Ядвига Войцеховская - Крестики-Нолики
Наконец, она перестала морщиться и ворчать "халтура", и мы пошли спать.
Ночь была на излёте, а я чувствовала себя такой крутой, что, не задумываясь, подкатила бы ко всем девушкам в радиусе десяти километров — и оптом, и к каждой по отдельности.
Но если бы кто-то сейчас сказал "привет" мне, я выбросила бы его в окно.
Теперь эту немереную крутость надо было применять на практике.
Время "как-нибудь поболтать" наступило довольно скоро. Предмет охоты был опознан, наверно, сразу, как переступил порог госпиталя — я стала прямо как собака-ищейка, натренированная на запах секса, — и подловлен в коридоре.
Я, словно невзначай, вывернула из-за угла прямо перед носом у этой Эли — так, что она вздрогнула от неожиданности и остановилась.
В стене справа были какие-то шкафы с врачебными примочками, запасным бельём или чем-то в этом роде. Я вытянула руку и опёрлась на дверцу, стараясь проделать это как можно вальяжнее. Мне казалось, что я более наглядно продемонстрирую состояние "нет проблем", если буду себя вести с наглостью завзятого мачо. Всё бы ничего, однако чёртова дверца оказалась из крашеного железа и загудела, будто я стукнула кулаком по бочке для поливки огородов.
— Привет, — небрежно обронила я.
Господи Боже! Вблизи она была ещё красивее. Я словно примёрзла к проклятущему шкафу, а содержимое черепушки стало похоже на кисель и незамедлительно сползло в совершенно другую часть тела.
— Привет, — сказала она и мельком посмотрела на звонкую дверцу. — Я вас знаю? Как вас зовут?
Нет, она была не просто красивой — она выглядела, как воплощённая мечта, как девушка из кинофильма или из журнала, "мадемуазель Империя", достойная украшать обложки глянцевых изданий.
Зато я стояла и улыбалась, как полный кретин, остатками думалки рассудив, что лучше я буду молчать и улыбаться, чем делать то же самое с постным лицом, будто собираюсь пригласить её на собрание церковной общины или в библиотеку.
Девушка с обложки хотела знать, как меня зовут.
— Ковальчик, — наконец, выдавила я.
— Уверена — мы где-то встречались! — радостно объявила она.
— Думаю, тут, — мой голос явно не был согласен со всем остальным организмом и всё-таки склонялся к идее позвать её в библиотеку. Мне тут же захотелось задать дёру, а потом потренироваться ещё разок и только тогда снова попытать счастья.
— Вы лечитесь в госпитале? — удивилась Эли, обозревая меня с головы до ног.
Картина не впечатляла: я была с руками, ногами, целой головой и не походила на обмотанную бинтами мумию.
— Нет, — я прокашлялась. — Я прихожу к Берц.
— Как мило, — вежливо сказала она и улыбнулась. Я могла дать на отсечение свою тупую башку, что она понятия не имела, кто такая Берц. — Ковальчик. А почему так странно — Ковальчик? Ведь у вас есть имя?
Опять всплывало это имя, будь оно неладно! Недаром эта крошка была из той, другой, жизни, начинавшейся сразу после КПП, где уж точно не называли друг друга по фамилии. Вернее — наверное, не называли друг друга по фамилии. Затык был в том, что я уже не совсем ясно помнила ту, другую жизнь. Недаром на поверхность всплыли только всякие чулочки, ленточки и букетики фиалок — да и то всякое такое никогда не случалось со мной, а только с совсем другими людьми. Или было просто подсмотрено в кино.
Однако на сей раз я хотела, чтобы это наконец-то случилось и со мной.
Ясное дело, киношная шняга застыла у меня в голове в виде одного дурацкого кадра — который вдобавок для полного комплекта наложился на чёрно-жёлтую фотку промозглого весеннего дня, в котором навстречу мне легко шла Джуд, вертя на пальце одинокий ключ от моей хаты. Загляни в мою голову какой-нибудь смельчак, он увидел бы странную мешанину из содержимого мусорного бачка и глянцевых картинок гламурных изданий.
Мне всё ещё хотелось включить заднюю, но это было бы полным тупизмом, потому что диалог каким-то чудом всё-таки продвинулся на несколько фраз дальше грёбаного "привета". Теперь требовалось не облажаться и развить из этих нескольких фраз разговор. И — да, мне хотелось, чтобы этот разговор хоть приблизительно походил на картинку, на которой всё было так-как-надо.
— Ева, — ответила я.
— Очень приятно, — вокруг сгущалась атмосфера светского приёма. — Эли Вудстоун.
— Я знаю, — брякнула я — и в моей руке каким-то образом очутилась её рука. Я поднесла её к губам и поцеловала самые кончики пальцев.
Глянцевая картинка проступила ярче и начала обретать трёхмерность.
