Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против
Дома мы застали Йонаса на четвереньках. Дети с визгом и хохотом висли на его загривке, как львы, пытающиеся завалить слена. Сильке сидела на диване и читала журнал. Она подняла глаза, и тревога разлилась по ее лицу.
– Что случилось? – спросила она.
– У меня треснул зуб.
– Урсулочка, ты такая бледная, плохо себя чувствуешь?
– Я повредила плечо.
– Как?
– У нас еще будет время рассказать как, – вмешался я. – Сейчас важнее показать Урсулу доктору. Ей необходимы успокоительные таблетки.
На горнолыжном курорте, где травмы чуть ли не входят в планы отпускников, найти доктора – раз плюнуть. Йонас и я остались с детьми, по очереди отражая их набеги, Сильке повезла Урсулу в местную клинику. Они отсутствовали полчаса, а когда вернулись, рука Урсулы покоилась на изощренного вида перевязи. В Англии доктор, если он продрал глаза после выходных и явился на работу, смастерил бы обычную петлю из бинта или просто посоветовал засунуть руку в карман и не вынимать пару недель. Местные доктора, завидев английский страховой полис, явно решили показать, насколько немецкая медицина опередила свою тезку-неумеху из Англии. Бандаж состоял из пластмассовых пластин, не натирающих кожу широких прокладок и набора диагональных лямок на липучках, снабженных для большей эластичности прорезиненными креплениями. Не иначе, над перевязью потрудился весь персонал больницы.
– Ну? Что сказал доктор?
– Сухожилие. В плече порвалось сухожилие.
– Уф-ф. Значит, кость цела?
– Кретин, порванное сухожилие хуже перелома.
– Неужели? Надо же. Лекарства какие-нибудь выписали?
– Сухожилие, слава богу, не полностью разорвано.
– Уф-ф.
– Какое, к черту, «уф-ф»! Разрыв-то все равно есть.
– Надо благодарить судьбу, разорвано не до конца.
– Представь, что посреди ночи я крепко треснула тебя по яйцу, но только по одному. Ты бы стал благодарить судьбу?
– Так что с лекарствами? Тебе дали что-нибудь или нет? Если вытолкали, не дав болеутоляющего, то я сейчас же поеду к ним разбираться.
– Дали, дали.
– Тогда прими таблетку.
– Не хочу.
– Тебе сразу станет легче.
– Не хочу, чтобы мне становилось легче, мне этого мало.
– Ага. Понятно… Тогда можно я приму?
– Еще чего. Будешь страдать вместе со мной.
Урсула обладает способностью к регенерации, какой наделены в научно-фантастических фильмах инопланетные твари, приканчивающие по одному членов экипажа. Ее плечо заживало быстро, как на собаке. Мало того, она заявила, что не намерена обращаться к английским физиотерапевтам: «Шутишь? Да они все – садисты и маньяки», а на предложение самой себе сделать массаж ответила: «В жизни не слышала ничего глупее». Уже к исходу следующего дня – если Урсула не шевелила рукой и не поднимала тяжести – травма, хотя еще и вызывала боль, особого беспокойства не доставляла. Смешно, но я без каких-либо разрывов сухожилий, проведя на трассе всего день, ужасно страдал от боли в ногах. Сказал об этом Урсуле, она не нашла в моих словах ничего забавного, но принялась судорожно царапать ногтями спинку стула.
– Когда мы поедем обратно в Англию? – спросил Джонатан, укладываясь спать вместе с братом.
– Через несколько дней.
– Не хочу возвращаться в школу.
– Почему?
– Там постоянно заставляют что-нибудь учить. Не хочу больше учиться, я уже и так много всего знаю.
– Нет, ты должен учиться, чтобы потом устроиться на работу и осознать, как хорошо было в школе.
– Не хочу опять в школу. Это жестоко. Это супержестоко. Хочу сидеть дома.
– Я бы тоже не прочь оставаться дома.
– А я хочу хрустящих хлопьев, – вставил Питер.
– Есть хлопья уже нельзя, – ответил Джонатан. – Ты уже зубы почистил.
– Но я хочу.
– Перехочешь.
– Тихо, – пресек я перепалку. – Питер, хлопьев ты не получишь. А ты, Джонатан, будешь продолжать курс обучения по крайней мере еще лет десять. А теперь оба – спать.
– Несправедливо. Раз мне придется возвращаться в школу, то и Питеру нужно не давать хлопьев десять лет.
– Но я хочу!
– Оба спать немедленно. Повозникайте у меня тут – завтра заставлю смотреть программы для фермеров по баварскому телевидению.
