Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2006)
Глядит она,
Но каждый день подкинуть пищу ворону
Душа должна.
* *
*
Не любовницы девичий пыл,
Он отчизну чужую любил —
И уехал, мечтой окрыленный,
Ей же берег оставил иной,
Омываемый нежной волной,
Дактилический, неутоленный.
Он уехал — и призрак возник.
В поздний час зажигая ночник,
Видит девушка: тень пробегает
Меж холстов, табуреток и книг
И с оглядкой к трюмо приникает.
Там, в аквариуме, среда,
Всколыхнувшись, стекло омывает,
От пробоины в трюме вода
Атлантическая прибывает.
Ночь проходит. Проходят года.
Успокаивается лишь днем
Взбаламученный зеркала омут.
И она вспоминает о нем,
А слезу экономит.
Днем, когда просветлел небосвод,
У мольберта она напевает:
— За морями синица живет,
Там тепло и забот не бывает.
* *
*
Ils aiment jouer avec les couteaux1.
В черный шелк азиатской ночи
Отправляюсь с ножом в руке.
Чем восточнее, тем жесточе.
Нет случайных рифм в языке.
Ночь разбуженная, былая,
Хочет будущего хлебнуть.
От Роксаны до Хубилая
Матереет сабельный путь.
Полня ненавистью аорты,
Скачут взмыленные года.
Орды гонят на запад орды,
Орды валят на города.
Наплодив сыновей в избытке,
Удальцов с головы до пят,
Катят бешеные кибитки,
Двести тысяч осей скрипят.
Гунны, гузы, авары, тюрки,
Лишь бы волю свою спасти,
С лютой смертью играют в жмурки,
Развосточиваясь в пути.
Табунами даль покрывая,
Предъявляют свои права
Азиатская сталь кривая,
Азиатская тетива.
Ханы, беки и багатуры,
Угры, вскормленные с копья,
Оногуры и кутригуры,
Эфталиты, Полынь-дарья.
Я без лезвия не узнаю,
Где теперь кочевье мое,
Чьей рукой Тимучин к Дунаю
Тянет Азии острие.
* *
*
Лаской прохладной живит
Воздух осенний,
Ясный, как отрок Давид
В час откровений.
Мятный сентябрь городской
Родиной обетованной
С неба низводит покой
Терпкий и пряный.
Ни на кого не сердит
Тот, кто живет, а не дышит, —
С облака в город глядит,
Видит и слышит.
В городе — яблочный хмель,
Желтой листвы карусели,
Школьная акварель,
В кляксах панели...
1 Они любят играть с ножами (франц.).
Тотальная география Каспийского моря
Голованов Владимир Ярославович — прозаик, эссеист. Родился в 1960 году. Окончил факультет журналистики МГУ. Автор книг «Тачанка с юга» (1997), «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий» (2002), «Время чаепития» (2004). Лауреат премии «Нового мира».
I
С Волгой влившись в Каспийское море, сразу попадаешь в гигантскую чашу новых смыслов, которых лишь отблески играли на воде, пока шли рекою, хотя с берегов еще смотрелись в зеркала течений отражения вполне привычные: колокольни, вдоль набережных дома с колоннами, разные городки, каждый по-своему умудряющийся устроить жизнь здесь, на границе бескрайних ногайских степей, в соответствии с принципами европейского, так сказать, благоустройства; Вольск, Сызрань, Саратов с импрессионистами в местной художественной галерее, филармонией и театрами; потом Астрахань, умело прячущая свой татарский испод за двумя-тремя рядами планомерно выстроенных улиц и кремлевской звонницей; а потом сразу — раз! — пестрыми рукавами расходится река, и ничего уже знакомого нет, лишь глушь камыша да настороженные птицы, свирепый треск огня в тростниковых крепях, и столь же свирепый, неостановимый бег невидимого зверя прочь от пала, через протоки и ерики; удары хвостом исполинских рыб, широко падающий с неба белохвостый орлан или рыбный филин, игра зеленых огней-зимородков, забавляющихся с мелкой рыбешкой, розовый лотос — цветок Будды — как символ чего-то бесконечно далекого — и лебяжья страна на мелководье у самого края моря, дальше которой лишь марево отблесков, играющих на мутных волнах. Тут море еще мелко, и в старину эта его опресненная Волгой часть отличалась от моря матерого, глубокого и называлась Хвалынским или Хвалисским, но не Каспийским. Тут, однако, пора бы приступать к теме. Ибо, несомненно, мы оказались на берегах средиземного моря