Макс Нарышкин - Sто причин убить босса
Друг мой, как поживает Федя?
На Федю пришлось надеть кандалы. Вчера во дворе он укусил дога, тому пришлось ампутировать лапу. Хозяин дога ищет Федю с двустволкой. Я в шоке.
Найди мне что-нибудь о Марии Белан из «Вижуэл» и некоем Треере, это бывший директор «Ребуса».
С пионерского лагеря у меня осталась привычка в первую очередь есть гарнир и только потом мясо. Наш вожатый, человек много видевший и, по всему, опытный, учил нас, недоумков: «Куриную ножку ты всегда сожрешь, а кто за тебя будет рис хавать, скотина?» Когда я вплотную подобрался к бекону, комп пискнул и высветил письмо.
Плохие новости.
Что, они разбогатели?
Если ты так видишь плохие новости, тогда новости, наверное, хорошие. Белан, бывшая заместитель президента «Вижуэл», неделю назад была задержана прокуратурой и в настоящее время находится в следственном изоляторе. О причинах не спрашивай, это слишком дорогая инфа. Треер почему-то уехал в Израиль. Не понимаю, что человеку с фамилией Треер делать в Израиле, но его тоже арестовали, потому что он приехал не один — с деньгами, а если каждый будет приезжать в Израиль с такой суммой, то в Израиле скоро некуда будет девать деньги.
Я поблагодарил верного друга — верного потому, что мы с ним не работали в одном офисе, и нас не связывало ничего кроме бизнеса, и уже собирался заняться свиным ушком, как вдруг услышал за спиной странный разговор.
— Митюша, ты помнишь Корнеева?!
Я отложил свиные уши и навострил свои. Осторожно посмотрев за спину, я увидел парочку старичков, сидевших за столиком и поедающих что-то молочное. В руках женщины была газета, которой она трясла, как будто стряхивала воду, и трясла так сильно, что я едва смог прочесть ее название — какие-то «Московские…» или «Московский…» не то новости, не то вести, не то комсомолец, не то бит. За морем телушка полушка, да рупь перевоз — эта газетка обошлась парочке не меньше десяти долларов.
— Митюша, ты помнишь Корнеева?! Митюша, я с кем разговариваю?..
Если этот хряк через минуту не скажет что-нибудь, я развернусь и заору: «Дальше читай, стерва!»
— Ну, помню. Он помогал Илье наладить бизнес.
— Так вот его убили!
— Илью? За что?
Она привезла его в Бразилию, как мне кажется, с одной целью — проветриться. С такими мужьями невыносимо жить в тесной Москве. Но теперь для нее должно быть очевидно, что океанское побережье совершило с ней злую шутку. Ветер выдул из него остатки ума.
— Да при чем здесь Илья? Корнеева убили!
— Кто убил?
— Не знаю! Тут написано: подозреваемая в организации убийства женщина арестована в Москве и находится в следственном изоляторе, а мужчина арестован в Израиле. Фамилии скрываются, потому что это тайна следствия.
Пережевывая остатки бекона, я развернулся и в упор спросил:
— Корнеев — это тот мужчина лет пятидесяти со шрамом на лбу в виде буквы «Г», что живет в Барвихе, ездит на «Майбахе», презирает очки и носит линзы, и любит гулять по Красногорскому парку?
— Здравствуйте, — сказала мне она без особой, как мне показалось, надобности.
Я кивнул.
— Вы тоже его знаете? — спросила она не без сожаления, и я догадался, что на самом деле ей наплевать на то, что Корнеева убили.
Я кивнул и стал выковыривать языком мясо из зуба.
— Уму непостижимо, — как своему сообщила мне она. — За что можно убить такого милого человека?
— Подонок он, — неожиданно встрял в наш интимный диалог мужик. — Сам бы убил, да сидеть неохота.
— Митюша!.. — прикрикнула на него жена. — Думай, что говоришь при посторонних! Интересно, кому теперь уйдет «Майбах»… дуре этой, наверное, Верочке…
Всякий раз, когда до меня доходит весть о чьей-то кончине, меня начинает немного давить, и дело тут вовсе не в человечности. Мне вдруг представляется, что вот так же и я когда-нибудь уйду, оставив кучу долгов, так и не понявших мой внутренний мир детей и мнение о себе. Это мнение будет звучать целый день в разных интерпретациях, а назавтра обо мне уже никто не вспомнит. И мир от этой несправедливости не прекратит свое существование.
Еще вчера я думал о том, что было бы неплохо, если бы Белан, Треер и Корнеев встретились. Общего языка они найти не смогут по ряду причин, и остается только свара. Победителя в ней не будет. Я ждал этого и жаждал. А сейчас мне почему-то грустно.
