Эм Вельк - Рассказы (сборник)
Тут уж появилась возможность высказаться. Правда, очень краткая возможность. Генрих Грауманн проговорил:
— Убери лапу! Служка может себе новую картинку намалевать.
— Но ведь это же некрасиво, что она просто на кнопках держится, — ответила озадаченная девушка.
На секунду Генрих Грауманн задумался, потом кивнул.
— Тут ты права. Мы еще не такие бедные. Сними ее, а я закажу к ней раму. Но если вы думаете… — Он говорил это, стоя лицом к карте, и не видел, что обе дочери за его спиной ничего такого и не думают, а просто удивляются.
X
И по сей день, спустя пять лет, висит эта странная картина в чистой горнице Грауманна.
Ей хорошо там висеть, потому что к Генриху Грауманну часто приходят крестьяне со всей округи за советом, особенно в том, что касается скотоводства. Бывший Клеббовский Бык на протяжении тридцати лет был превосходным хозяином, а собственные причуды и выверты хоть и шли ему во вред, но не могли существенно повлиять ни на его любовь к своему делу, ни на его отношение к преимуществам общинного труда, ни на его честолюбие. Когда он искал выхода из апатии, в которую его повергли раздумья о бессмысленной кончине любимого сына, и примерялся к новому мировоззрению, Генрих — да и как бы могло быть иначе — вновь и вновь возвращался на поле или на скотный двор. Учитель Кнооп даже шутил, что от сверхплановых поставок старик будет иметь неплохой навар.
— Конечно, — отвечал Генрих Грауманн, — а на самый лакомый кусочек уже нацелился служка Кнооп.
А тут еще бургомистр призвал крестьян соревноваться друг с другом, но предложил на собрании его отца к этому не привлекать. Он-де уже слишком стар, слишком своенравен и вообще человек, так сказать, вчерашнего дня. Собственно, только благодаря этим словам старик Грауманн увидел для себя выход из тупика, ставший для него и выходом к сегодняшнему дню и к будущему. Он, значит, слишком стар, он, значит, устарел? Ну я вам еще покажу!
И показал! Он сразу же согласился на брак Бригитты с учителем Кноопом, более того, он даже перед их свадьбой удосужился спросить свою старшую дочь Марию, правда ли, что она имеет виды на Юргена Бинерта. Парень он дельный, за три года сумел себя показать, а поскольку Людвиг опять отказался вернуться на отцовский двор, то пора в конце концов многое обсудить. Но сперва еще надо кое-кому кое-что доказать!
И началось: касалось ли дело сроков осенних или весенних полевых работ, уборки урожая или обмолота, повышения удоя молока или откорма свиней — никто в деревне не мог угнаться за хозяйством старого Грауманна. Все без зависти это признавали, старались подражать ему, а так как их деревенская гордость вновь пробудилась, то они вызвали на соревнование крестьян из других деревень.
И клеббовцы вышли победителями. Кому же по силам одолеть Клеббовского Быка, говорили в округе, и все находили, что Генрих Грауманн с полным правом получил звание передовика сельского хозяйства. С тех пор он стал бриться через день.
— И такого парня, как я, эти типы хотели смешать с дерьмом, — ворчал, желая затеять склоку, Генрих Грауманн на празднике в трактире, когда ландрат окончил свою речь. Никак он не мог смолчать. Но ландрат тоже не остался в долгу…
— А если бы это произошло, Грауманн, и мы бы смешали тебя с дерьмом? Все мы сегодня уверены, что на полях, удобренных с помощью Клеббовского Быка, собрали бы такой же рекордный урожай! — Он обвел взглядом собравшихся, потом обратился к Генриху Грауманну — Вот на одно мы без деятельной помощи нашего старого Генриха безусловно не решились бы, а именно: мы в округе постановили, и я довожу это до вашего сведения, вызвать на соревнование по поставкам молока и мяса все округа нашего района!
Все восторженно зааплодировали, а передовик сельского хозяйства Генрих Грауманн просиял, впервые в жизни ощутив, что это счастье — жить для своего народа.
Но этим он не ограничился, на то он и был Генрих Грауманн. Он и на новом пути остался таким же, каким был на старом. Некоторые односельчане утверждали, что он это сделал только затем, чтобы затруднить своему зятю Юргену Бинерту возможность обзавестись собственным хозяйством — пробыв три года передовиком сельского хозяйства, Генрих Грауманн вдруг выступил с предложением основать в Клеббове сельскохозяйственно-производственный кооператив.
Когда раньше подобные предложения исходили со стороны, передовик всегда указывал на свое хозяйство и спрашивал, к чему тут можно придраться. И еще с усмешкой присовокуплял:
— В конце концов и так можно стать передовиком, верно?