Востока, причем Востока внутреннего, прячущегося, оттесненного как бы в самую глубь исторической впадины между Китаем и цивилизациями Малой Азии. Названия десятка городов — Махачкала, Дербент, Баку, расположенных по кавказскому берегу, еще, положим, способны о чем-то сказать нам; персидские города несравненно более многочисленны, хотя заштатны и для русского уха совершенно ничего не значат; с востока же дышит на нас великая пустыня, и тут едва ли три населенных пункта заслуживают внимания, зато вплотную подступают каракумские пески, плоскогорья Устюрта и непроходимые солонцы Мертвого Култука. Место это на первый взгляд кажется незанимательным не только для истории, но и для географии даже, однако задача, оглашенная в названии этого очерка, — создание некой всеобъемлющей, тотальной географии Каспийского моря — была в свое время поставлена и даже, в некоторой степени, исполнена. Сама постановка этой задачи, равно как и исполнение ее, есть явление историческое, обусловленное очень многими причинами. Стороннего путешественника (если такового вообще возможно здесь себе представить) прежде всего поразит пустота прикаспийских пространств, особенно если сравнивать каспийские берега с берегами давно и уютно обжитых человеком морей — прежде всего моря Средиземного, ставшего колыбелью цивилизации Запада. Противостояние и сопоставление средиземного моря Востока и западного Средиземноморья будет преследовать нас на протяжении всего текста, но с этим, вероятно, ничего не поделаешь.
Каспийское море действительно на первый взгляд представляется необыкновенно удаленным от всякой цивилизации, пустынным и труднодостижимым местом. Больше того, это — край, граница обитаемого человеком пространства. Такое отношение мы найдем во все века человеческой истории. Древние ассирийцы, в пору величайшего могущества Ассирии (IX — VIII вв. до н. э.) знали о существовании моря на севере от империи, но никогда не видели его. Очевидно, персы, и уже Кир, присоединивший к своим владениям Среднюю Азию, получили и более точные сведения о нем. Во всяком случае, Геродот (V в. до н. э.), никогда не бывавший на востоке далее Малой Азии, знал, что море, называвшееся тогда Гирканским, не соединяется ни с каким другим. Он же впервые назвал море Каспийским, по имени племени каспиев, обитавших на его юго-западном берегу. Однако уже ко времени походов Александра эти сведения забылись или, в угоду умозрительной древней географии, были подвергнуты сомнению. Согласно этим представлениям, Каспийское море не могло быть ничем иным, как последним заливом океана, опоясывающего обитаемую землю; при этом географам вряд ли верилось, что на берегах этого залива может жить человек. Александр Македонский, выйдя с юга к каспийским берегам, посчитал открывшуюся ему водную гладь Меотийским озером1, словно опасаясь сознаться себе в том, что он зашел уже так далеко в немыслимую для эллина запредельность Азии2. Позднее, впрочем, он пересмотрел свои представления и узрел в Каспийском море ключ к прямой дороге с востока на запад. Примечательно, что и для персидской империи, которую сокрушил Александр, и для подвластных ей царств — Парфии, Бактрии, Согдианы — Каспийское море тоже было краем, населяющие его южный берег племена не были, собственно, подчинены персам и не говорили по-персидски, хотя восточные владения Ахеменидов простирались дальше на восток до Туркестана. То же самое повторилось в Персии Сасанидов и в арабском мире. И хотя свет ислама воссиял-таки на берегах Каспия — крепость Дербент была, собственно, крайней северной твердыней исламского мира на Кавказе, — это не избавило Каспий от дурной славы. «Море холода», «море мрака»... В знаменитом средневековом арабском географическом сочинении «Золотые степи» Масуди пишет об обитающем в море диком чудовище, которое подобно урагану встает из пучины и поднимает свою вихрящуюся голову на высоту огромного дерева…
