Геннадий Авраменко - Уходили из дома
А если... А если завтра никто не вернется? Вдруг все так и застрянут в своих гостях? Нет, что я переживаю, все придут явно через пару часов. Уже полдень, скоро, скоро.
Прибрался у Фашистских немножко, сложил мусор в пакеты. В этом проходном дворе всегда накапливается настоящая гора. Заодно прибрался в Мустанговой, тряпкой оттер две свежие тупорылые надписи «Бугульма навеки» и «Мангуп, я вернусь». Незаметно оказавшись у Харьковской, вдруг понял, что хожу по кругу. К Гениным припасам прикасаться больше не стал, и так совестно. Пошел на Женский родник. У археологов царила тишина. Уговаривая себя, что мне просто интересно спросить у них, когда остатки экспедиции наконец свалят отсюда, покричал. Тишина. Палатки застегнуты, никого.
Не оказалось копателей и на роднике.
Любопытный поворот. Я совершенно один. На огромной горе.
Вернувшись в грот, попил чаю, почитал, написал в дневник. Не выдержав и часа без дела, сходил по дрова, принес воды, подмел, помыл посуду. Плюнул и снова пошел наверх.
Никого. Ни завалящего туриста, ни панка с жабой, ни егеря, черт побери. А сегодня же суббота! Должна быть толпа народу!
— Кстати, чудесный день для моих внеземных друзей. — Я понял, что начал разговаривать вслух сам с собой. — Осмотрим же горизонт!
Но «дирижабля», конечно, не было. Я выкурил шишечку — естественно, ничего не добавилось к пейзажу, но в голове стало как-то уравновешеннее.
Спел в Акустической, проверил свой диапазон. Ничего, есть еще порох. Но пелось без искры, может, потому что аудитория состоит сплошь из жуков и птиц?
Попробовал мысленно обратиться к своим бесплотным покровителям, но безрезультатно. Сконцентрироваться невозможно; думал исключительно о том, как хорошо, что я один, убеждал себя в этом, но как-то неуверенно у меня получалось. В Тюрьме побарабанил по столбу, потом от нечего делать побрел на Сосновый. Никого. Спустился по расщелине вниз в тайной надежде, что кто-то все-таки есть в МК-47, но гигантские гроты бы ли пусты. Помолился в церкви на южном склоне, тоже собрал мусор, положил на алтарь скудный осенний букет из полусухих цветов и разноцветных листьев.
Вернувшись в Рингушник, я уже решил было просто лечь спать, как схватило живот. Не иначе экспроприированное Генино сало. Козликом доскакал до своего туалета. Сижу наслаждаюсь природой, так сказать. И вдруг!
— Мама, смотри, тетя писает!
Детский голос сверху так напугал меня, отвыкшего за сегодняшний день от человеческой речи, что я едва не улетел вниз по склону.
— Доча, это не тетя, а дядя! — послышался строгий голос матери. — И не писает, а какает!
Господи, как я был рад этим голосам!
Вскарабкавшись наверх, я бросился на их поиски, готовый провести бесплатную экскурсию, рассказать все мангупские легенды и тайны, сплясать им танго и походить на голове, если того потребует любезное дитя. Но, прибежав на Кухню, разглядел с обрыва лишь спускающийся по дороге «уазик»...
Пытаясь с края мыса Ветров увидеть на Мужской и Женской тропах фонарики поднимающихся людей, я в полной прострации просидел до полуночи. Конечно же размышляя о пресловутом одиночестве, которого все, в том числе и я, пытаются достичь. Сегодня одиночество настигло меня. И не скажу, что мне это понравилось. Случайно (случайно?) опустевший Мангуп, спасибо тебе за этот бесценный опыт.
В Рингушнике стоял галдеж. Все вернулись сразу и вместе. Веселая компания радостно что-то готовила, делилась подробностями приключений последних дней, ела ложками сахар и уже играла на гитаре.
— О, Ринго, привет! Ты тут один, что ли, оставался? — спросил Гарри.
— Один. — Я был чертовски рад видеть сумасшедшего Гарри. — И ёлы-палы, как же здесь без вас было тихо и спокойно!
27 сентября, воскресенье
Утром Ромчик и Костик разорили Гену. Нашли мешок и всё сожрали, кроме крупы и супов. То ли я плохо спрятал, то ли они хорошо искали. Гена расстроится.
Не успело сало впитаться в хамскую Ромчикову рожу, как приехал и сам Гена с Наташей. Мышонка прибежала в грот с криками, что все ее вещи украли. Сходил, поднял вещи обратно, заработал поцелуй в щеку. Наталья привезла кучу еды, еще одну двухлитровую банку малинового варенья и литровую персонально для меня. Когда-то, в августе, Боб спрятал банку сгущенки в районе моего грота, мы искали и не нашли. Наташка же сообщила, что она экстрасенс и разыщет ценный продукт тут же. Я сказал, что после того, как я тут все облазил, ничего у нее не выйдет, потому что я сам тот еще экстрасенс. Поспорили тогда на банку варенья. Проиграла, конечно, хотя Наташка так пыжилась и делала такие страшные глаза, что за них становилось страшно — вдруг лопнут от напряжения!
