Ридиан Брук - После войны
Делая вид, что раскладывает карты на ковре, он дотронулся до ее обнаженной ноги и задержал руку. Он уже дотрагивался до нее в своих восхитительных воображаемых приключениях. Но сделать это в реальной жизни… вот в какие игры ему хотелось бы поиграть. Хотелось погладить ее кожу над коленом, круговыми движениями, будто протирая кружок на запотевшем окне. Эта мысль скользнула дальше, к паху, окатила странными ощущениями. Вот бы провести рукой вверх, к тем невозможно белым трусикам, коснуться ткани. И что потом? Не сожмет ли она бедра, поймав его руку между ног?
Фрида никак не дала понять, что заметила прикосновение. Она положила Катберта и переключила внимание на кукольный домик, потом встала на колени и, окинув взглядом расположение кукол, указала на мальчика в спальне:
– Это ты. Это… – она показала на куклу за фортепиано, – фрау Морган. Это, – жест в сторону кукол на крыше, – мы с папой.
Эдмунд кивнул. Он хотел вернуться к другой игре, но Фрида, казалось, всерьез увлеклась. Поменяла куклу Фриду на куклу Рэйчел, поместив Фриду с Эдмундом на первом этаже, а маму Эдмунда с герром Любертом на крыше. Потом положила взрослых вместе в хозяйской спальне. Эта перестановка как будто позабавила ее. Эдмунд тоже засмеялся, хотя, по правде говоря, не был уверен, что это смешно. Вид куклы герра Люберта и куклы мамы вместе, в спальне, непонятно почему смутил его.
– А где папа Эдмунда? – спросила Фрида.
Эдмунд указал на машину, стоящую на острове из одежды рядом с конем-качалкой.
– Гельголанд.
Фрида встала и подошла к коню, погладила его блестящую спину и поставила ногу на машинку. Покатала ее взад-вперед по ковру.
– Ты можешь отправить его назад.
– Сейчас?
– Сейчас.
Фрида ногой толкнула машинку назад по ковру с такой силой, что домик покачнулся от удара, а машинка перевернулась.
Меж деревьев что-то мелькнуло, словно кто-то двигался перебежками, от дерева к дереву. Рэйчел приостановилась и потянула Люберта за руку:
– Мне кажется, за нами следят.
Люберт обернулся.
– Дети. Trummerkinder[75].
Из-за стволов выглядывали мальчишки. Один, по виду сверстник Эдмунда, был вооружен палкой-копьем.
– Не обращай на них внимания. Они принимают нас за беженцев или любовников, гуляющих в парке.
Определение «любовники» показалось Рэйчел слишком легкомысленным. Быть любовницей, как она обнаружила, требует больше хитростей и уловок, больше изобретательности и изворотливости, чем пишут в любовных романах. Они проводили много вечеров перед камином, ведя разговоры по душам, но в доме было полно глаз и ушей, а сейчас, когда на улице похолодало и все сидели дома, возможности спокойно уединиться просто не осталось. Даже для этого короткого побега ей пришлось уйти из дома первой, а ему попозже; она отправилась «подышать воздухом», он – «поискать дрова». Льюиса не было уже почти два месяца, но с той рождественской ночи им впервые удалось найти время побыть совсем одним.
Пока они шли по Иенишпарку, она думала, что зима – очень подходящее время года для любовного романа. Легче оставаться неузнанным, когда люди кутаются в теплые одежды. Издалека все выглядят одинаково, а сегодня они особенно хорошо экипировались: она в галошах и черном шерстяном пальто, а Люберт в лыжной шапке и с рюкзаком, набитым топливом для домика егеря, вполне могут сойти за двух беженцев, направляющихся в ближайший лагерь.
Парк находился всего в пятнадцати минутах ходу от дома, но здесь ты словно оказывался в другой стране. На девственно чистом снегу только оленьи следы. С архитравов большого дома в центре парка свисали сосульки. По дороге Люберт рассказал его историю:
– Ландшафтом занимался человек по имени Каспер Бек. Талантливая личность. Хотя фигура несколько трагическая. Пытался найти универсальный язык, и у него ничего не вышло. Бедняга впал в отчаяние и лишил себя жизни.
Когда они подошли к домику егеря, Люберт объяснил, что семейство Клаудии благодаря своим связям получило лицензию на отстрел дичи в парке и частное владение на его территории. Домик был своего рода причудой, подделкой под хижину в американском стиле, и стоял на берегу пруда, также являвшегося частной собственностью. Заснеженный, в окружении сосен домик и в самом деле напоминал лачугу на заброшенных новых землях. Люберт вытащил ключ, очистил замок от наледи и отпер дверь.
