Сью Таунсенд - Мы с королевой
Чарльз смотрел на Освальда и думал: Боже ты мой, этот человек просто неприлично жирен.
Ли смотрел на Карлтона и думал: не иначе как он и вправду обменял свою бабульку на машину.
Жирнюга Освальд смотрел на Чарльза и думал: слушайте, это ж самая настоящая перенаселенность тюрьмы. Обязательно напишу про это в Европейский парламент.
— Сколько получил, Чарли? — спросил Ли.
— Шесть месяцев.
Чарльзу уже казалось, что в камере нечем дышать.
— Значит, выйдешь через четыре, — сказал Ли.
— Если будет хорошо себя вести, — заметил Карлтон, укладывая свои пожитки на свободные верхние нары.
Освальд вновь уткнулся в книгу Мадхура Джаффри. Он понятия не имел, как обращаться к особе королевской крови. «Сэр» или «ваше королевское высочество»? Завтра надо взять в тюремной библиотеке книгу по правилам этикета.
Встав на цыпочки, Чарльз заглянул в маленькое, забранное решеткой окошко. Видно было лишь кусочек красноватого неба и макушку дерева, опушенную молодой нежно-зеленой листвой. Явор, определил Чарльз. И стал думать про свой огород, который ждет его не дождется. Молодые побеги, проросшие семена и пикированная рассада тоскуют по нему. Он опасался, что Диана забудет увлажнять почву в лотках для семян и в подвесных корзинах с рассадой. Он умолял ее неукоснительно пасынковать помидоры; не упустила бы она их. Будет ли она исправно вливать в ящики с перегноем по полтора литра в день? Бросает ли, как прежде, овощные очистки в его компостную кучу? Надо немедленно написать ей подробные указания.
— Бумаги у кого-нибудь не найдется? — спросил он.
— Газетки, что ль? — озадаченно переспросил Ли Крисмас.
— Писчей бумаги, почтовой, — уточнил Чарльз.
— Письмо писать собрался? — спросил Карлтон.
— Да.
Про себя Чарльз уже было подумал, что, сам того не замечая, перешел то ли на французский, то ли на валлийский язык.
— Дак ведь надо, чтоб начальство само тебе все выдало, — объяснил Карлтон. — На одно письмо в неделю.
— Только одно? — удивился Чарльз. — Какая нелепость. Мне необходимо написать множеству людей. Я обещал матери…
Однако тут он почувствовал новую безотлагательную нужду. Ему приспичило сходить в уборную. Он тронул кнопку звонка возле двери и стал ждать. Остальные молча наблюдали за ним. Две минуты спустя Чарльз бешено давил на кнопку пальцем. Терпеть уже не было никакой возможности. Прошла еще одна мучительная минута, и в дверях появился мистер Пайк. Чарльз напрочь забыл, где находится.
— Наконец-то, — с упреком сказал он. — Мне нужно в уборную; где она?
Лицо Пайка под форменной фуражкой стало мрачнее тучи.
— «Наконец-то»? — насмешливо передразнил он Чарльза. — Я тебе скажу, Тек, где уборная. Вот она. — Он ткнул пальцем в стоящий на полу сосуд. — Ты сейчас в тюрьме, вот и сливай в парашу.
— Будьте добры, — обратился Чарльз к сокамерникам, — выйдите на минутку, пока я…
В ответ раздался неудержимый хохот. Схватив Чарльза за плечо, мистер Пайк подвел его к параше и, сбив с нее начищенным сапогом пластмассовую крышку, провозгласил:
— Мочеиспускание и опорожнение кишечника, Тек, происходит здесь.
— Но это же варварство, — возмутился Чарльз.
— Берегись, Тек, ты вот-вот нарушишь тюремные правила, тогда добра не жди.
— А каковы эти правила? — обеспокоенно спросил Чарльз.
— Вот нарушишь, тогда узнаешь, — с явным удовольствием ответил Пайк.
— В этом есть что-то кафкианское.
— Возможно, — промолвил Пайк, понятия не имевший, что значит это слово. — Но правила есть правила, и не жди от меня поблажек только потому, что когда-то ты был наследником престола.
— Я и не ждал поблажек, я…
Но Пайк уже захлопнул за собой дверь; не в силах больше удерживаться, Чарльз поспешил к пластмассовому сосуду и смешал свою мочу с мочой Освальда и Ли.
— Я читал книгу Кафки, — застенчиво сказал Освальд. — «Процесс» называется. Там одного парня судят, а ему и невдомек за что. Ну и в конце концов ему крышка. Скучища смертная.
Чтобы отвлечь их от оглушительного звона струи в параше, Чарльз сказал:
— Но как невероятно убедительно передана гнетущая атмосфера, вы разве не находите?
— Не, скучища смертная, — повторил Жирнюга Освальд.
Чарльз привел себя в порядок и, вновь подойдя к двери, нажал на звонок, попутно объясняя Ли, Карлтону и Освальду, что забыл попросить у Пайка письменные принадлежности. Но Пайк уже распорядился, чтобы на звонки из камеры номер семнадцать не отвечали. В конце концов небо за окошком потемнело, ветки явора исчезли, и Чарльз убрал палец с кнопки звонка. Он отклонил предложение Ли почитать его книжку, заметив:
— «Быстрое авто» — это не книга, а журнал.
Карлтон уселся за письмо жене и то и дело спрашивал Чарльза, как пишутся слова «достаточно», "протирать ", «потому что», «соски», «развлечение», «вторник» и «условно-досрочное освобождение».
Освальд в одиночку съел целую пачку печенья, тихонько, чтобы не шуршать оберткой и не потревожить сокамерников, выуживая его по штучке из пакета.
Наконец лампочка под потолком погасла, остался гореть лишь красный ночник, и заключенные принялись укладываться. Тюрьма, однако, не затихала. До них доносились крики, звяканье ключей и высокий тенорок, распевавший: «Благослови, Господь, принца Уэльского». Закрыв глаза, Чарльз стал думать о своем саде-огороде и вскоре заснул.
35. Платина
Из примерочной магазина на Слоун-стрит[44] Саяко вышла в костюме, сшитом по последней моде, как на обложке английского журнала «Вог». Костюм прошедшего сезона небрежной кучкой валялся на полу примерочной. Саяко осмотрела себя в большом зеркале сверху донизу. Менджер, стройная, вся в черном, стояла позади.
— Этот цвет вам очень к лицу, — сказала она, улыбаясь широкой профессиональной улыбкой.
— Беру, — сказала Саяко. — Еще возьму такой же темно-синий, бледно-желтый и цвета фрез.
Менеджер внутренне возликовала. Значит, они выполнят недельный план продажи. И она может еще по крайней мере месяц за свое место не волноваться. Боже, благослови японцев!
В одних чулках Саяко подошла к стенду с замшевыми мокасинами.
— И вот эти туфли — под цвет костюмам, размер четвертый, — сказала она.
Образцом для нее служила девица-манекен из стеклопластика, небрежно и очень натурально привалившаяся к прилавку; на ней был точно такой же кремовый костюм, что и на Саяко, а также мокасины, которые Саяко только что заказала, и сумочка — ее Саяко сейчас закажет, да не одну, а четыре: темно-синюю, кремовую, бледно-желтую и цвета фрез. Белокурый нейлоновый парик на манекене так и сиял. Девица прикрыла голубые глаза, словно в упоении от собственной арийской прелести.
