Владимир Шаров - Репетиции
Знание, когда Христос придет на землю, и первое (1669 год), и второе (1699 год), исходило от язычников, от волхвов, уверенных, что судьба всего, что есть в мире, раз и навсегда определена и никто и ничего не властен в нем изменить. Господь так же не властен, как и любой человек. Создав мир, Он создал его с начала и до конца, еще тогда, при сотворении, мир был целиком прожит Богом, и то, что сейчас становится нашей жизнью, все то, что было до нас и будет после нас, — лишь замедленное отражение и проигрыш уже происшедшего. Все судьбы не только прожиты, но и написаны, и умеющий читать знает их.
Похоже, нам не трудно понять, почему ссыльные так нуждались и верили в даты; ждать Христа каждый день, каждый час, каждое мгновение и каждый раз снова видеть, что Он не пришел, было невыносимо, и все-таки в их тогдашнем, летом 1669 года, ожидании Христа не было ничего от Сертана, хотя и он, делая постановку, тоже ориентировался на точное число. Для Сертана главным был иной путь понимания, и когда придет Христос, и как придет, путь, основанный на убеждении, что Он придет не раньше и не позже того, как актеры будут готовы не просто повторить то, чему Сертан их учил, но теперь не ему, а Христу, а готовы — одни принять Христа, другие — отвергнуть Его.
Сертан, занимаясь и репетируя с каждым из них отдельно, добивался от каждого его собственной, отдельной готовности принять или не принять Христа; пни же теперь, оставшись одни и канонизировав все его слова, объяснения, указания и таким образом как бы полностью сохранив его, чаще и чаще склонялись к совсем другой версии прихода Христа. Хотя их надежды на 1669 год не оправдались, многие и дальше продолжали считать, что важна не их отдельная внутренняя, а общая готовность мира: мир готов, мир сделал все, чтобы Христос пришел, мир больше не может ждать. Из чего следовало, что приход Христа можно и должно ускорить.
Самым ранним истоком их собственной версии было, как кажется, разделение и размежевание этапа на христиан и евреев. Ноша тех, кому выпало играть евреев, была такова, что христианин не мог и помыслить, чтобы поднять ее, и эта тяжесть рождала уверенность христиан, что евреи не донесут ношу до конца, что они не исполнят то, что им предназначено, и поэтому за ними необходимо следить и быть готовым на все, только бы они не предали, не ушли и не бросили. Тогда в первый раз в их постановке те, кто взял на себя больше, стали меньшими.
В последующие годы такое понимание актерами мира временами затухает, временами снова возобновляется (хотя формально авторитет Сертана непререкаем), пока в итоге ожидание Христа, ожидание Мессии и Спасителя не сводится к борьбе этих двух трактовок его прихода.
Как я уже говорил, с первых чисел сентября ссыльные в Березняках, перестав ждать скорого пришествия Спасителя, начинают работать вместе со стрельцами и дело теперь двигается намного быстрее. До настоящих холодов они успевают поднять зябь и срубить несколько больших изб, в которых — гуртом и без разбора — зимуют. Когда устанавливается санный путь, стрельцы уходят обратно в Енисейск и в Березняках остается один только десятник, назначенный наблюдать за ними.
По внешнему виду их жизнь с каждым годом все меньше отличается от жизни других ссыльных поселенцев в Сибири. До весны они строят, потом — пахота, сев, покос, жатва; ссыльные и летом, если позволяет поле, продолжают обживаться и строиться: ставят избы, хлева, амбары, но обычно больше плотничают осенью и зимой, когда хлеб убран и в поле работы нет. Десятнику, в сущности, нечего сообщить о них, но его не отзывают в Енисейск ни через год, ни через два, и они постепенно примиряются с этим.
Как ни странно, несмотря на свою обращенность к концу, поселенцы умело хозяйствуют, и деревня быстро богатеет. Два обстоятельства способствовали их процветанию: Березняки стояли на отшибе, далеко от наезженного пути между Обью и Енисеем; чужие — и служивые люди, и партии ссыльных, идущие все дальше на восток, — попадали сюда редко, значит, и дополнительных повинностей было мало, платили они одну лишь подать, платили зерном, но по плодородию земли она была нетяжела, еще важнее было то, что якутские племена, кочевавшие по соседству, были с ними в союзе и много помогали, особенно лошадьми. Связи с якутами были у ссыльных такими тесными и прочными благодаря волхвам, которые шаманили для якутов и пользовались среди них огромным влиянием. Впоследствии и волхвы, и другие римляне (среди которых не было женщин, кроме жены Понтия Пилата) все чаще сходятся и женятся на якутках, но это никак не влияет на их верность постановке.
Язычество, изгойство и отделенность от остальных и раньше, при жизни Сертана, сближали римлян с волхвами — теперь через браки с якутками они становятся кровными родственниками и держатся еще ближе. Все контакты деревни с внешним миром, почти запретные и для евреев и для христиан, идут только через римлян. Деревня нуждается в них на каждом шагу. Они понимают это и, пожалуй, довольны своей ролью.
В Березняках ссыльные, оценив данную списком их партии подсказку, снова селятся семьями и живут, как жили в Новом Иерусалиме. Территориального разделения на евреев и христиан, возникшего, когда они шли этапом, больше нет, и со стороны понять, кто из них еврей, кто — христианин, невозможно. Только сами они знают, кто есть кто. Этого внешнего разделения нет и позже, все время, пока они живут на одном месте, и лишь в дороге, в пути, когда посторонние причины или внутренние обстоятельства срывают их с места и лишают оседлости, оно появляется вновь.
В дальнейшей их жизни хорошо различимы такие чередующиеся между собой периоды спокойного и стабильного, во всяком случае, внешне, существования и периоды смут и гонений. Первые длительны, продолжаются они тридцать — тридцать пять лет, это время обычной крестьянской работы, упорных репетиций, достойного и твердого ожидания прихода Христа, уверенности, что ждать осталось недолго и Он скоро придет. Община тогда ни в чем ни по духу, ни по букве не отступает от Сертана, точно он и вправду по-прежнему живой и по-прежнему с ними. Потом происходит срыв. Они рвут с его постановкой: в течение нескольких месяцев все, что было им сделано, разрушается и гибнет; пик кризиса часто падает на позднюю осень, зиму и начало весны, но никогда он не длится больше полугода.
Было бы неправильно считать эти кризисы некоей формой массовой циклотимии, нет, то было время торжества их собственного представления, что они должны делать, чтобы пришел Христос. И вот, когда кажется, что их путь, их понимание окончательно победили, постановка, как ее задумал Сертан, уничтожена и уже ничего не вернешь, начинается ее восстановление. Восстанавливать постановку, в сущности, не из чего и некому, и поэтому возвращение к тому, что было раньше, тянется нередко поколение и два.
