Геннадий Авраменко - Уходили из дома
— Ну всё, я тебя щас закопаю, — растирая кровь по лицу, взвизгнул Валера и кинулся ко мне.
Я уже по-боксерски подпрыгивал: бой так бой, подходи, родной.
Хук — Валера отлетает.
Второй тем временем, тоже поднявшись, достал ножик и неуверенно двинулся ко мне.
Ситуация дурацкая, что делать дальше — непонятно. Нож я отнял без труда, просто вкатил правой ему в нос, выхватил из обмякших рук. Держу, как быть — не знаю. Валера орет; третий, трусишка, в бой не рвется; второй хлопает глазами.
Тут ножик достал и Валера. Длинный, неприятный. Признаться, раньше с ножами я дела никогда не имел, мне проще без оружия, но сейчас ситуация сложилась странная — и он, и я с ножом, лицом, так сказать, к лицу.
— Брось, идиот, — пропыхтел я.
— Убью, сука, убью! — орет он.
Дальше смутно как-то, нечетко. Он выкинул вперед руку с ножом, как со шпагой, я отбил левой и инстинктивно чиркнул ножом ему по корпусу.
Валера взвыл. Нож его приятеля, к несчастью, оказался острым, распоротая майка набухла кровью.
Гопник не упал, а, вереща, застыл, глядя на пузо. Я схватил свои пожитки, бросил в воду нож и, пятясь назад, пробурчал:
— Это самооборона, нечего лезть было. Не надо сюда больше ходить.
И побежал.
Лицо ныло от удара, а в голове билась одна только мысль: я его убил. Я убил этого кретина, нет, я убил какого-никакого, но человека! Что, если я чиркнул ножом сильно, а не так, как хотел, — слегка, чтобы напугать?! Да и вообще, ничего я не хотел, я помыться пришел!
Перед глазами явственно возникла картина: крестьянин валяется у родника с выпавшими сизыми кишками.
Прибежав в Рингушник, я мигом собрал вещи и приготовился к мгновенному исчезновению. Костик еще утром поскакал в Мустанговую грузиться Кастанедой, так что в гроте была тишина и пустота. Снова возникли картины моего незавидного будущего: камера, криминальные авторитеты, каторжные работы, какие-то бредовые колодки на ногах и я в Сибири...
Не выдержав одиночества, я пополз наверх.
Тут же, прямо на подъеме, наткнулся на Наташку Сладкоежку.
— О, Ринго, ты куда? Я к тебе.
— Пойду пройдусь.
— Что-то ты помятый какой... — озадачилась Наташка. — А что такое «А-ди-дас»?
— Спортивная одежда, что, — огрызнулся я.
— А, — хохотнула Наташка. — Ну ладно. В гроте есть кто? Я у тебя чаю попью?
На Кухне сидел Митя.
— Адидас, — сказал он, едва увидев меня. — Круто.
Я присел на камень и медленно принялся крутить сигарету.
— Это ты к чему сказал? — поинтересовался я спустя пару минут.
— Да так... — отмахнулся Митя, занятый приготовлением чая.
На запах чая, не иначе, появились Шинель и Вика.
— Добрый день! — жизнерадостно ворвались они в тишину Кухни.
Присели у костра, посмотрели на меня. Одновременно, как щенята, наклонили головы и медленно сказали:
— А-ди-дас.
Уже понимая, что почему-то являюсь источником названия спортивной фирмы, я осмотрел свою одежду и потребовал зеркало. Нашлось у Вики в рюкзачке.
На левой половине моей подпухшей физиономии красовался привет от гопоты из Залесного — достаточно четкая надпись «Adidas».
На хохот сбежался народ. Обижаться не на кого, пришлось и мне смеяться над собой, действительно же смешно.
Рассказывая про утренний инцидент, я не утаил ничего. Хиппи воодушевились, хлопали по плечу и подбадривали, обещали, если что, выступить свидетелями, божились, что в крайнем случае будут носить мне на зону апельсины.
Смешно и страшно одновременно. Но уже вечер — ни гопников, ни ментов не видно. Все говорят, что если бы он умер, то сейчас бы мы все лежали мордой в пол. Может, и вправду все обошлось?
У нас здесь официальные новости первыми узнают археологи, поэтому, взяв несколько человек для поддержки, я отправился к ним на поляну. Но все было спокойно. Ни сплетен, ни новостей гробокопатели нам не выдали, хотя утренняя стычка прошла у них буквально под носом. Мирно поболтали, археологи подкинули нам три пачки киселя, но немного и разочаровали, что завтра они не уезжают.
Успокоившиеся, мы вернулись на Кухню и до трех ночи сидели у костра, пели, пили кисель, кушали манную кашу.
Наташка осталась у меня.
25 сентября, пятница
Проснулись от диких воплей Наташки:
— Сашка Герик нашел у себя мустанга!
И она немедленно подвергла нас тщательному осмотру на предмет педикулеза. Вшей ни у кого, естественно, обнаружено не было, и мы на всякий случай обиделись.