Дети, понизив голос до приемлемого предела, продолжали обмениваться угрозами и обидными прозвищами, я же двинул на кухню – приготовить чего-нибудь выпить. Йонас и Сильке отправились ужинать в ресторан и, если обнаружат какое-нибудь чудо местной тяжеловесной кухни, вряд ли скоро вернутся. Урсула была в ванной. Я щелкал кнопками, перебирая телеканалы, ожидая, пока вскипит чайник. Начались новости, в заставке трижды мелькнули британские политики – намек на то, что в середине выпуска они постараются, чтобы я сгорел за них от стыда и смущения. Выключил телевизор.
– Пэл? Ты здесь? – позвала из ванной Урсула.
Я только-только собрался заварить чай.
– Да-а.
– Иди сюда. Ты мне нужен.
Я понуро поплелся. Обычно Урсула вызывает меня в ванную, чтобы задать вопрос: «Ты что, так это и оставишь?» – поэтому спешить было некуда. Оказалось, однако, что она, вытряхнувшись из одежды и освободившись от многолямочного чуда бандажной технологии, стояла в душе.
– Мне нужна твоя помощь, – призналась Урсула, отчего, наверное, испытала почти физическое страдание. – Одной рукой не получается, а другой шевелить еще очень больно.
– Я промокну и воду везде расплескаю. Придется залезть к тебе под душ… или бросать мочалкой с порога, пока не попаду.
– Давай быстрее. Тратить воду и электричество впустую – экологическое преступление.
Я разделся и шагнул к Урсуле. Мыла в кабинке не было, только гель для душа. Я выдавил немного жидкости ядовитого желтого цвета на ладонь.
– Здесь я уже помыла, – вздохнула Урсула, когда я начал тереть ее левое бедро.
– О черт, извини. Теперь ты там будешь слишком чистая, подожди, сейчас найду грязь пожирнее.
– Поторопись. Воду отсюда не используют для орошения, знаешь ли, она просто уходит в сток.
– Правда?
Мысль, что я вот-вот нарушу круговорот воды в природе, прибавила мне активности. Став на колени, я намыливал Урсулу снизу вверх, оглаживая ее ладонями и проворно работая пальцами. Первым делом обработал ступни, особенно пальчики на ногах. Добравшись до живота, на несколько секунд замер в нерешительности – то ли намылить живот снизу, то ли встать и намылить его сверху. Выбрал верхнюю стойку, но меня по сей день преследуют сомнения, не сделал ли неверный выбор, потеряв лишних четверть литра воды.
Урсула, видите ли, блондинка. Кошмар, конечно, но, несмотря на масть и на то, что она родила двоих детей, моя подруга остается поразительно красивой. После стольких лет расхолаживающей близости я нет-нет да ловлю себя на том, что смотрю на нее с восхищением. К примеру, посреди супермаркета Урсула громко обличает меня в постыдном нежелании приобрести садовую мебель, а я стою и думаю, как чисты и выразительны ее голубые глаза, какая у нее гладкая и мягкая кожа. Как нежно галогеновая лампа, установленная на фонтанчике («не требует трубопровода, предоставляется скидка»), подсвечивает пушок на ее руках. Как мило круглятся ее плечи, приглашая обвести их силуэт ладонями. Хотя красота Урсулы может ранить, более очаровательного взрывного устройства мне не встречалось. В такие минуты улыбка благодарности блуждает по моему лицу и меня охватывает приступ безудержного приапизма. Однако следует напомнить, что я находился отнюдь не в магазине – только не подумайте, что пытаюсь принизить эротичность супермаркетов, – с двумя пластиковыми мешками покупок, врезавшимися в ладони так, что костяшки побелели. Я стоял в душе. Мы оба были голые, наши тела иногда случайно соприкасались, я намыленными руками разглаживал кожу Урсулы. То есть чего еще можно было ожидать?
– Это… – Урсула выставила руку, как барьер, и показала пальцем туда, куда смотрела, – что?
– Э-э… я бы назвал это эрекцией, но, если хочешь, я сбегаю к соседям, спрошу.
– И какого черта у тебя сейчас эрекция?
– Извини, я не знал, что надо заранее подавать заявку.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. У меня травма. Ситуация совершенно не располагает к сексу, тебе полагается заботиться обо мне, оказывать мне помощь, потому что мне больно. А это… – она снова показала пальцем, – это – как если бы врач обманул доверие пациента.
– Ты что, из Спятилбурга приехала?
– У меня в голове не укладывается, что тебя может возбуждать подобная ситуация. – Урсула поморщилась от боли и невесело рассмеялась. – У меня разорвано сухожилие, ты мне помогаешь с личной гигиеной, и это тебя заводит?
– Мы голые в душе…
– Господи, может, мне перевязь надеть? Если я ее на себя напялю, тебе это еще больше понравится?
А вот тут надо поосторожнее. Возможно, это не предложение, а чисто риторический вопрос.
