Собиан Хайес - Девушка с зелеными глазами
— Ты жила в общежитии? — невинно спросила я.
— Нет, все места раздали первогодкам. Единственное жилье, которое мне удалось заполучить, было за городом. Грязная комната в большом старом доме с пятью другими такими же обшарпанными комнатами. Сырость, мыши, обои слезали клоками…
Мама взяла чашку и сделала глоток, пролив немного кофе на свой свитер, но даже не заметила этого. Она замолчала, и я поняла, что мне придется уговаривать ее и нужно очень аккуратно подбирать слова.
— А это место… я хочу сказать… возможно ли, что оно как-то связано с Грейс, или Женевьевой, как она себя сейчас называет?
— Я не могу утверждать этого, — сказала мама с отчаянной надеждой в голосе. — Все это просто может быть ужасным совпадением, только и всего. Нет никаких доказательств, кроме имени.
Она говорила мне одно, но ее глаза говорили совсем другое. Был только один способ выяснить происхождение Женевьевы раз и навсегда. Я укрепляла свою решимость, понимая, что стою на пороге чего-то очень важного.
— А ты могла бы вспомнить дату рождения Грейс?
Мама тут же назвала дату, чем несказанно меня удивило, но я подумала, что раз она всего на четыре дня отстоит от моей даты рождения, то поэтому так ей и запомнилась.
— Тогда нет никаких сомнений, — решительно сказала я. — В колледже подтвердили дату рождения Женевьевы по компьютерным данным. Женевьева и Грейс — это одна и та же девушка.
Мама едва отреагировала, и я поняла, что глубоко внутри это уже не является для нее новостью. Но у меня в желудке защемило, и появлялись дикие мысли в голове, когда я вспоминала о фотографии неизвестного ребенка. У мамы была послеродовая депрессия, и она не понимала, что происходит, и мать Женевьевы обманом заставила ее взять маленького больного ребенка, а себе оставила сильного и здорового, или они предприняли сумасшедший эксперимент, решив поменяться детьми и посмотреть, что получится. Это было полным безумием, и я желала узнать правду, но было очень важно не напугать маму. Я несколько раз выдохнула и сосредоточилась.
— Ты хорошо знала мать Женевьевы?
— Я была с ней знакома, — подчеркнула мама, и не могу сказать, что доброжелательным тоном. Она нахмурила брови, пытаясь вспомнить. — Все знали, что она принимает наркотики, но закрывали на это глаза. Мы проходили мимо и не хотели в этом участвовать, так было проще.
— И что изменилось?
Мама закрыла глаза, и ее голос стал совсем тихим. Мне пришлось склониться к ней, чтобы расслышать слова.
— Она стала матерью и теперь уничтожала не только себя.
Я уже знала ответ, но все равно должна была спрашивать дальше.
— Была ли я там в то же время, что и Женевьева?
Мама уронила голову на грудь, что было для нее одним из способов выражения согласия. Она с трудом откашлялась.
— В ту ночь, когда мы только вернулись из роддома, ты спала, как ангел, безукоризненно-прекрасный и тихий, и утром ты была такой спокойной. — Она замолчала, по ее щеке скатилась большая слеза и упала ей на ногу. — И тут я услышала плач, неистовый, безутешный. Поэтому я пошла вниз посмотреть.
Я подскочила от неожиданности, когда в комнату вошла Джемма с таким видом, будто весь дом был ее личной собственностью. Она свернулась клубком у моих ног, и я стала гладить ее, радуясь возможности немного отвлечься.
— И что ты увидела?
Мама посмотрела вперед, в пространство, и заговорила голосом, абсолютно лишенным эмоций.
— Стояла знойная погода, и уже в девять утра было очень жарко. Рядом с мусорными мешками я заметила детскую коляску, и тут я увидела ее личико. Она была вся грязная, с мокрыми пеленками, размахивала ручонками в воздухе, и по ней ползала оса. Она была вся в пятнах и уже охрипла от крика.
Я почувствовала на коже мурашки и искренне пожелала разделить с мамой эту боль. Мне вспомнились слова бабушки, когда она рассказывала, как глубоко поразила маму смерть ее соседки из-за передозировки.
— С мамой Женевьевы было все в порядке? — осторожно спросила я.
Мама покачала головой и быстро вытерла лицо.
— Я уже ничего не могла сделать, уже никто не мог ей помочь. Я остолбенела от шока…
— Это была не твоя вина, — тут же сказала я, но мама проигнорировала мои слова и продолжала говорить все тем же монотонным голосом.
— Но когда я узнала… Я была в том же самом месте в то время… Я тоже была матерью, и это была моя обязанность. Я чувствовала это так сильно, что ничто не смогло бы меня остановить.
Это звучало немного странно, но я решила не обращать внимания.
— Ты вызвала полицию?
Мама не отвечала.
— Ты позвонила в полицию? — настаивала я.
— Они приехали, — ответила она. — Я точно помню, как они приехали.
— А что было с Женевьевой?
Мамин рот скривился от муки:
— Я не знаю. Я уехала далеко, вернулась домой вместе с бабушкой и дедушкой. Это было отдаленное, отрезанное от мира место, но как раз то, что мне было нужно.
Мне даже стало теплее от облегчения. Это были ответы, которые я искала. Вина мамы была лишь в том, что она повела себя неравнодушно. Если бы тем злополучным утром она не отправилась выяснять, в чем дело, все могло бы закончиться гораздо хуже. Женевьева тоже могла погибнуть. Я чувствовала себя как воздушный шарик, который медленно спустили, и теперь я могу дышать свободно. Как глупо было выдумывать всякие чудовищные сюжеты, когда объяснение оказалось таким простым, грустным, но простым.
— И ты никогда никому не рассказывала?
— Никому, вплоть до этого дня.
Я встала спиной к огню, чтобы погреть ноги. Теперь я могла смотреть на Женевьеву, как на обычного человека с психологическими проблемами, и не бояться ее ненормального отношения ко мне.
— Я уже достаточно взрослая, чтобы понять: ты не смогла бы спасти мать Женевьевы. Всем понятно, что ты не сделала ничего дурного.
— Всем, кроме Женевьевы, — подчеркнула она.
Зная ее, я понимала, что это правда, но было необходимо заверить маму в обратном.
— Она все поймет.
Мама резко выпрямилась в своем кресле, будто аршин проглотила.
— Эта девушка, Женевьева… Я не уверена, что она вполне нормальна.
Мне показалось, что сейчас был не самый удачный момент, чтобы обсуждать, насколько Женевьева была вменяема. Я до сих пор так и не узнала, как ей удалось выследить нас, но она что-то перепутала в своей голове, и теперь мама оказалась в чем-то виноватой. И становилось очевидным, почему она так ненавидела меня — у меня, в отличие от нее, была мама, и возможно, поэтому она угрожала отнять у меня мою жизнь.
Мы сидели в тишине, слушая, как шумит гроза. Мне было приятно, что сейчас мы с мамой изолированы от остального мира, и расстояние между нами исчезло. Я попыталась выпить свой кофе, но он остыл, и сверху него плавала молочная пенка. Мама обдумывала еще что-то, и я ждала, когда она начнет говорить первая.
— А детство Женевьевы? Оно было совсем несчастливым?
Я закатила глаза:
— В принципе, да. Но она была очень проблемным ребенком. Сколько бы людей ни пыталось ей помочь, в итоге она все равно оказывалась в одиночестве.
Эти слова неожиданно возымели ужасный эффект. Мама выглядела потрясенной и, закусив кулак, начала громко всхлипывать, дрожа всем телом.
— Кэти, я должна была вмешаться. Мы обе были молодыми матерями, но у меня были твои бабушка и дедушка, которые могли меня поддержать, у нее же не было никого… Если бы только на несколько минут раньше, я бы успела…
— У тебя было достаточно собственных проблем, — успокоила я.
— Я разрушила две жизни…
Я присела на колени рядом с маминым креслом.
— Мама Женевьевы погибла, потому что не смогла отказаться от наркотиков даже ради собственного ребенка. Она не поняла всей ответственности и заплатила высокую цену.
Мамины губы разошлись в беззвучном «о» от отчаяния, как у напуганного ребенка.
— Я не имею права судить, я сама была ужасной матерью.
— Ты не была ужасной матерью, — ответила я. — Я никогда не чувствовала себя несчастной или отвергнутой.
Мама не приходила в себя, и я злилась, что так бездарно ее успокаиваю.
— Эта ноша теперь всегда со мной! — воскликнула она. — Ты никогда не сможешь скрыться от собственного прошлого, как ни старайся.
— Я собираюсь поговорить с Женевьевой, — заявила я. — Убедить ее, что ты не сделала ничего плохого.
Мама упрямо покачала головой и выпятила нижнюю губу.
— Держись подальше от этой девушки. Она собирается заставить меня поплатиться… и добирается до меня через тебя…
— Больше этого не повторится, — настаивала я. — Она больше не может обидеть меня, потому что я знаю правду.
Мама неожиданно осела в кресле.
— Правда — это не всегда то, что нам кажется, — с трудом произнесла она.
Больше не было смысла говорить о чем-либо. Мама замкнулась в себе и в своих мыслях удалилась куда-то далеко, в места, куда я никогда не смогу за ней последовать.