В общем, вышел день варенья — обожрались мы страшно. Я и из своей, и из общей банки покушал. Не жизнь, а малина!
Желудок, правда, снова взбунтовался — может, у него на варенье такая странная реакция? Жалко, его еще много осталось...
Идти к себе было влом; друган Фитиля, Саня, напоил нас вином, да и Наташка попросила остаться. А и вправду останусь, переночую здесь. Внизу все равно дурдом — Доброволец сожрал дурман и съехал с катушек. Остальные, кто сожрал — Митя, Костик Саратовский и Гарри то есть, — разбежались по плато, а он сидит там, еле разговаривает, глюки пошли; ходить, к счастью, не может. Состояние, что называется, полной удолбанности.
Пошел я прогуляться, растрясти варенье, забрел на Кухню. Тишина, никого нет. Слышу, внизу вздох какой-то. Смотрю с обрыва: стоит Митя, смотрит вверх и держится за задницу. Глаза безумные, стоит и смотрит.
— Митяй, ты чё там делаешь?! — кричу. — Все в порядке?
Молчит. Смотрит и молчит. Знатно его дурманом накрыло.
Пойду, думаю, проведаю Добровольца.
Пришел в Рингушник, Андрюша сидит. Костер погас, он сидит, шепчет что-то. Попытался положить его, но тщетно — вырывается, на угольки хочет смотреть и бормотать.
Я сделал крюк, заглянул снова на Кухню. Чутье не подвело. Митя по-прежнему стоял на том же месте и все так же, задрав голову, смотрел наверх.
Любопытно, как он там оказался?
От Цитадели донеслись рычание и крики. На стене сидел Гарри и, яростно жестикулируя, разговаривал с воздухом. Судя по кивкам Гарри и его резким движениям, разговор происходил на повышенных тонах, незримый собеседник никак не хотел принимать его позицию.
— Гарри, может, слезешь? — попытался я поучаствовать в его судьбе.
Гарри замер, прислушался. Быстро вырвал из стены кусок дерна и швырнул в меня. После чего немедленно вернулся к беседе с воздухом.
Надо попробовать этот дурман, любопытная штука.
28 сентября, понедельник
Пуля с утра порадовал новостью. В Севастополь мы едем не завтра, а сегодня. Ну и отлично, до семи вечера времени еще навалом. У Наташки уже традиционно похавали варенья с сухим молоком по моему рецепту, супа с тушенкой и покурили отличного плана.
Появился Гарри с запавшими глазами и грустно поинтересовался, не видел ли кто-нибудь его гитару и правый кроссовок. Где он провел свою дурманную ночь, не помнит совсем. Говорит, что припоминает — беседовал на какой-то из крепостных стен с доном Хуаном и Карлосом Кастанедой, но без подробностей. Я посоветовал полазить по Цитадели и поискать гитару там.
На Кухне опять никого — ни туристов, ни хиппов. Заглянул повнимательнее посмотреть на место, где вчера стоял Митька, и глазам своим не поверил: Митя за ночь не сдвинулся ни на метр. Стоял ровно в той же позе, что и вчера, и, судя по всему, простоял так всю ночь!
— Митька! — заорал я. — Чего там стоишь! Ты жив вообще?!
— Ринго, — прохрипел Митяй. — Ты не знаешь, как я Понятия не имею. Иди в сторону моего грота, там встретимся.
Когда я добрался до Рингушника, Митя уже дошел — по низу-то быстро — и вместе с Добровольцем и Костиком жадно пил воду. Костик не помнит, где бегал, но проснулся в моем гроте. Доброволец очнулся, ничком лежа на спальнике. А вот с Митей сложнее. Доброволец с Костиком скептически хмыкнули, но я слушал в оба уха.
— И вот хожу я по Кухне взад-вперед, взад-вперед. И вдруг оступился, края не увидел, да и улетел вниз. Пришел в себя — не пойму, где я. Встал, посмотрел вверх, а тут меня новой волной и накрыло.
— Да хорош гнать, Митяй, — сверкнул очками Доброволец, — с Кухни падать не меньше тридцати метров. И камни внизу. Гонщик.
— Да я тебе говорю, я фиг знает как цел остался! Я самого момента падения почти не помню. Но было ощущение, что меня кто-то поймал в полете и аккуратно положил на землю!
— Говорящее облако? — усмехнулся я.
— А откуда ты... А с чего ты решил? — напрягся Митя. — Хватит надо мной прикалываться! У меня вообще в голове все взболталось, я всю ночь стоял и смотрел вверх!
— Говорящее облако в штанах, — хохотнул Костик.
— Да блин, посмотрите, на мне ни царапины! — взревел обиженный Митяй.
