Наталья Симонова - Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)
А Аля летела к Былову, и ей-то уже было хорошо! Неслась легкими шагами, счастье переполняло ее. «В конце концов, – отмахивалась она от смутно пробивавшихся, слабых импульсов вины и страха, – никому я ничего не должна! Ни-ко-му! В конце концов, почему нужно смолоду готовиться к старости? В детстве же не готовилась к юности, а жила и радовалась жизни. Я и тогда упивалась счастьем, пришла юность – и принесла новое счастье, сама собой, без всякой подготовки. Главное знать, чего хочешь; а лучше начала любви – ничего нет! И пусть когда-то все это кончится… Зачем загадывать… Ну, пусть… Зато уж будет что вспомнить! Главное – знать, что ни одного мгновения не упущено!»
Она подбежала к машине, сияя внутри и снаружи. Неизвестно откуда взявшийся большой пес с облезлой спиной и сиплым, сорванным от привычного лая, психопатически злобным голосом кинулся к ней. От неожиданности Альбина вскрикнула, уронив ключи. Собака метнулась к ее ногам, схватила за брючину джинсов. Альбина пришла в себя, топнула кроссовкой, собачья морда мотнулась, выпустив ткань.
– Сидеть, – выкрикнула Альбина твердо и громко. И тем же тоном добавила: – Нормальная собака – а ведешь себя как свинья! Прочь! Пошла прочь.
Пес отшатнулся, рыча. Не отводя от него взгляда, Альбина быстро нагнулась за ключами.
– Прочь пошла! – еще раз строго и громко крикнула.
Пес отступил, но все поглядывал на Альбину и все порыкивал.
– Сидеть! – на всякий случай рявкнула снова Аля. Открыла дверь и оказалась наконец в машине.
Она опять взглянула на собаку – та уже семенила вдоль дома. Клочковатая шерсть и розоватая плешь на спине выглядели ужасно.
Заводя машину, Альбина заметила, что руки у нее дрожат. И ноги дрожали. Но чувствовала она не страх, а отвращение. А еще апатию. Только что была так счастлива – и вот. Ей не хотелось ехать к Былову. И не хотелось возвращаться к Ширскому. Пожалуй, впервые в жизни она уткнулась в вопрос: зачем всё? И еще в один – а может, в тот же, но с другой стороны: какая разница?
Возможно, это было первое предчувствие будущего опустошения. Или просто нервы растрепались в схватке с собакой.
Альбина потихоньку тронулась с места, стараясь собраться. И поехала туда, куда и собиралась, решив для начала ничего не решать.
Мы будем счастливы…
День не задался с самого начала. Боже мой! Я чуть не рехнулся!
Пробудился от какого-то кошмара, оказалось, к тому же проспал, будильник, что ли, забыл завести? Не помню. Вскочил, чертыхаясь, еще сон этот жуткий в голове варится… ногами в тапочки не попадаю. Собаку пнул – не полегчало. Брился – порезался, завтракал – обжегся. Шнурок порвал у ботинка. Машину не поймал, плюнул, нырнул в метро. Духота, толчея одуряющая, локтями затыкали, ноги отдавили, оборали последними словами. Сам оборал пару придурков, кажется, женского пола. Вырвался из вагона – шарф с левого плеча свесился, галстук за правое зацепился… На работу все-таки опоздал.
А тут еще позвонила моя бывшая. Ну, я ей сказал, от души разъяснил, чтоб она не вешала на меня свои проблемы и не смела трезвонить по пустякам ни на мобильник, ни, тем более, на службу. Она спросила так невинно: а что, мол, наши дети – тоже моя проблема? (Та еще мастерица задавать эти сучьи вопросики!) И голос! Боже, я уже слышать не могу этот тонкий, ноющий звук.
Не понимаю теперь, как вытерпел десять лет! Десять лет! Как я выжил? Почему не удавился? Она веревки из меня вила, а я как пес ей служил. И влип-то еще в детстве – мне пятнадцать, ей четырнадцать. Хороша была, что и говорить! Я как увидел – пропал. Сначала думал: невозможно… Потом понял: нет, это без нее невозможно. Ну, и полез на приступ.
Веревки из меня вила, натурально! А я и рад был. Мечтал: привяжу, необходимым стану. Черта с два! Хороша была, конечно, – не то слово. Сейчас-то… Да чего там, и сейчас она… Только теперь уже пусть это кого другого колышет, а меня тошнит от нее. Мне бы вот только кварцовку забрать – ну зачем она им? А тут поясница разламывается… Забрать! Сказать-то легко! Ведь это шуму не оберешься. Она ж разве что отдаст спокойно? За каждую дрянь зубами держится! Всегда была корыстной, сука. А! Все равно, заберу. В конце-то концов, достаточно она на мне поездила, плевал я на нее теперь.
2Миша слонялся по неприбранной детской, то за одно, то за другое хватаясь и тут же роняя. Разбрасывая игрушки, он старался отогнать мучительную мысль, и даже не мысль, а смутное ощущение, вызывавшее в душе панический страх. Наконец, сев на стул, ссутулившись и свесив руки между худых коленок, Миша задал себе прямой и честный вопрос: «Что ж, я получаюсь – плохой мальчик?» «Да? – почти тут же язвительно ответил он сам себе. – А кто ж тогда танк нарисовал?» Миша бросился к письменному столу, слегка пометался, шаря по поверхности, нашел рисунок на тетрадном листе с замятыми уголками и, склонив голову, засмотрелся. Очень хорошо… Да, очень, очень похоже. «Я нарисовал!» – произнес победно и, высунув язык, старательно принялся обводить контуры танка.
«Просто папа не знает еще, – подумал радостно. – Вот посмотрит, тогда уж и сам увидит – плохой я мальчик или там какой. А что мама ругается, что мне уже почти семь лет, а я суп пролил… А я просто в окно… А на гнезде ж вороны… яички зелененькие… А долго сидеть, чтоб птенцы?.. А я папе скажу, что буду аккуратно…»
Он услышал скрежет поворачиваемого в дверном замке ключа и, схватив рисунок, выбежал в коридор. Глядя, как отец неловко раздевается в прихожей, точно в незнакомом месте, как ищет, куда повесить плащ, Миша осторожно прижимался спиной к стене, пряча рисунок и замирая от надежды, что папа заметит листок и спросит про него.
– А, Мишка… – сказал отец приглушенным голосом. Взгляд его заметался. – Папа-то вот, видишь, папа-то за лампой пришел, – зачастил жалобной скороговоркой, – спинка-то у папы болит, так что без кварцевой лампы уж никак, никак не обойтись.
Причитая, прокрался в спальню, засуетился, нервно свинчивая прибор со стены.
– Мама скоро придет, – сообщил Миша, размахивая рисунком возле самого отцовского носа.
– Мама?.. А… хорошо… – Отец на мгновение остановился. Потом продолжил работу спокойнее. Всматриваясь в крепление, пробормотал: – Да я, пожалуй, уж и не дождусь ее. Тороплюсь, знаешь ли.
Шуруп застрял в стене. Лампа косо свисала, но не поддавалась, точно, не желая покидать обжитое место, цеплялась за стену.
– Давай подержу, – Миша с готовностью схватился за повисший край, помогая отцу.
Наконец папина добыча, оторвавшись, исчезла в объемном пакете. И отец рванулся к выходу.
