Владимир Войнович - Малиновый пеликан
– Ой, красота-то какая! – от всей души завопила Зинуля.
А Паша, руки раскинув, ту же самую мысль выразил другими словами с упоминанием матери. Он же сообразил вовремя выхватить свой мобильник и теперь снимал на видео это великое зрелище.
За жар-пеликаном, соблюдая дистанцию, несся реанимобиль человеческий, за ним ветеринарная «Скорая помощь», затем инкассаторская машина – бронированный микроавтобус, полицейский броневик на восьми колесах, а за броневиком опять мотоциклисты, еще сорок штук. Когда они проносились мимо, Паша нажал на клаксон, и все стоявшие в пробке автомобили одновременно загудели, все скопившиеся у края дороги пешеходы заулюлюкали и стали показывать трехколесному мотоциклисту палец. Но он, видимо, звуковые сигналы понял как приветственные, а в не очень ясном освещении принял средний палец за большой, и на ходу помахал всем нам рукою в белой перчатке. Я ему тоже помахал – отдельно, и мне почему-то показалось, что он этот мой жест заметил.
Наконец-то нам дали зеленый свет, полицейский перед нашей машиной взмахнул своей палкой, и все машины вместе с нашей, как застоявшиеся кони, рванули вперед. Нас тут же обошли и со страшным ревом понеслись к месту своего назначения пожарные машины, но в этом, кажется, не было уже большого смысла, ибо супермаркет неспешно догорал, и ветер раздувал отдельные головешки и взвихривал над местом события тучи пепла. Впрочем, этот пожар уже мало занимал мои мысли, поскольку я был все еще под сильнейшим впечатлением от пронесшегося кортежа.
Конечно, весь этот проезд произвел на меня сильное впечатление. Хотя его пышностью я был все-таки покороблен. Я подумал и поделился мыслями со спутниками; ну зачем он носится по Москве с этими мотоциклистами, «Кадиллаками», «Мерседесами» и броневиками? Сколько ж это все может стоить, сколько всего хорошего можно на эти деньги построить, детей сколько вылечить?
– Ну как же-с, – отозвался знакомый голос. Я обернулся на голос и увидел Ивана Ивановича, который сидел в темном углу, зажав удочку между коленями. – Как же-с, – повторил он. – Это же первое лицо государства. Мотоциклетный эскорт ему полагается для почета, «Кадиллак» для шика, броневик для охраны, «Мерседес» для обслуги…
– А реанимобиль? – спросил я.
– Это и ежу ясно, – укоризненно усмехнулся Иван Иванович. – Мало ли в дороге что может случиться. ДТП, инфаркт, инсульт, аппендицит, теракт. Надо же сразу что-то делать. Это же не мы с вами. С нами, если что случилось, ну и ладно. А что будет, если с ним то же самое приключится?
Я задумался: что же будет и будет ли что-нибудь? А на свое недоумение по поводу наличия среди машин сопровождения ветеринарной службы получил не вполне внятное разъяснение, что Первое лицо, работая с дикими животными, достигло такого совершенства в искусстве перевоплощения, что само отчасти является диким животным. И что порой для оказания ему полноценной медицинской помощи требуется консультация ветеринара.
– Ну хорошо, – сказал я, – ладно, это я понял. А инкассаторская машина зачем?
И на этот вопрос получил понятное объяснение. У первого лица государства личных расходов практически нет. Жилье, еда, одежда, транспорт – все, как говорят американцы, free of charge. Все бесплатно, а зарплату куда девать? Вот он ее откладывал, а теперь накопленное дома хранить опасается. Тем более что у него всяких домов там и сям столько, что забудешь, в котором хранишь.
– Но зачем же дома хранить? – возразил я. – Есть же Сбербанк, ВТБ.
– Наши банки? – переспросил Иван Иванович и громко рассмеялся: – Ха-ха-ха-ха.
Я сказал:
– Если наши банки для вас ха-ха-ха-ха, то есть, к примеру же, например, офшоры.
Тут Иван Иванович не сдержался:
– Вы что? Какие там офшоры? А санкции?
– А, санкции, да. Про санкции я как-то и не подумал.
– Эгоист, потому и не подумал, – попенял мне Иван Иванович. – Вас санкции не касаются, а на тех, кого касаются, вам, как я вижу, наплевать.
– Ну почему же наплевать, – возразил я. – Я очень за них переживаю, но для таких людей, как наш Перлигос, открыты любые самые надежные банки. Американский, немецкий, швейцарский.
