Кауи Хеммингс - Потомки
— Вряд ли, — говорит она. — Я в нижней части процентиля[48]. Правда, Рина тоже в нижней части. Рина говорит, что…
— Хватит про Рину. Вспомни, что мы о ней говорили.
— Ладно, только я хочу, чтобы завтра она пришла в больницу. Алекс приводит своего приятеля, и я тоже хочу позвать подругу.
— Скотти, Рина не может прийти сюда завтра.
— Почему?
— Ты знаешь, что будет завтра?
Скотти подходит к своему рюкзачку и начинает вытаскивать из него вещи.
— Скотти, я задал тебе вопрос.
— Да знаю, господи, папа!
— И что же? Скажи-ка мне, зачем мы пришли? Никакой Рины, поняла? И перестань копаться в рюкзаке. Скажи, зачем мы пришли в больницу и почему ты не хочешь прикасаться к маме или поговорить с ней?
— Папа!
Я поворачиваюсь. В дверях стоит Алекс. Она принесла бутылки с водой. Скотти сидит на стуле в углу палаты и смотрит в стену. Мне хочется ее обнять, но я не могу. Я поддался гневу.
— Зачем ты на нее кричишь? — спрашивает Алекс.
— Я не кричу. Твоя сестра говорила про Рину, вот и все. Девочки, я хочу только, чтобы все прошло гладко. Я не хочу вас… принуждать. Между прочим, где Сид? Мне нужно с ним поговорить.
— Наверное, ушел с девчонками, — говорит Скотти. — Вчера вечером, пока вы ходили в тот домик, на пляж пришли девчонки, которых мы встретили в отеле, и Сид ушел с ними.
— Что ты болтаешь? — спрашивает Алекс, и я вижу в ее глазах обиду.
— Наверное, пошли устраивать оргию, — с серьезным видом заявляет Скотти.
— Мне все равно, — говорит Алекс, хотя видно, что на самом деле ей не все равно. — О господи!
Я прослеживаю за ее взглядом. Рука Джоани поднялась вверх, словно она дает клятву.
Я мгновенно бросаю взгляд на ее лицо, но глаза закрыты. Да, Джоани иногда дергается, но Алекс еще этого не видела. Я поворачиваюсь к Скотти.
— Скотти, иди сюда, — говорю я.
Я смотрю на руку Джоани. Она сухая и бледная.
Ногти стали немного длиннее. Внезапно Джоани начинает шумно дышать, словно пытаясь справиться с одышкой.
— Она же не может дышать! — вскрикивает Скотти.
— Иди сюда, — властно приказываю я.
— Папа! — вмешивается Алекс.
Скотти подходит ко мне, опустив голову.
— Нет, может, — говорю я. — Доктор говорит, что это просто рефлекторные движения. Мама не борется, не страдает. А теперь возьми ее за руку.
Я вижу тонкие волоски на руке Джоани, морщинки на запястье. Я беру Скотти за руку и тяну к матери. Скотти упирается, Алекс кричит, требуя немедленно это прекратить, но я не обращаю на нее внимания. Разжав кулачок Скотти, я вкладываю ее руку в руку матери. По щекам Скотти текут слезы. Лицо идет красными пятнами. Я тоже так краснею, когда злюсь и когда занимаюсь сексом. Джоани продолжает громко дышать. Кажется, что она борется. Кажется, что она страдает. Я крепко держу Скотти, не давая ей вырвать руку.
— Папа! — кричит Алекс. — Прекрати!
— Возьми маму за другую руку, — говорю я ей, кивнув на кровать. — Бери! Сейчас же!
Алекс подходит к кровати с другой стороны и смотрит на мать. Потом закрывает глаза и нащупывает под одеялом ее руку. Лицо Алекс искривилось, словно ей предстоит съесть какую-то гадость. Она вынимает из-под одеяла руку матери и кладет ее сверху. Потом сжимает ее. Мне кажется, что крепко. Голова у Алекс опущена, и мне не видно ее лица. Скотти бьет дрожь. Я стою у нее за спиной, обнимая обеми руками, словно боюсь, что она упадет. Девочки должны это сделать, чтобы потом до конца своих дней не жалеть о том, чего они не сделали.
— Скажи что-нибудь, — говорю я Скотти.
— Нет, — отвечает она, и в ее голосе слышится мука. — Ты делаешь мне больно.
Я смотрю на Алекс. Ее голова опущена, плечи вздрагивают.
— Скажи что-нибудь. Алекс.
— Сам скажи! — кричит она, и я вижу, что она плачет.
Я наклоняю голову и начинаю тихо говорить с Джоани:
— Прости. Я не дал тебе того, о чем ты мечтала. Я не был тем человеком, о каком ты мечтала. Я не стал для тебя всем. А ты была для меня всем. Ты дала мне все, о чем я мечтал.
Я говорю так, словно читаю молитву. В голове жар, горло пересохло. Я мучительно пытаюсь что-то вспомнить, найти слова, которые заставят меня вспомнить, но в голове пусто. Мы с Джоани познакомились, когда мне было двадцать шесть, а ей девятнадцать. Почему я не могу ничего вспомнить?