Корнеев ушел. Но остались Машенька и Треер. Сколько они пробудут в изоляторе — день или десять лет, неизвестно, но я уверен в другом. Сколько бы их ни держала тюремная решка, и та и другой будут жить одной только мыслью — выйти на волю и найти Медведева. То есть — свои деньги. И первый, кто выйдет, займется этим, не тратя времени на душ и переодевание. А это значит, что жизнь продолжается, и в планах моих ничего не меняется…
А через час после того, как я отобедал и когда собирался в туристическую полицию для продления визы, меня согнуло в три погибели. Думаю, проблема была в фейджоаду.
Четверть часа я лежал с грелкой на животе и с иглой в вене и на ломаном английском выслушивал курс лекций о Рио и правилах и порядке поведения в этом городе.
«Верните меня к жизни, я дам вам миллион!» — хотелось крикнуть мне, но сил не было.
И поэтому я лежал, как проглотивший свинью питон, и слушал рассказы о кварталах Сауди и Санту-Кристи, в которые белому приличному человеку заходить не следует, потому что там приличных людей не терпят на дух. Я сразу вспомнил Белан, от которой нельзя было скрыться ни в ЦАО, ни в Бирюлеве. Здесь белым жить проще.
Потом мне рассказали, и я сразу подумал о том, что русские здесь, видимо, бывают часто, о том, на каких пляжах можно находиться без плавок, а на каких нет. Это меня взволновало, поскольку раз речь идет о плавках, то под этим следует понимать, стало быть, и купальники.
Вечером я вошел в контакт с президентом Банка Бразилии Сальваторе Гарсиа и привел его в легкое оживление, сообщив о желании перевести триста пятьдесят тысяч долларов из «Бэнк оф Нью-Йорк» в «Банко до Бразил». Поменяв там же оставшиеся еще с Москвы доллары на чеки «Тревелерс» и «Амэрикан Экспресс», я оставил немного наличных для общения с теми, кто чеки, как и кредитные карты, презирает. Так началась моя жизнь в Бразилии без определенных планов и намерений. Из моей адженты выпало несколько листов. Я видел свои стратегические умыслы, но тактические мероприятия никак не могли сформироваться. Загорелые лица бразильянок, солнце и жаркий песок после дождливой Москвы сбивали мои мысли, как кегли, и я всякий раз, понимая между тем, чем рискую, сам напрашиваясь на встречу с Корнеевым и людьми из «Харизма-банка», откладывал мероприятия на завтрашний день. Встретиться с Машенькой и ее соратником по уничтожению «Вижуэл» Треером я не боялся. Они уже встретились с другим человеком. Корнеев не из тех людей, кто будет оставлять за спиной разговорчивых свидетелей. В общем, я вел праздную и приятную во всех отношениях жизнь туриста, оказавшегося в Рио впервые.
Но в больнице Miguel Couto Gavea побывать все-таки пришлось. Фейджоаду и кайпиринья нанесли по мне сокрушительный удар, и целый день я лечился, если так можно назвать возлежание под капельницей перед телевизором. Опытным взглядом оценивая местную рекламу, я нашел в ней одно слабое место. Бразильцы, как и русские, уверены в том, что покупать будут, если с этим связана баба. Еда, спиртное, таблетки от запора, машины и зонты — все это рекламировали девушки, с которыми хотелось переспать. В этом вся беда. Главная ошибка создателя рекламы всех времен и народов заключается, как ни странно, в том, что секс является приоритетным фактором жизни человека. И когда полунагая девка, которую хочется прямо сейчас и прямо здесь, советует купить средство от гнуса, то в конце такой рекламы остается только чувство неудовлетворенности, как от прерванного оргазма. О товаре вообще никакой речи не идет. Никто не вспомнит, о чем шла речь, поскольку перед глазами до сих пор трясутся силиконовые сиськи, тугая задница и загорелое, покрытое росой тело. И над подбородком трепещут силиконовые губы: «Этот спрей убивает гнус наповал…» Какой гнус?! Иди сюда!..
Очень скоро я понял, что бразильцы любят американские доллары, но немного недолюбливают американцев. В Рио местные делают все наоборот от того, что делают янки. У них даже телефон полиции выглядит как средний палец, выставленный в сторону северного континента — 199. И когда до меня дошла эта простая, плохо замаскированная истина, я стал представляться на пляжах русским, и в глазах девочек появилась теплота. Мужики стали относиться ко мне с некоторым доверием, спрашивали на ломаном английском о ценах на мясо, кофе, квартиры и кто на самом деле Иванов и Медведев. Когда я говорил, что Медведев — это я, они весело хохотали и предлагали выпить. Вскоре меня стали узнавать в ресторанах и даже на улицах. Я вел разбитную жизнь развеселого парня, многих угощал, что же касается девочек, то больше всего мне нравились красотки из Сауди. Из того квартала, в который мне категорически рекомендовал не заходить персонал отеля. О том, какие нравы в ходу у местных мачо, я узнал, случайно познакомившись с неким Орландо. Вообще случайностью эту встречу назвать очень трудно, поскольку все к тому и шло.