– Эх! – вздохнул Иван Иванович. Тяжело вздохнул, непритворно. – Все-таки правда, наивный вы человек. Это не банки, а морозильники. Вклады наших олигархов замораживают. А уж если попадутся деньги нашего Перлигоса, их они из своих хранилищ и вовсе не выпустят. Воспользуются случаем. Будут шантажировать, потребуют вернуть Крым, или подать в отставку, или еще чего. Так что, молодой человек (это меня он так назвал), не все так просто, как кажется.
Человек прозрачный, как стекло
Мы еще почти ничего не сказали о Вторлигосе. Об этом замечательном человеке говорят, что он, во-первых, не отбрасывает тени, поскольку сам ею является, а во-вторых, не имеет никакого лица. Злые языки утверждают, что он не имеет даже и тела, то есть пустое место. Что-то вроде невидимки. Что сквозь него можно просматривать другие предметы, как сквозь незамутненное стекло. Но это, конечно, ерунда. Я лично его встречал и пытался сквозь него что-нибудь рассмотреть, но у меня ничего не получилось. Собственно, про него много лишнего говорят, у нас вообще, знаете, когда человек поднимается на вершину власти, так в нем сначала находят одни самые высокие достоинства, а потом самые низкие пороки и червоточины. Обязательно наговорят чего-нибудь такое, за что во времена моей молодости давали внушительный тюремный срок. Тогда высказывания людей о подобных лицах были более, я бы сказал, взвешенными. А теперь… Люди ведь – это такие существа, что как только им разрешишь говорить, что хочешь, так они что хочешь и говорят. От чего в наших конкретных условиях я бы советовал воздерживаться и не забывать, что у нас есть компетентные органы из трех букв. И хотя буквы эти время от времени как-то переставляются, но суть того, что они обозначают, в общем-то не меняется. Они раньше чересчур говорливыми людьми интересовались, и теперь не думаю, чтобы все пропускали мимо ушей. Но пока народ распустился, болтает, что взбредет на ум, а некоторые (процентов десять) в болтовне этой даже первых лиц государства не жалуют и, повторяя досужие сплетни, загибают пальцы, где кто чего украл, какие дворцы построил и кого в этих дворцах водит в опочивальню. И если Перлигоса еще кто-то как-то боится, то Вторлигоса, можно сказать, вообще за человека не держат и все, кому не лень, насмехаются над ним бесстыже прямо в глаза. Хотя, будучи Вторым, временно исполнявшим обязанности Первого, и относясь к порученному делу ревностно, он оставил после себя глубокий след, который до сих пор некоторые реакционеры тщетно пытаются из нашей памяти вычеркнуть. Главное, он сразу и откровенно сказал жителям нашей страны, что быть здоровым, богатым и сытым лучше, чем бедным, больным и голодным. Это было что-то новое. Революционное. До того мы и сами так думали, но вслух не решались высказать, разве только шепотом, на кухне и сугубо между своими. А тут во весь голос по всем каналам ТВ, и мы поняли, что наконец-то свершилось то, о чем мечтали многие поколения: к власти пришел наш человек, прогрессивно мыслящий, деятельный, реформатор и демократ. Его демократизм проявился в том, что, проводя реформы, он учел мнение не только сограждан, но и братьев наших меньших, и еще более меньших (в смысле меньших, чем меньшие) сестер, то есть наших коров, которые не желали признавать переходы времени с летнего на зимнее и наоборот, в знак протеста мычали и сильно понижали удои. Он отменил зимнее время, сократил количество часовых поясов, и молока у нас стало хоть залейся. Четыре года жили мы по коровьему времени, пока бывший Перлигос опять не стал настоящим и не повернул время обратно к зиме. После чего снова сильно похолодало. Таким образом от всех нововведений нашего реформатора практически больше ничего не осталось, кроме мысли, его пережившей, что все-таки, как ни крути, а быть здоровым, богатым и сытым лучше, чем бедным, больным и голодным. Четырех лет ему не хватило на большее. И прав был некто Корней Чуковский, когда-то заметивший, что Россия – это такая страна, где надо жить долго. В других странах это необязательно. В другой стране пожил немного, построил дом, родил сына, посадил дерево, принял участие в выборах, ну и хватит, уступи место другим. Потому что там, сколько ни живи, ничего интересного не дождешься. Даже во власти. То левые правят, то правые левят, а в чем разница? А ни в чем. То ли дело у нас.
