Хельмут Крауссер - Сытый мир
Тут есть кровать. Есть спальный мешок. Поверх него я кладу все одеяла, какие нахожу. Вскрикиваю, коснувшись спиной ткани.
Внезапно мне становится далеко не всё безразлично. Жаль.
Я столького боюсь. Колени мои дрожат, не успокаиваются, не подчиняются мне. Они затевают свою пляску. Кожа шипит. Я слышу шум приближающихся шагов. Потом долгий скрежет ключа, поворачивающегося в замочной скважине. Продолжительная полицейская сирена. Потом снова наступает тишина. И титттина эта страшнее, чем всё остальное. Спальный мешок взмок от пота. Я плаваю в собственном соку. Мне так хочется пить, и мне так страшно. Ткк и сорвал бы с себя все одеяла. Нет. Ты должен зашнуроваться! Чтобы во сне нечаянно не разметаться, не раскрыться! Неужто это смерть?
Лоб у меня горит, как Александрийская библиотека. Языки пламени взвиваются до самого потолка и погружают всю эту хижину в адские отсветы.
Неужто это костлявая явилась за мной, неужто это замах её косы? Неужто именно теперь? Когда вся моя жизнь лежит в джекпоте и жаждет развязки? Страшно.
Что, Хаген, пришёл твой час? Неужто уже? Бывает ли продолжение после сна? Я не хочу спать. Не хочу. И не стану этого терпеть. Защищаться!
В детстве я пытался, стоя перед зеркалом, изобразить на лице свою посмертную маску. Меня путало, насколько убедительно это получалось.
Опустошённые воспоминания набегают одно на другое. Как сказки, за тридевять земель отсюда, когда принцы ещё жили в пруду, ловя мух.
Я костёр. Все Папы Римские дают мне огня прикурить. Железные девственницы улыбаются мне.
Хлеб преломлён, и палка, и череп.
Страх. Скончаться в доме, о нет…
А где звёзды? Я замурован. Пропал, погиб. Несчастливо продулся или просто плохо дул? Кто мне ответит?
Кто-то подошёл к окну. Чья голова заглядывает внутрь? Овальная тень, а над нею светит луна.
— Хаген?
Голос. Я так и знал тогда, что мы не в последний раз видимся.
— А, Ирод! Жаль, дружище, но ты опоздал по мою душу. Тебе не придётся со мной утруждаться. Потому что я сам как раз помираю!
— Что?
— Чего ты пялишься на меня с таким дурацким видом? Неужели непонятно? Я решил над тобой подшутить. Тотально обвёл тебя вокруг пальца!
— Можно мне войти?
— На кой чёрт ты мне здесь сдался, хи-хи!
— Наверное, ты плохо себя чувствуешь?
— Отлезь!
Я зарылся мордой в подушку и начал задыхаться. Когда я снова выглянул наружу, луны уже не было видно, а окно закрыто. Значит, у Ирода хватало внутреннего такта не лезть ко мне. Тккая воспитанность приветствуется. Если уж приходится околевать в доме, то лучше без посторонней публики.
И начался длинный фильм. Значит, правду говорят, что вся жизнь проходит перед внутренним взором. Я всё увидел заново. И переписанную в детстве кровать, и остров, который я дырявил сапёрной лопаткой, и серебряных ящериц на плитках у бассейна, и афишную тумбу с титьками, и бильярдный стол в подвале. ТЪ-с-с… Из — за каких-то свинских нарушений в моих воспоминаниях всё перепуталось, из ружейной мушки сделали слона, из льда — хрустальный шар, размазанная кровь превратилась в вечернюю зарю, а я говорю какую вещь лучше вываливать первой ведь всё-таки цветная а главное волнующе говорю я до омерзения… Партизан и паразит… «А» боли.
Оргазмы опускаются до восстания против безмоментности и прочей лжи, розоватые, голубоватые, обещания, отговорки… все эта бормотальные головокружения… Прививки… Ампутации. «Б» страха.
Здесь переливается через край вода с водорослями и медузами, рыбами и кораблями… со всем что можно сказать… «В» утешения.
Не хочу соскальзывать в эту ночь… дурное сползание в предтрупную слизь… растерзанный раздавленный скомканный смятый протравленный разложенный опущенный полинявший…
Холостые патроны… Гормональное трёхзвучие… Парижские обрывки… «Г» сомнения.
Увязший заиленный заболоченный просмеянный… Юродивый атом или расщелина между болотом и лягушкой.
Энергия! ЭнОргия!
Поверхностное натяжение вязкой жидкостной… «Д» ветра.
