И тут, извинившись за опоздание, к лежащему в снегу Сергею, пришла Боль.
Боль ты болька болюшко.
Из лесу, подхваченный лёгким ветерком и донесённый в нужные уши, послышался вой.
Стая была рядом.
39
В ночь с тридцатого на тридцать первое августа тысяча девятьсот тридцать пятого года, некто Алексей Григорьевич Стаханов умело работая отбойным молотком, мастерски рубя угольные пласты, за пять часов сорок пять минут добыл сто две тонны, этим в четырнадцать раз превысив норму и установив рекорд, заработал двести двадцать рублей, породил движение, названное его именем, и попал на обложку журнала «TIME».
Почти восемьдесят лет спустя, некто Павел Сергеевич Грачёв, в ночь с тридцатого на тридцать первое августа, умело работая металлической крышкой от банки с огурцами, добыл аж шесть вёдер земли, при норме в три, установив этим свой собственный рекорд и, ничего не заработав, отправился спать.
Безразличная и циничная статистика нам сообщает, что каждый добытый миллион тонн полезных ископаемых обходится среднем в четыре человеческие жизни. Если считать почву за эти самые полезные ископаемые, то при нехитром вычислении, мы легко можем рассчитать будущее семилетнего ребёнка.
1000000000 (тонны, переведённые в килограммы) разделим на 4 (человеческие жизни) получим 2500000000 (килограммы на одного)
634 (килограммы, перетасканные Павликом за всё время копания) разделим на 2500000000 получим 0,0000002536
В итоге – за всё время земельной копательно – таскательной работы, должно было умереть 0,0000002536 процента запертого в ямке парня. Если взять в расчёт слёзы, кровь, обломленные ногти, то он эту норму существенно перевыполнил. Так что теперь, можно не волноваться за его здоровье – ведь статистика обманывать не умеет.
А может и умеет…
Далёкий от всех этих вычислений, мальчишка спал крепким сном. С того самого момента, когда крот Подкопкин в первый раз предложил свой гениальный план побега, Павлик так ухойдакивался за день (или за ночь – этого он точно не знал), что стоило его голове лишь только прикоснуться к горизонтальной поверхности, как многочисленные лапы субъективного восприятия образов хватали его исхудавшее тельце и тащили в мир иллюзорной «объективной» реальности.
Земля была повсюду.
Сначала, когда только первая горсть была извлечена из будущего туннеля (еще рукой, до крышки додумался позже), то её тут же бросили прямо под ноги. Но постепенно, когда кучка стала разрастаться, то разумно было принято решение – набирать в ведро, уносить в противоположный край и высыпать в сусек для картошки (её осталось мало, так что самое ей место в пустой бочке из-под квашеной капусты). К сожалению, в этом бывшем хранилище корнеплодов не жил мега прожорливый крокодил Корнея Чуковского, обладатель самого бездонного желудка среди зверья, или же Робин-Бобин Самуила Маршака, любитель телят, мясников, телег и колоколен, так что принесённое никуда не исчезало, а постепенно накапливалось.
«Немного кажется, но понемногу
Сокровища растут. Читал я где-то,
Что царь однажды воинам своим
Велел снести земли по горсти в кучу,
И гордый холм возвысился – и царь
Мог с вершины с весельем озирать
И дол, покрытый белыми шатрами,
И море, где бежали корабли.
Так я, горсти бедной принося
Привычну дань мою сюда в подвал,
Вознёс мой холм – и с высоты его
Могу взирать на всё, что мне подвластно.
Что не подвластно мне?»[47]
В итоге, вознесённый для созерцания холм, давно уже выполз за пределы отведённого ему места и теперь, словно московский пожар тысяча восемьсот двенадцатого года уничтоживший три четверти города, захватывал всё новые территории, делая их совершенно непроходимыми.
Келья Монаха Своего Спасения сужалась.
Земля, которую Павлик столько дней так старательно выскребал металлической крышкой, была плотная, слежавшаяся, в большинстве своём с существенной примесью глины и недовольно ворчащая – «Ну вот такая я вот – какая есть, и что, теперь убиться что ли?».
Будь ты хоть живая, хоть мёртвая, а с телом всё равно возиться приходится.
Зато, если содрать с себя облезлую кожу пессимизма, то можно обнаружить, что эта самая плотность, удерживает стенки и свод шахты, не давая им обрушиться. А потерять этот узкий проход, соединяющий Настоящее с Будущим, для семилетнего мальчугана еще страшнее, чем потеря Казад-Дума для толкиновских гномов из династии Дурина.
Сподвигнуть на вторую попытку, не смог бы даже крот Подкопкин.
Или сейчас, или никогда!
Тем более, осталось то совсем чуть-чуть, буквально самую малость – изогнутый вверх туннель, почти что достиг своего света в конце.
Павлик спал, периодически сокращая перенатруженные за день мышцы.
Представим, что мы обладаем способностью взламывать чужие сны (в частности одного единственного ребёнка), и проникнем, через бегающие, под плотно закрытыми веками, глазные яблоки, в тот самый отсек мозга, что из лохмотьев пережитого, создаёт новый, хоть и временный, но при этом такой реальный для находящихся в нём, мир.
Вместо ожидаемого калейдоскопа разнообразных и многочисленных событий, мы увидим ползущего в темноте мальчика. Просто ползущего, и всё. Долго, медленно, монотонно, иногда останавливающегося на передышку, затем вновь возобновляющего. Но вдруг, пространство начинает сужаться, всё быстрее и быстрее, пока, наконец, с силой не сжимает его тело, тем самым делая невозможным любое движение.
Глаза открылись.
Павлик, ещё не осознавший, что проснулся, вскочил, ловко юркнул в узкую дыру в стене и выработанными движениями начал перемещать себя к противоположной части незаконченного прохода. Достигнув цели, он, прямо руками, стал скрести земельный тупик, в котором, на замену глины, постепенно пришли корни растений.
Произошло то, что очень пугало в самом начале, но постепенно отошло на второй план и в итоге почти что забылось – крыша туннеля обвалилась, засыпая собой последнего представителя рода Грачёвых.
«У нас стахановец, гагановец,
загладовец, и надо ведь,
Что завалило именно его»[48]
40
Сняв лыжи и опираясь на ружьё, словно на трость, Сергей медленно передвигался по лесу на одной ноге, вторую волоча за собой.
Благо снега было немного.
Боль, которая ещё недавно прошлась по нему шестнадцати тонным катком, вминая разрывающееся тело в землю, постепенно отступила. Нет, она не из тех, кто «Здрастье и до свидания» – появилась такая и исчезла. Тут она, тут, и всё так же, виноградными гроздями, висит на искалеченных участках тела, отзываясь при раскачивании. Но, осознание того, что она ещё далеко не самое страшное, что может произойти в ближайшее время, хоть немного, но всё же приглушило эту подругу насильственно деформированных конечностей.