Внутри – крепкие деревянные стулья, плетеные коврики на полу, стойка для ружей и кабанья голова над камином. И большая плита. Из рюкзака Люберт извлек растопку – куски деревянного ящика и газету «Ди Вельт» – и занялся камином. Пол был усеян сухими трупиками насекомых, хрустевшими под ногами. Рэйчел смела их к двери сосновой веткой и навалила перед камином коврики, соорудив подобие ложа. Потом села и стала смотреть, как Люберт разжигает огонь. Он выждал, чтобы щепки немного прогорели, и подбросил угля, осторожно выкладывая кусок за куском на горящее дерево. После чего присоединился к ней на импровизированной кровати, и они вместе, сидя, словно скауты в лагере, наблюдали, как огонь лижет уголь, набирая силу. Несмотря на серьезность происходящего, Рэйчел не оставляло ощущение, что все это – какая-то детская игра.
Снег на одежде начал таять, вокруг них заклубился парок. Люберт снял шапку и шарф. Рэйчел сделала то же самое. Потом он поцеловал ее и мягко уложил на спину. Они долго целовались, а потом слились, так и не раздевшись. Получилось не совсем так, как в ту, первую ночь. Холод и обстановка требовали поспешности, и движения выходили неловкими. Однако, несмотря на слои одежды, Рэйчел чувствовала себя более уязвимой и беззащитной, чем когда лежала с ним обнаженной. В этот раз она слишком остро ощущала себя саму, гнет времени и жизни. После они лежали, глядя на паутину в потолочных балках. Она гадала, долго ли еще им удастся отгораживаться от действительности.
– Когда начну работать, буду проектировать домики в стиле американского Запада. – Люберт встал и начал рисовать что-то указательным пальцем на запотевшем стекле. – Это именно то, что людям нужно.
– Когда ты получишь сертификат?
– Скоро. Хотя майор, похоже, решительно настроен найти что-нибудь. Что-нибудь доказывающее, что я не такой уж «чистый». Представь, если бы он увидел нас сейчас…
– Не надо, – попросила она. При мысли, что Бернэм может узнать об их связи, Рэйчел почувствовала себя так, словно извалялась в грязи.
Люберт продолжал рисовать на оконном стекле пальцем.
– Одна комната, но с галереей и просторной верандой. Думаю, больше человеку и не нужно.
Рэйчел наблюдала за ним с искренним удовольствием. Предаваясь мечтам, Люберт совершенно преображался. То, что она поначалу приняла за дерзкую самоуверенность, оказалось увлеченностью. Он мог говорить и спорить обо всем на свете – религии, браке, искусстве, скорби, потере и смерти. За последние несколько недель она, казалось, обсудила с Любертом больше тем, чем за все двадцать лет жизни с Льюисом.
– Больше никаких вилл для миллионеров. Никаких заказов от зажиревших гамбургских торгашей, стремящихся уесть своих соседей. Отныне я буду проектировать здания для общего блага. – Он отступил от окна. – Ну вот. Что ты думаешь? Могла бы ты здесь жить?
Рэйчел взглянула на выполненный всего в несколько линий рисунок на запотевшем стекле. Она не знала ответа на этот вопрос, даже если забыть о неосуществимости мечтаний Люберта. Ведь у нее был Эдмунд. И Льюис. Но она ответила:
– Думаю, да.
– Со мной? – спросил он уже серьезнее.
В окне вдруг возникла каска британского солдата – точно в центре наброска. Рэйчел села и прикрылась. Незнакомец постучал в окно, прижался лицом к стеклу. Бродяжка. Один из Trummerkinder.
– Weg![76]– крикнул Люберт, стукнув в стекло.
Мальчишка сделал неприличный жест пальцами и продолжал глазеть на них, весело ухмыляясь. Люберт кинулся к двери. Порыв холодного воздуха ворвался в натопленную комнату, и Рэйчел, поплотнее запахнув пальто, поднялась и подошла к окну. Люберт отогнал непрошеного гостя на несколько ярдов и шутливо швырял ему вслед снежки. Мальчишка отбежал в деревья и прокричал что-то, чего она не поняла.
Люберт вернулся, смеясь.
– Маленький негодяй. По крайней мере, главное шоу он не застал.
Рэйчел застегнула пальто. Сравнение их близости с шоу было ей неприятно.
– Так… – Люберт отряхнул снег с ладоней, – время пикника.
Он полез в рюкзак и вытащил кусок сыра, банку маринованных огурцов, полбуханки хлеба, фарфоровую мисочку с маргарином и маленькую бутылку персикового шнапса. Потом принес бумажную скатерть, столовые приборы и два оловянных бокала, аккуратно все разложил, как человек, уже делавший это раньше.