— День за днем, — говорю я. — Дом. Вот и все. Обед, тарелки, телевизор. Выходные на пляже. Ты идешь туда, я сюда. Вечеринки. Дома ты жалуешься, что отвратительно провела время. Гоняешь на машине по Пали, не глядя на светофоры. — Больше ничего не приходит в голову. Такая v нас была жизнь. — Я все это любил, — говорю я и крепче сжимаю руку жены.
Я никогда так не говорил. Мне кажется, что Джоани посмеивается надо мной. Я поднимаю глаза и вижу Алекс. Ей не по себе. Скотти тоже. На лице у нее страх и смятение.
— Я прощаю тебя, — говорю я Джоани, и мне кажется, что она снова смеется.
Алекс обходит кровать и забирает у меня Скотти. Я держу за руку Джоани и смотрю на ее лицо. Она довольна. Я пытаюсь прочесть по нему, понять, что она хочет; мне тяжело видеть, как она довольна. Я наклоняюсь к самому ее лицу и говорю:
— Он не любил тебя. Я тебя люблю.
37
Почему выразить любовь так трудно, а разочарование легко? Я выхожу из палаты, не сказав дочерям ни слова. Стена слева стеклянная, и за ней виднеются темные очертания пальм и пустые парковые скамейки. Там огромное райское дерево; кажется, что его крона уходит в космос. В ветвях что-то блестит, но я не знаю, что это. Я подхожу к стоящим вдоль стены стульям и тяжело опускаюсь на один из них. Я закрываю глаза. Когда я их открываю, то вижу молодого человека, который что-то кладет на сиденье рядом со мной, потом идет дальше по коридору, на ходу раздавая свои бумажки всем встречным. Я беру листок, думая, что это рекламка большой распродажи или меню китайской закусочной. Вместо этого я вижу список похоронных услуг:
Стань частью кораллового рифа, когда уйдешь!
Люди алоха умирают в океане — пусть тебя увезут в каноэ и развеют над водой!
Пусть твой прах вознесется на земную орбиту!
Пусть твой прах взлетит на воздушном шаре и его развеют четыре ветра!
Погасни, как искра фейерверка!
Самая последняя фраза в этом списке заканчивается не восклицательным знаком. Там написано: «Пусть любимые люди смешают твой прах с землей, соберут в горшок и посадят в нем прекрасное деревце бонсай, которое проживет сотни лет, не требуя особого ухода».
В конце имя: Верн Эшбери. И номер телефона.
Я звоню, чтобы узнать расценки.
— Куда ты звонишь?
Я оборачиваюсь. Это Алекс. Она садится рядом.
— Сам не знаю, — отвечаю я. — Вот, дали рекламный проспект.
Я переворачиваю рекламку так, чтобы Алекс не прочла, и вновь закрываю глаза.
— Зачем ты это сделал? — говорит она. — Так нельзя, Скотти плачет. Она же еще ребенок!
— Она уже не ребенок.
— Сейчас она ребенок.
— Мне нужно домой, — говорю я и открываю глаза. — Я хочу поговорить с Сидом. У меня много дел.
— Зачем тебе Сид?
— Почему его выгнали из дома?
— У него спроси.
— Я спрашиваю у тебя.
— Не знаю. — отвечает она, и я ей верю.
— У нас нет на него времени, Алекс. Прости, что так говорю, но сейчас мне не до него. Скажи ему, чтобы оставил нас в покое и прекратил соваться в наши дела, черт бы его взял! Особенно теперь, когда тебе и так тяжело.
— Хорошо, — отвечает она. — Как скажешь.
Алекс протягивает руку и берет рекламный проспект. Я смотрю на нее, пока она читает.
— Верн Эшбери. Господи. Знаешь, мне нравится вариант с деревом. Очень трогательно.
— Да-да, — говорю я. — Кстати, что ты сказала Скотти? Она понимает, что происходит?
— Ей рука покоя не дает. Как увидела, что мама подняла руку, так решила, что ей теперь лучше.
— Ну и ладно, — говорю я.
— Нет, — говорит Алекс. — Не ладно. Тебе лучше с ней поговорить, папа. Ты все время на нее орешь. То она чего-то не знает, то не умеет себя вести, но ты пойми, она просто не понимает, что происходит. И знаешь, я больше не хочу заниматься ее воспитанием. Ей нужен ты, а не я.
С этими словами Алекс встает и уходит.
— Ты куда? — кричу я ей вслед.
Она не оборачивается, и я иду за ней, бросив рекламку со списком. Мы проходим мимо палаты знаменитости, которая кажется более одинокой, чем пустые палаты. Воздушные шарики сдулись, цветы в вазах поникли, в цветочной гирлянде, которую знаменитость повесил на ручку двери, видна белая бечевка.
В изножье его кровати стоит женщина.
— Поймите, я всего лишь волонтерка. — говорит она. — Я не имею права к вам прикасаться.
Алекс направляется к лифту напротив магазина подарков.
![Альфонс Доде - Малыш[рис. В.С. Саксона]](/uploads/posts/books/138467/138467.jpg)
