Наоми Френкель - Дикий цветок
Жар усиливался, и солнце натягивало пылающие мосты между горами. Рами сидел на раскаленном песке спиной к долине. Отвел глаза от убитой косули и слушал лишь скрип вороньих клювов. Так и сидел, опершись на автомат, поставленный между ног. Текли минуты, мышцы расслаблялись от недостатка влаги. В пылу убегания от Мойшеле он не запасся водой, и сейчас перед его глазами миражи пустыни рисовали кофе и бутерброд Циона Хазизи. Рами начал бить автоматом по камням. Это было безумие отчаяния – бить по скале, чтобы извлечь из нее воду! В этом отчаянии Рами посмотрел на север, потом – на юг, и увидел на склоне холма вход в пещеру. Поле колючих зарослей скрывало этот вход. Раз есть колючки, может, есть источник. И хотя все родники пересыхают летом, быть может, все же что-то осталось. Рами вернулись силы, и он пробился через заросли в темную пещеру. Взгляд его упал в ее глубь, как в глубокую яму. После острого, ослепляющего света пришла тихая темень и приятный холодок, полный шорохом крыльев летучих мышей. Рай в аду пустыни. Стены вспотели, а с потолка падали тяжелые капли. Рами подставил рот, затем потер руки о влажные стены, и запахом плесени уничтожил запах падали. И среди этих зеленоватых стен пришло к нему облегчение от хамсина и омерзения от падали. Рами пел, кричал, смеялся в темноте пещеры, прислушивался к эху собственного голоса. Со всех сторон, учетверенные эхом, возвращались к нему звуки смеха и пения. Закончилась война! Месяц Элул уже на исходе. Впереди осень, время покоя и примирения. Новый год будет для него добрым, и впереди вся жизнь. Во мгле пещеры вырастали надежды и усиливались эхом голоса: «Закончилась война!» Закончилась и эта игра в пещере, и Рами бежал к выходу, который выводил его в будущее. Он был переполнен радостью!
Он вырвался через колючие кусты тёрна и репейников, доходящих по высоте до его лица. Он сбивал их, подсекал их, и большой букет из этих колючих растений уже был набран им, и все ему было мало. Собирательницей колючек была Адас, связывала цветными лентами букеты из них, вешала на стены и вставляла в банки. Это ее сумасшествие с терном и репейниками началось у нее в жаркие летние дни при первом появлении ее в кибуце. Жаркий месяц Ав покрыл гору колючими кустами, которые распространились и в долину. И Адас была, «принцессой между шипами», и это было, как парафраз первой строки каббалистической книги «Зоар» – «как роза между шипами». Она серебрилась, как листва оливкового дерева в сиянии солнца. И черные ее волосы, сплавленные с золотом и серебром лета, искрились ореолом вокруг нее. Рами сидел тогда на одном из выступов горы, и Адас попалась ему на глаза. Малышка пронеслась верхом на чудной лошадке, скользя между золотистыми шлейфами света, и так, верхом, вошла в жизнь Рами. Она уже принадлежала Мойшеле, и Рами с Мойшеле дали обет, что никакая женщина не разобьет их дружбу. Но Рами нарушил обет, влюбился в Адас, и стал помогать ей в собирании колючих растений. Он вел за ней слежку по сухим полям, ноги его были исцарапаны шипами, но не достиг ее. Быстрая в движении, она убегала от него. И Рами продолжал следит за ней издалека до того летнего вечера, когда они встретились во дворе кибуца лицом к лицу, и уже нельзя было сбежать. Пришел месяц Элул. Адас вернулась в школу, Мойшеле и Рами должны были идти в армию. Малышка уже испортила им всю дружбу. Смотрела Адас на Рами, и на лице ее свежая пунцовая царапина. Он спросил:
«Мойшеле?»
«Ты что, сошел с ума?»
«Кто же?»
«Колючки».
Пробился Рами сквозь колючие заросли, закрывавшие вход в пещеру, и букет уже отяжелел и колол его, но он продолжал собирать колючку к колючке – для Адас. И пустыня отступала перед малышкой, и снова тёрн, репейники и чертополох покрывали гору, и весна расцветила склоны. Рами и Адас – под дум-пальмой, и любовь их расцветает в чертополохе. Сумасшедшая тяга Адас к колючкам продолжается. Овцы набросились на зерновые, Адас – на зеленый тёрн, выпустивший синие цветы. Адас – самая красивая и сияющая, с букетом колючего тёрна. Овца принесла потомство в травах, облизывает новорожденного, еще всего в крови и околоплодных водах, но он уже хочет встать на ножки. Глаза Рами перебегают от овцы к ягненку, и от него – к лицу Адас, скрытому за букетом цветущего тёрна, и волосы ее, блестящие и дикие, скользят и проливаются между зелеными веточками и синими цветами. Рами указывает глазами на овцу и ягненка, и говорит: «Бери пример».
«Когда-то я хотела иметь двенадцать детей».
«Когда?»
«До тебя».
«Тогда – за мной».
