Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме
– А нельзя ли дальше? – спрашивает Ричард.
– Слушай, сними с меня эти пакеты, – просит Карен. – Не уверена, что сейчас подходящее время для подглядывания. И хватит подозревать меня в том, что мне известно все от начала до конца и что я просто из вредности скрываю это от вас. Все не так. Как только мне удается в чем-то разобраться, я сразу же вам все говорю.
В комнате воцаряется молчание.
– Все, мне отдохнуть нужно. Лайнус, включи, пожалуйста, генератор. Давайте приемник покрутим. И еще я хочу пересмотреть кассету с новостями CNN.
Лайнус заводит хондовский генератор, и в доме Карен на Рэббит-лейн загорается свет. По радио передают то, чего можно было ожидать: вся привычная человеческая деятельность остановилась. Больницы не работают, водохранилища переполняются, армия парализована, магазины закрыты, все механизмы отключены. Перемотав кассету, все смотрят последний выпуск новостей CNN, записанный Карен днем, пока не отключился свет. Вдруг Гамильтон и Пэм одновременно бледнеют: на экране появляется то, что они видели в бреду, когда их откачивали после празднования последнего Хэллоуина. Даллас, Индия, Флорида… Как это понимать – совершенно непонятно.
В эту ночь все спят плохо. Над самыми верхушками деревьев кружат вертолеты. Военный реактивный самолет на бреющем полете огибает холмы и врезается в землю где-то возле «Парк-Рояла». Подушки и одеяла стаскиваются вниз, в гостиную, где вся компания и устраивается на ночлег. Устанавливается негласное правило: не показывать страха. Несмотря на весь ужас происходящего, Ричард не может не поражаться масштабности перемен, случившихся в мире за этот день. Примерно такое же ощущение он испытал несколько лет назад, оказавшись свидетелем столкновения сразу пяти машин на мосту Порт-Манн. А еще он почему-то вспомнил, что в третьем классе, когда грипп косил всех подряд, он был единственным, кто не заболел.
Перед тем как отключить свет, Лайнус просит помочь ему собрать образцы воды, чтобы замерить уровень ее радиоактивности счетчиком Гейгера. В темноте под дождем видны редкие тени соседей, вдалеке покрикивают страусы.
Карен вспоминает тот самый момент, когда все началось. Она сидела в гостиной и ждала полуденного выпуска новостей. С одной стороны, она продолжала сердиться на Ричарда, хотя бы потому, что ей было без него грустно и одиноко. С другой – она понимала, как глупо было отговаривать его лететь в командировку.
– Перестань ты так убиваться, – сказал ей Ричард во время одного из споров на эту тему. – Ничего не случится. А если я соглашусь и не полечу в Лос-Анджелес, то это только усилит болезненные проявления твоего воображения.
– Ах, вот ты как считаешь! – Карен вспоминает, что современным людям свойственно время от времени переходить на странный жаргон эмоционально насыщенной трескотни, полной ахинеи. – Ричард, я ведь сказала только то, что видела и слышала. Душой, сердцем!
– Карен, прошу тебя, не надо себя так накручивать. Пожалуйста.
В итоге Ричард летит в свой Лос-Анджелес, Лоис уезжает за покупками, Джордж отправляется в свою мастерскую. Меган где-то шатается с Дженни, и получается, что все разбежались – именно в тот день, когда – Карен уверена в этом – им нужно быть вместе.
Холодно. На Карен три свитера и шерстяные носки Ричарда. Ноги с утра ныли, двигаться было совсем тяжело. Она включила телевизор и, не особо присматриваясь к новостям, пытается отвинтить крышку термоса с кофе. Неожиданно по экрану телевизора пробегает рябь, потом его заливает ровный белый свет. Лампы в гостиной и на кухне принимаются отчаянно мигать, потом гаснут, а дом начинает ходить ходуном, словно плохо пришвартованный корабль.
– Это ты, – говорит Карен. – Ты. Ты все-таки пришел.
– Да.
Справа от нее начинает звенеть стеклянная дверь, выходящая во двор. Сама собой открывается защелка, – клац – и дверь с натужным скрипом ползет по направляющим желобам; холодный ветер тотчас же швыряет в дом пригоршню пожухлых листьев. Карен начинает перетаскивать свое тело к двери, бесчувственные ноги с обмотавшим их пледом – как тяжеленные мешки с картошкой, подвешенные к поясу. Ветер хлещет в лицо. Летят капли ледяного дождя. Вот и дверь. Господи, какая же она тяжелая! Уходи. Начинается поединок – кто кого: Карен против веса двери.
– Покажись мне, - требует Карен, медленно сдвигая дверь зашедшимися в судороге от неимоверного усилия руками. – Зачем ты все это устроил? Зачем тебе это? Зачем тебе понадобилась моя молодость? Уходи. Я знаю, что ты где-то здесь. Все, хватит, уходи же!