Странно, но она ничуть не удивилась. Точно её каждый день на улицах поджидали толпы женщин, и разговор с ними заканчивался целованием руки. Я тихонько перевела дух и мысленно стёрла со лба пот: похоже, Эли не считала прикосновение чем-то эдаким. По всему выходило, что она не считала чем-то эдаким и целование руки. Мне захотелось под благовидным предлогом отойти за угол и станцевать победный танец.
Однако я совсем не горела желанием заканчивать разговор. Воодушевившись этими пальчиками, которые были у меня перед носом всего-то пару секунд, я жаждала действий.
Эти пальчики засели у меня в башке, как заноза. Они, конечно же, пахли опиумом и лакрицей — и чёртовым сексом.
У Адели тоже были мягкие пальцы, но я никогда не хотела поцеловать их — да и она посмотрела бы на меня так, что живо отпала бы всякая охота. Если бы только не нашла, что это тоже до ужаса романтично. Хотя нет — даже если она и считала это романтичным, полагаю, оно могло быть романтичным с кем угодно другим, но уж всяко не со мной.
— Вы любите гулять? — бухнула я с места в карьер.
— Гулять? — удивилась Эли и поправила волосы. Я сглотнула — меня с ума сводило уже одно то, как она поправляла волосы.
Меня с ума сводило маленькое милое ухо и пальчик, которым она заводила за него прядь волос. Да ладно, что там — меня сводило с ума всё, что имело отношение к Эли Вудстоун.
— Ну да, — тупо сказала я.
— Гулять где? — с интересом спросила Эли.
— Даже не знаю, — я не удивилась бы, если бы она просто отправила меня куда подальше, приняв за тупую деревенщину. — В городе.
— Пыльно и душно. Там такая скука летом, — разочарованно протянула она. Сердце у меня тут же провалилось куда-то в желудок. — Но город — это лучше, чем ничего.
— Не хотите пройтись? — в моей голове, наконец, развернулся список хороших манер, и я извлекла оттуда нечто удобоваримое.
— Пожалуй, — она снова оглядела меня с головы до ног.
Этим взглядом она могла составить конкуренцию Берц. Только Берц не интересовало пятно у меня на заднице, которое осталось после того, как я села на банку с ружейным маслом и не отходило, сколько я не пыхтела. Эли тоже не интересовало пятно, по той простой причине, что я пока что не поворачивалась к ней задом, но в башке у меня засело, что она непременно обратит внимание на это чёртово пятно, или на ссадину на костяшке среднего пальца — или ещё на какую-нибудь лабуду из этой серии.
— Я знаю превосходную кофейню, — сказала я и спрятала другую руку за спину: там имелась парочка обкусанных ногтей.
— Не уверена, что на жалованье стажёра я осилю больше одной чашки кофе, — с сомнением сказала Эли. — Я готовлюсь стать врачом, — пояснила она.
— Думаю, на жалованье контрактника я осилю и чашку кофе, и всё, что вы захотите, — в лоб сказала я. — Нет проблем.
Я сгребла себя в кучку и снова попыталась принять соответствующий вид, который бы полностью подтвердил, что проблемы есть у кого угодно, но только не у меня.
Не знаю — может, она и не хотела, чтоб я демонстрировала ей всю эту фигню, но я гораздо больше верила Джонсон, чем себе. У Джонсон, по крайней мере, был опыт общения с кем-то с той стороны периметра.
— Интересно, — Эли на пару секунд задумалась. — Что ж, тогда сегодняшний вечер — ваш.
Сердце выпрыгнуло из желудка и застучало где-то в горле. Она кивнула и пошла прочь, а я осталась на том же месте, как приклеенная. Я сроднилась с коридорным шкафом прямо-таки до неприличия, и отодрать меня можно было, видать, только чем-то вроде автогена. Пока я не вспомнила, что не знаю, когда точно наступит сегодняшний вечер.
— Госпожа Вудстоун, — я сорвалась вслед за ней, словно меня только что разбудили по тревоге.
— Эли, — она обернулась. — Давай, я буду просто Эли… Ева.
Эли. Э-ли. Я застыла на месте, слушая этот голос, словно звон ветряных колокольчиков. Ко всему прочему она могла с лёгкостью перейти на "ты". Она открыла дверь в какой-то кабинет, и в коридор, где под потолком сиротливо висела одна-единственная гудящая лампа, ворвался луч света.
— Пока, — Эли на секунду застыла в проёме, окутанная этим светом, и стала похожа на ангела с витражей кафедрального собора.
— Пока, — сказала я — и дверь закрылась.
Она не назвала времени, но ломиться вслед было уже выше моих сил, потому что больше всего на свете я боялась, что она передумает. Хотя бы потому, что увидит мою рожу уже не при жужжащей коридорной лампочке, забранной в металлическую сетку. Я тешила себя надеждой, что она будет пребывать во власти иллюзий хотя бы до вечера — а о том, что будет тогда, я собиралась подумать ближе к делу. Прямо передо мной была эта дверь, из-за неё даже доносились какие-то звуки, но вламываться туда было чем-то вроде того, как если бы посреди мессы я встала и во всё горло запела тупой шлягер.