Он потянул ее в травы, и они поскользнулись, и упали, и любили друг друга под первое блеяние новорожденного ягненка. Букет тёрна рассыпался вокруг них и был раздавлен копытами овец. И тогда познал Рами истиннуюАдас, такую, какой никто ее не видел, только он – дикую, счастливую, истерзанную и любящую.
Весна синего тёрна тоже прошла. Война закончилась, но Рами остался в пустыне с колючками. Поднял Рами глаза поверх букета, чтобы определить время по солнцу. Сухое русло открыло его взгляду живого верблюда, жующего свежие травы. Месяц Элул подарил камням пустыни немного зеленых трав. Верблюд их сжевал до последнего ростка, и, таким образом, поглотил всю осень в пустыне. Верблюд не к добру, приносит худое, внушает раздражающее желание очистить землю от его присутствия. Что ж, мертвый верблюд лучше живого, но автомат не взведен. Что мешает ему убить жующего верблюда? Капитан Рами больше не убивает. Война закончилась, и Рами несет в мир букет сухих колючек. Рами не согнал верблюда с зеленых трав, а сильнее сжал букет – чудесный букет для Адас.
Вернулся на базу в полуобморочном состоянии, еле держась на ногах, страдая от жажды и полного упадка сил. Но колючки не бросил. На грани потери сознания он все же дотянул до машины, и положил букет в багажник.
Руки его, в синяках и царапинах, висели беспомощно, как плети, вдоль тела. Голова отяжелела, и лишь последним усилием он держал прямой шею. Кровь била в виски и дыхание было коротким. И ко всему этому – старшина! Он всегда следил за командиром, и вид последнего удивил его. Старшина не юноша, а дед своих внуков, и над его загорелым лицом сереет копна волос, и весь этот свинцовый цвет он опрокинул сейчас на Рами:
«Командир, что-то случилось?»
«Ничего», – резко оборвал его Рами. Тупица тот, кто обращается к нему со словом «командир», когда он вообще не походит на человека. Весь исцарапан, без сил и полон песка. Такого командира еще не видели старшинские глаза Циона Хазизи, командира, которому колючки изорвали форму и гимнастерка распорота по швам, командира, к кому прилипла пустыня – к волосам, лицу, глазам, бороде, сандалиям, которые, вероятно, порвались от песка и потерялись. Босой и несчастный, он спросил слабым голосом:
«Майор уехал?»
«Несколько часов назад, командир».
Несколько часов провел в пустыне? По часам старшины сейчас пять. Солнце начинает уводить день, принося первые вечерние тени. Мойшеле убрался, и Рами разочарован до глубины души, явно впавшей в депрессию. На пути по раскаленному песку он подготовился к беседе с Мойшеле, но не тешил себя надеждой, что тот его ожидает, чтобы поговорить открыто. Закончилась война и, в том числе, война между ними. Даже если у них были столкновения в последний год, даже если Синай и Негев полны Адас, и прошлое, настоящее и будущее сплошь воспоминания, даже тогда нечего делать и следует снять палец с курка. Ведь не родились же мы для ревности, и войну не совершают, чтобы культивировать зло. Следует стереть все, что они сделали друг другу, и тем завершить этот дело. Мы закончили войну между нами, Мойшеле, малышка – твоя!
Рами завершил про себя речь к Мойшеле фразой: «Капитан Рами возвращается домой!» Сказал, словно не сказал, и печаль печатью легла ему на душу. Рами упустил возможность открыто поговорить с Мойшеле, и теперь у него не осталось никого, кроме старшины. В эти часы на территории поселения было всего несколько солдат, стоящих в карауле. Все уехали на маневры, и Рами хотелось поскорее добраться до своего угла, но стоял у машины, прижавшись к ней спиной, и не двигался с места. Как он скроется с глаз старшины таким образом, чтобы тот не видел сзади разорванные штаны? Наконец, Рами набрал до отказа воздух в легкие и выдохнул распоряжение сухим горлом:
«Ты свободен!»
С уходом старшины оживились ноги Рами. Восемь стаканов холодной воды привели его немного в себя. Холодильник в помещении штаба был опустошен, и Рами подошел к крану, чтобы помыть лицо. Взглянул в зеркало и испугался. Ну и вид, прости, Господи! На лбу сидел клещ и сосал его кровь. Цион Хазизи не сказал ему об этом ни слова? Еще бы, отдаст старшина честь командиру да еще сообщит ему о клеще, присосавшемся к его лбу? Лучше, чтобы клещ заразил командира пещерной лихорадкой. Может, яд уже вошел ему в кровь? Сорвал клеща со лба, раздавил в умывальнике, смыл водой. От страха заразиться задрожали колени. Он и так не очень твердо стоял на ногах, но сейчас просто рухнул в кресло. Успокоился, ощущая удобство. На коричневом конверте, напоминающем бумажный мешок из продуктовой лавки, было выведено его имя, и две жирные линии подчеркивали слово – «Лично». Он разорвал конверт и извлек из него письмо, аккуратно сложенное пальцами майора Мойшеле:
