Наталья Симонова - Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)
Пока шла домой, Марина все думала о себе и Сережке. В памяти всплывали, как лоскуты, обрывки прошлой жизни, казавшиеся теперь очень романтичными. Детские мечты о счастье, влюбленный Костров, потерявший голову, его ухаживания, уговоры о замужестве… И следующие десять лет… Вспоминалось, как пылинки сдувал, баловал подарками, потакал прихотям, как лечил, развлекал, баюкал… Недавние картины поездки по Испании вставали перед глазами, и Марине казалось, что она была счастлива тогда…
Но потом зароились впечатления последних встреч, его приходы за барахлом, равнодушие к сыну и дочери. «Говорят, детям тяжелее, – думала Марина. – Ну, не знаю. Они хоть не отвечают ни за что. А я… Все теперь на мне!.. Сволочь, как же я его ненавижу!» В прошлой жизни проблемы делились на двоих, и основная их тяжесть, само собой, ложилась на плечи Кострова. Теперь… «Ладно – я, но от детей отречься! Сволочь… Ненавижу!»
4– А папа лампу забрал, – сказал Миша, чувствуя себя безнадежно плохим и опасаясь, что мама заговорит именно об этом.
Марина опустилась на диванчик в прихожей.
– Какую еще лампу? – спросила устало.
– У вас в спальне висела. Синюю такую лампу, – поспешно доложил мальчик. – А я тебя ждал и очень хорошо сидел… И папе помог лампу снимать. И он меня похвалил, – соврал Миша, с тревогой глядя на маму. – Я все хорошо делал и ничего не сломал. Я тебя ждал… А Таня не пришла…
Он не знал, что еще сказать, но чувствовал, что повел себя очень правильно, что удалось очень ловко отвлечь маму, и она на него не сердится. Только бы мама не сердилась! Тем более что на самом-то деле он ведь хороший… Он с завтрашнего дня уже будет хорошим мальчиком! Начнет новую жизнь, ничего не прольет, не подерется, и вообще… И папа вернется. Только бы мама не сердилась!
– Господи, что ж ты так сутулишься-то? Спина прям колесом стала! Что с тобой сделалось? – воскликнула мама, тихонько хлопая сына по лопаткам. Миша к ней прижался и затих, немножко успокаиваясь.
5Таня не спешила домой: с некоторых пор там поселилась тоска. Дома было тревожно, но в школе не лучше. «Вдруг в классе узнают, что у нас творится…» – то и дело думала она в ужасе. Только на улице, между квартирой и школой, в отрадном одиночестве, Таня могла немножко расслабиться, отдохнуть от новых для нее горьких забот. Она нарочно удлинила маршрут, жадно цепляясь глазами за все предметы, возникавшие по дороге. «О, собака… Хвост такой твердый… смешной… Воробей… х-х, какой… издали невзрачный, а рассмотришь – красавец! Полосочки там всякие, пятнышки… Или вот камни: пыльные – и ничего не видно, некрасивые, как асфальт. А в луже, помоются – красные, зеленые… Гранит объявится… шпат еще полевой…» – размышляла Таня, подвигаясь к дому.
У подъезда вспомнила о беде и нахмурилась. «Вдруг девочки спросят в школе… Или учительница вызовет папу… И все узнают? Нет, только не это! Позор! Я не вытерплю… Я тогда умру!»
Она сразу заметила пропажу кварцевой лампы.
– Так и знала, – выдохнула всей накопившейся бедой, – просто уйти никуда нельзя, обязательно что-нибудь исчезнет!
– Папаша ваш унес, кто же еще! – сгоряча обрушилась на нее Марина. – Вот вы и скажите любимому папочке, что тоже болеете, между прочим, и вам кварцовка тоже не помешала бы! И музыка дома, кстати, никому не вредила, а музыкального центра у нас теперь нет! Только магнитофон старый, шипящий! И телевизор новый тоже он забрал… – «И книги вместе с полками, и посуда, и машина, и гараж… даже постельное белье…» – болезненно додумывала Марина, но решила все-таки не травить больше дочери душу.
– Я-то при чем! – огрызнулась Таня. – Чего ты на меня набрасываешься? Я, что ли, все унесла? И ничего не собираюсь говорить, я с ним вообще не разговариваю! – буркнула, скрываясь в детской. Даже спина дочери выражала сердитый протест и обиду.
Марина закусила губу, но слез не осилила. На душе скребли кошки. Вечно она срывается на детях! Выплескивает на них свою досаду, невыносимую с непривычки боль, совсем изъевшую разнеженную долгим благополучием душу. И ничего она не может с собой поделать: любимые сын и дочь стали куда большей обузой, чем раньше.
Таня вернулась, села рядом, глядя исподлобья.
– Мам, не плачь, – сказала, – обойдемся мы без этой лампы. И без магнитофона обойдемся. Может… он еще отдаст, – добавила жалобно. – Ну не плачь, а то я тоже заплачу.
Миша, уткнувшись в маму, ревел в голос. Таня смотрела хмуро.
– Обойдемся, – прошептала, стиснув зубы. «А как хорошо было…» – пронеслось в голове. «Теперь этот ушел и все забрал… И нет ничего…» – тягостные мысли всплывали, точно мусор со дна. Но тоска по вещам все-таки была переносимой, а больную любовь к папе Таня давила ненавистью. Она вздохнула и опять вспомнила про школу: «Девочек теперь нельзя пригласить…»
Она молчала, уставясь в пол, машинально поглаживая по плечу плачущую маму. «Ничего, – подумала с отчаяньем, – мама должна что-нибудь придумать!» Но, взглянув искоса, безнадежно вздохнула.
– Ничего, ничего… – забормотала вслух, глуша тревогу, – не плачь, не плачь…
6Ну и денек сегодня выдался, прости господи!
Единственное светлое пятно – лампу наконец-то забрал! Слава богу, потихонечку отваливаю, развязываюсь с ними… Еще повезло – истерички этой не было. Добром ведь ничего не отдаст! А так – спокойненько, по-деловому, снял, уложил – до свидания! А то б она… Вспомнить только, как за книги меня крыла. Книги унес! Ей-то они зачем?! Смешно, ей-богу! Или музыкальный центр – ну, уела совсем! Можно подумать, в музыке чего-то смыслит! Центр ей нужен… Пыль в глаза пускать!
Да нет, повезло, просто повезло с этой лампой!
7Марина достала альбом с фотографиями. С фоток смотрела она сама – яркая, роскошная, пленительная – настоящая красавица. На многих карточках с нею рядом улыбались муж и дети. На море… В зоопарке… Дома… Вот всей семьей на Пушкинской площади. Ну да, это в мае, потом еще в Макдоналдсе… еще так смеялись… На фоне Пушкина снимается семейство… Вспомнилось, как они вдвоем с Сережкой ходили на концерт Булата Окуджавы.
Мы будем счастливы (благодаренье снимку!).
Пусть жизнь короткая проносится и тает.
На веки вечные мы все теперь в обнимку
На фоне Пушкина! И птичка вылетает…
Ага, будем счастливы, как же! Просто обязательно!
Зазвонил телефон.
– Уложила детей? – спросила Ира. – Что делаешь?
– Фотки смотрю, – промямлила Марина.
– Понятно. Раны бередим, – заключила подруга. – Ой, Мариш, мне так их жалко – и Мишаню, и Танюшку. Ну не погружайся ты в эту хандру, ради бога, переключись на ребят! Когда очень кому-то сочувствуешь, о себе уже как-то меньше плачется, вроде оттягивает.