Она плачет, слезы на ее лице смешиваются с дождевыми каплями. Руки покраснели и болят так, словно сухожилия уже оторвались от костей. Еще раз навалиться всем телом – и все, дверь захлопнута.
Карен в изнеможении падает на вытертые ромашки-маргаритки старого линолеума. Есть. И вдруг – удар, словно снаружи кто-то изо всех сил вколотил футбольный мяч в стеклянную дверь. Лист стекла мгновенно покрывается паутиной трещин, разбегающихся от центра к углам. Миллионы прозрачных кусочков готовы рухнуть на пол, но лишь несколько крохотных осколков со звоном падают из самого центра паутины. В образовавшуюся дырочку тотчас же начинает заунывно насвистывать ветер. Карен кричит, потом молча ложится на пол у самой двери, смотрит в потолок и ждет новостей – они могут быть только плохими. Она дотягивается до упавшей с дивана подушки, мягкой, прохладной, и кладет ее себе на лицо, чтобы чуть-чуть успокоились глаза. Телевизор опять начинает что-то бубнить. Карен дотягивается до пульта и включает запись.
Она думает: я так мало успела порадоваться жизни, а тут – получите: конец света. Я не хочу жить в том мире, каким он станет после. Я хочу оставить здесь свое тело, хочу уйти из этой жизни быстро и чисто – как провалиться в глубокую-глубокую шахту. Я хочу взобраться на гору – на самую высокую гору. Посмотрю оттуда на мир вокруг и превращусь в частицу Солнца. Мое тело такое слабое и такое уродливое. А как хочется просто крепко держать что-то в руках. Просто шевелить пальцами ног, даже менструацию пережить хочется. Господи, я даже никогда не баюкала на руках собственную дочь.
Она вспоминает: я ведь каталась на лыжах. Холодно бывало так, что дух захватывало, а мне все нипочем – тепло. Я скользила по склону, словно танцуя. Я любила прыгать, скакать. Я никогда не жаловалась, никогда. Только сейчас. И всего-то хотелось самую малость – захватить нормальной жизни чуть-чуть побольше.
До ее слуха доносится гудение вертолета и взрывы в центре города. Быстро как все происходит.
Карен закрывает глаза и видит: в ее видениях кровь перемешана с грязью, настоящее тесто для «Черного леса». Каньоны пустых небоскребов. Дома, гробы, дети, машины, швабры и метлы, бутылочные пробки – все горит, плавится и стекает в море, где растворяется, как карамель. И всему этому есть причина, Карен знает это наверняка. Вот она видит универсам в Техасе, видит торговый зал через объектив черно-белой камеры наблюдения. На мониторе – двое детей. Они лежат на полу в луже разлитого лимонада. Она видит взрыв хранилища нервно-паралитического газа в Юте, видит, как ядовитый буро-желтый призрак расползается по континенту. Она видит пустые кабинеты – какой-то офис в Сан-Паулу, Бразилия. Желтые листочки-стикеры падают на пол, словно осенние листья.
Как же она боялась этого дня. Знала, что он настанет, боялась и была вынуждена ждать. И вот он настал.
26. Конец прогресса
На следующий день Ричард и Меган едут по вымокшим под дождем улицам, мимо десятка тысяч коттеджей. Некоторые здания горят, кое-какие уже догорели. Иногда они видят поодаль одинокие человеческие силуэты. Многие время от времени начинают бесцельно палить из пистолетов. Лица выглядят осунувшимися и подавленными.
Машин попадается мало. Двери многих домов открыты настежь, и четвероногие обитатели пригорода – собаки, еноты, скунсы – не теряют времени даром. Вот машина, оставленная посреди лужайки. Две мертвые собаки лежат на краю дороги.
«Все, все, кого мы знали, – думают Ричард и Меган, – самая красивая одноклассница, любимые актеры, старые знакомые, смотрители маяков и лаборанты. Непостижимо».
Авеню Бельвью. Дом родителей Ричарда деликатно равнодушен к переменам, произошедшим в мире. Внутри по-прежнему тикают часы, в раковине две невымытые чашки из-под кофе, на календаре приписка:
2:30. К зубному технику
Оливковое масло
Курица
Спаржа
Едем в Беллингем с Синклерами
Даже сквозь закрытые окна слышно, как шумит океан. Наверху в спальне все так же ощущается знакомый, родной запах. Кровать воспринимается как надгробная плита.
Родители.
Это они были душой жизни на Рэббит-лейн, ее движущей силой. Родители Ричарда и Пэм уже никогда не вернутся из Штатов, как не вернется из Кауаи отец Гамильтона, а его мать – из Торонто. Родители Лайнуса и отец Венди сейчас в шестидесяти милях отсюда. А если бы даже и в миллионе – какая разница? Родители Карен домой не вернулись, и, судя по ее догадкам, ждать их не приходится.