Вчера ночью в грот ворвался некий молодой человек, с порога засыпавший нас кучей вопросов и восторженных междометий. Заговорив глаза, он выпросил у нас здоровенную дровеняку и скрылся в ночи. Я перепугался, конечно, думал, за мной пришли, уже собирался рвануть вниз по склону. Хорошо, что не побежал, точно бы в темноте шею свернул. А сегодня пришел папа этого молодого человека, отрекомендовался дядей Васей и пригласил в гости. Они на Кабаньем роднике встали, соседи. Это они зря, не подумавши.
Вечером мы, естественно, зашли к ним в гости и сожрали у них все, что смогли сожрать. Туристы как туристы, без искры в глазах и заморочек. Порассказывали им про Мангуп, даже переборщили, кажется. Ужас в их глазах несколько раз промелькнул нешуточный.
Сварили последний кисель. Жалко.
Рожа немного проходит, надпись «Адидас» тускнеет. Немного жаль даже. Думаю завтра свалить в Симферополь, заодно в селе постараюсь узнать новости. Не может же так быть, что о порезанном человеке никто не знает!
Археологи предсказуемы: «Уедем завтра».
26 сентября, суббота
В Симферополь ехать я раздумал, боюсь пока вниз спускаться.
Вскочил как ошпаренный — обещал в восемь разбудить Наташку Мышонка и проспал! Добежал до ее пещеры и вздохнул с облегчением. Сама проснулась, видимо, значит, уехала уже. Шмотки разбросала, все лежит в открытую, вот беспечная девочка! От греха подальше собрал ее вещи и спустил их в нижнюю, Археологическую, пещеру. Туда хрен кто залезет, только свои.
Зашел в Харьковскую и только тут вспомнил, что Гена с Мышонком вместе собирался ехать, в гости. Уехать уехал, а мешок спрятать забыл. Они с Наташкой прямо два сапога — кеды! Начал я мешок за сено ховать, и так захотелось мне в него заглянуть, аж скулы свело. Ну имею, думаю, право посмотреть, что я прячу, а вдруг там вообще камни?
Заглянул одним глазком и чуть сознание не потерял. Мешок с сухарями, хлебом, сахаром, крупой и супами! И шмат сала! Ничего себе Гена куркуль!
Свесил с обрыва ноги, покурил. Легче не стало. С одной стороны, воровать нехорошо. А прятать от человечества такую продовольственную заначку — справедливо? С другой стороны, на хрена я полез в мешок? Не полез бы — не терзался бы сейчас.
В общем, рассудив, что раз уж залез и знаю, то имею право на свою долю. Отрезал небольшой кусок хлеба и сала. Почистил луковицу и тут же, немедленно все это съел. Спрятал мешок подальше и ушел.
Бог меня накажет.
Или простит.
Немного разобравшись с совестью, заглянул в Мустанговую. Никого. На Дырявом все пещеры тоже оказались пусты. В солнечное сплетение вползла легкая паника. Где люди? Куда все делись?! А, ну конечно. Кто-то застрял в Севастополе, кто-то в Симф уехал... Никого. Забавно. Учитывая, что в гротах на Сосновом сейчас никто не стоит, получается, что Мангуп абсолютно пуст. Парочка оставшихся на хозяйстве археологов не в счет.
Меня охватила эйфория. Распевая во все горло «Калинов мост», «Крематорий» и «Разные люди», я бродил по горе, наслаждался полным одиночеством и спокойствием. В воздухе сотней звуков звенел день. Сегодня Мангуп был на редкость голосист, несмотря на осеннее настроение. Осень взорвалась бабьим летом, коротким, но таким нужным, долгожданным! Жуки снова повылезали, козявки какие-то на паутинках летают, липнут прямо к лицу. Видимо, почувствовав, что некого бояться, по плато пулей пролетел заяц. Зараза, на меня не обратил ровным счетом никакого внимания, а ведь пробежал всего в паре метров!
На Мужском роднике непривычно тихо. Никто не стреляет сигаретку, не просит мыло или зубной порошок. Не интересуется, как пройти к храму Кибелы, почему Кибелы и вообще откуда он здесь мог взяться. И я молчу, спрашивать нечего и не у кого. Спокойно.
На тропинке обнаруживаю подарок — пачка «Родопи». Целая, без пары сигарет всего. Спасибо, отец-гора!
У Фашистских пещер присел покурить, пожмуриться на солнышке. Досмолив до половины, повернулся, чтобы оставить покурить кому-то, но вспомнил, что один, и с удовольствием докурил сам. А нет, не с удовольствием. Чувство раздражения, что мне не с кем поделиться классной сигаретой, застало меня врасплох. Что такого, подумаешь, некому оставить! До завтра наверняка останутся сигареты, кому-то из вернувшихся повезет.
А если... А если завтра никто не вернется? Вдруг все так и застрянут в своих гостях? Нет, что я переживаю, все придут явно через пару часов. Уже полдень, скоро, скоро.