Пока его зять, учитель Кнооп, не нашел наконец подходящий ответ:
— В твоем хозяйстве, отец, придраться и вправду не к чему, а вот к тебе… — И не успел еще старик опомниться, как учитель добавил: — Какой же это мастер, если у него нет подмастерьев и учеников?
Генрих Грауманн ловко перевел разговор:
— А если у некоторых не выходит? У меня-то есть письменное свидетельство, что хозяйство мое — образцовое. — И он указал на диплом передовика, висящий в рамке.
Но учитель Кнооп знал, как вести разговор дальше:
— А ведь и в образцовом хозяйстве могут появиться недостатки, Особенно если оно останется все таким же маленьким образцом, вместо того чтобы стать ядром большого общего хозяйства.
— Ага, — ухмыльнулся Генрих Грауманн, — опять все сначала.
Учитель Кнооп понял, что ему еще рано отказываться от окольных путей.
— Скажи-ка, отец, строго между нами: на тысяче моргенов легче хозяйствовать, чем на сотне?
— Дурацкий вопрос.
— И это будет рентабельно? То есть я хочу спросить, действительно ли с тысячи моргенов можно получить доходу в десять раз больше, чем с сотни?
— Самое меньшее — в пятнадцать раз, а то и в двадцать. Тот, у кого есть эти моргены, далеко пойдет.
В своем крестьянском рвении он не заметил, куда клонит учитель, и вдруг тот с сожалением произнес:
— Жаль, очень жаль. Я хочу сказать, жаль, что тебе уже не по силам возглавить большое хозяйство, в конце концов ты и вправду уже не молод.
Не по силам? Уже не молод? Это ему-то не по силам?
Поначалу многие крестьяне были против. Уж слишком это хорошо — полная свобода действий. Ведь они же знали Генриха Грауманна.
— Зарабатывать на пятьдесят процентов больше тоже очень здорово, — говорил Генрих. А когда крестьяне услыхали, какое название он заготовил для сельскохозяйственного кооператива, они сразу стали сговорчивее. Хорошенько подумав, они пришли к заключению, что, если за дела возьмется Генрих Грауманн, это может сулить немало выгод, и постепенно все приняли его сторону. Ведь они же знали Генриха Грауманна.
Вот какое название для сельскохозяйственного кооператива придумал Генрих Грауманн: «Клеббовские передовики». Но старого ландрата, с которым он частенько ссорился, уже не было здесь, да и вообще никакого ландрата больше не было, а был председатель окружного совета. Он напомнил Генриху о том, что кроме него в округе есть еще только один передовик сельского хозяйства, и сказал, что другие члены кооператива могут обидеться, а это, в свою очередь, может привести к применению неблаговидных методов в соревновании.
— Ладно, — отвечал Генрих Грауманн после недолгого раздумья, — тогда плавать я хотел на передовиков!
У перепуганного председателя язык присох к гортани. Он достаточно был наслышан об этом Грауманне и решил, что тот хочет сам выйти из кооператива и подбить на это второго передовика. Прежде чем он успел сообразить, с чем он здесь имеет дело, с просьбой, угрозой или предостережением, Генрих уже разъяснил смысл своего высказывания:
— Я считаю, что надо наш кооператив назвать просто: «Клеббовцы». — И добавил: — Так оно лучше будет. Тогда всем в деревне кое-что перепадет от нашей славы. Даже тем, кто до сих пор только баклуши бил. А заодно и вам, господин председатель окружного совета.
Мало-помалу все в деревне стали почитать за честь быть членами кооператива «Клеббовцы», не только в своем округе, но и во всем районе слывшего за образец социалистического хозяйства. Когда председатель окружного совета в пышных фразах поздравлял председателя «Клеббовцев» с третьей годовщиной кооператива и заверил его, что он навсегда останется в памяти народа, ему показалось в высшей степени неуместным то, что Генрих Грауманн ответил ему, хоть и с сияющей улыбкой:
— Останусь, конечно, хотя бы как Клеббовский Бык.
Из старого делай новое!
Несентиментальная история одной швеи
I
Она, судя по всему старая дева, сидела на набережной в Хайлигендамм. Здесь стояло немало скамеек, гуляющие здесь поодиночке люди сегодня, как нарочно, были северянами, склонными к уединению и тишине. Уважая подобное чувство в других, они проходили к свободным скамейкам. На Рейне, в Саксонии и других говорливых областях такая нарочитая замкнутость и нелюдимость, особенно бросающаяся в глаза в гостиных и залах ожидания, охотно принимается теми, для кого свои собственные склонности — самые лучшие, за мрачность нрава и туповатость.