Перед этими людьми, которые меня тут обнаружат… стеклянноглазого циклопа духовного министранта ванного поражения штепсельной розетки поворотного замка… Акционеры… Ре-акционеры… Отгрохоченно отрекламированный купленный процент и сложный процент откровившая мания убийства Гог и Магог вынужденная чёрная дыра в коллапсе… катако… Обнажённые гениталии Изольды наминают эрекцию умирающего и если бы Христа четвертовали, то ротозеев бы собралось со всех окрестностей впятеро больше и всё это теперь отцепляется и что там написано в режиссуре у кого она стоит там моё имя? «Е» обморочного бессилия.
Этот меч — ложка и сомнение в луке исходная клетка Бог жирноглазый слепец. «Ж» дыхания.
Томаты все атеисты даже в состоянии кетчупа. Лимонные складки на пицце и пепел и ненависть он чувствует мою трёпку мягкая объяснённая музыка — это на пианино справа наверху. Я омерзение.
Не со мной непобеждённо поцелуйте меня в задницу с вашими хлопковыми хлопками ваш продувной ветер отцеремонился пролакировался растёрто нарублен потом я святой-хранитель одержимых манией убийства один должен это сделать здесь переливается вода с водорослями и медузами и таинственный чёлн в котором Ричард покинул закрытую страну… Авалон. «3» гнева.
Потом тут были палатки.
И также были шампуры.
Арест палатки стал признанием штаба. Катако! «И» желания.
И в сводах свойственна жадность котла к покорности купола.
Опоздав! Больше! Меньше! Или! Позор…
Ложь всех цветов в эту ночь я скольжу отчаянно с ассимилированными фантазиями. «К» наслаждения.
Ведь у меня не было света для фотосинтеза в противном случае я бы может быть стал растением освоенно гибким несущим плоды поедания заражённо деформированно кстати вы знали что Тесей и Дионис одна и та же персона? Быстро ещё концы в пожар и итог для примера что это целесообразно. «Л» неуюта.
Обдуманная изгородь станет теснотой дома задуманная изгородь фронтовая земля и камень достаточно мне в своей брошенности его поэтика честно говоря меня не интересует катако! Одинокому братская могила не утешение и слишком часто это любовь до первой случки но это само собой понятно и страна не нуждается ни в новых мужчинах ни в старых женщинах это обгажено по самую макушку и воняет и что ещё сказать ах да я был очень скромным но скромность есть удобство или иначе говоря чистейшая форма честолюбия и ничто иное и враг которого мы ненавидим более всех который нас осаждает плотно и черно это по-прежнему действительно как и раньше и потом и Аристотелю я хотел бы сказать что у слонов були горького характера тянут всё стадо прочь что полностью в порядке од нако помещение исчезло просто исчезло и достоинство так или иначе… мы должны бредить друг в друга клаустрофобически до тех пор пока не почернеет катако.
«М» уважения.
И мысли словно наперегонки летящие морские орлы кружат в конце концов хищные круги и добыча такова и к тому же я был далеко не сиротой и меня довольно сильно качали в колыбели и я жил как-никак когда норны заново вырастили меня из их пряжи и дал себе время и я знаю что четвертьглупый хуже полуглупого и так далее кричащие и мечущиеся животные… «Н» презрения.
И в конце концов склоняешься к примирению хотя как это часто бывает д ля этого нет оснований ибо я всегда был настроен примирительно в царстве лжи и честно я желаю вам светлого с дружеским приветом от детёныша антихриста… раз уж у меня тут всё должно быть так рождественно всякий раз… да-да спасибо уже лучшим в их лучшие моменты они бичевали меня из года в год в их упорстве и стали святыми там где были счастливыми а остальное не стоит даже слабого вздоха.
«О» сна.
Сок и боль и молнии всех видов через всё карибское небо и стальные лыжни. Катако.
«П» угрозы.
Виола Джона Сэйла да-ди-да-да-ди-ди-да-да…
Это кладбище во Вселенной без земли без дна и без стен. Гробы из чёрного камня тоже не имеют крышек. Между гробами парят дорические колонны без верха и низа. Иногда мимо проносятся на парусах рояли, элегантные, лакированные, отражающие звёзды в вакууме, который заглатывает всё.
Это ад пианистов.
А там — попадается на пути метеор, продолговатый кусок дерьма весь в дырах. Лопатка, оливково-зелёная, торчит в нём. Моя тоска указывает на это.
Но я должен позаботиться о мёртвых в их лишённой освещения мебели. Некоторых втискивают туда в дурацкие моменты. Некоторые трупы женщин оказались там в косметических масках. Лица, обложенные кружочками огурца. «Р» ритма.
Я бы с удовольствием опрокинул эти ящики, а тела сдул бы, как одуванчики. Но у меня нет сил. Я сам парю в воздухе. Ведь голод же. Сил нет.
Нечего больше есть. Если не считать огуречные кружочки. Возьми меня с собой! — кричу я какому-то чудовищному роялю.
