Юлий Самойлов - Хадж во имя дьявола
Но Гуниб готовил обыкновенную шурпу. Варил баранье мясо. В армии, откуда он пришел в этом году, он тоже был поваром, и довольно хорошо говорил по-русски, если не считать, что рубашка или там брюки не висят у него за шкафом, а стоят. Он так и говорил: «Дай мне рубашку, она стоит за шкафом».
Он и Куиуста Мусса приехали сюда из Дагестана. Третьим был Роберт, армянин из Кировобада или, как раньше звали, из Гянжи. Я так и звал его Роберт-Гянжеви. Четвертым был я.
Это была колодезная бригада: Мусса — мастер Уста Куи, я — помощник, а Гуниб и Роберт наверху. Строили колодец Аджи-Орпа. Аджи-Орпа — что-то вроде «Горькое в середине». Этот колодец, по здешним понятиям, был не глубокий — 20–21 метр.
Впрочем, это было не научное предсказание, наука в те времена занималась самоанализом и еще диссертациями, а такими определениями, где вода, на каком уровне — не занималась. Однако предание говорило, что когда-то в этих местах был колодец, глубиной 18–20 метров. На что мы и надеялись, хотя нам было все равно — хоть до центра земли, как все равно, какая вода — суиджи — т. е. сладкая, пресная, Аджи — горькая или порсы — вонючая. Кроме того, была вода с медным, серным, железным привкусом.
И только глубоководные двух- и трехсотки давали идеально чистую пресную воду, так как до этих глубин наука и техника, строящая рай на земле, еще не дошла, и потому вода там была такая, какой она и должна быть с тех пор, как возникла планета.
Но начал я с колодца Аджи-Орпа. Мусса кончил практические курсы мастеров. Ну, а я был у него помощником. Но, черт возьми, друзья мои, причем здесь колодцы, да еще в Каракумах?.. Конечно, в Советском Союзе работы много, но одно дело, когда у тебя просто паспорт, и совсем другое, если в этом паспорте сказано, что выдан сей краснокожий и гордый документ на основании справки об освобождении и ст. 38–39 положения о паспортах. Что это за цифири? Если совершенно точно, то черт читал эти цифры и это положение. Но для сравнения могу сказать: лет этак 200 тому назад, до того как возникла идея о построении коммунизма во всем мире, людям, которые совершали преступление, на лбу, щеках ставили клеймо каленым железом. Кат, вор, и т. д. или, скажем, вырывали ноздри. Чтобы все знали, с кем имеют дело. Совершил, скажем, человек преступление, дали ему клеймецо на лоб. Естественно, придешь с такой разукрашенной рожей куда-нибудь, тебя сразу в шею, в штыки, а жрать-то хочется, значит, снова за кистень и в лес…
Но в те времена ни паспорта, ни прописки — отсталые были наши пращуры.
Совсем другое дело, ежели в 20-м веке — учет. Мало того, что внешне ты вроде бы человек. Но об этом свидетельствует еще документ — паспорт. В нем все — кто ты, откуда, где и почему, и вот в нем-то и клеймецо, положение о паспортах, статейки и т. д.
Почему? Ну так это же ясно. Ставить печать на рожу неудобно. Да и народ стал пожиже. И не гуманно это, раскаленным железом по лбу или полноса оторвать. Другое дело — в паспорт. Паспорт закрыт, он в кармане, его никто не видит. Кроме конечно, тех, кому это положено.
Это гуманно приблизительно так же, как вместо того чтобы жечь человека на костре, на центральной городской площади или скажем, варить в кипящем масле, тихонечко, без шума удавить в душегубке. Оно, конечно, так. Хрен не слаще горькой редьки. Но кто это знает. Только те, кто готовят эти яства, и те, кто едят. Это длящееся, бесконечное наказание. Но ведь «кадры решают все»
А все, это же план. А план то, что превыше всего.
Так вот цифирь в паспорте создает кадры для ГУЛАГа и УИТЛК МВД СССР. Сколько не крутись, а к хозяину вернешься.
Конечно, демагоги завопят. Надо было в гущу народа, в пролетарский труд, в рабочий класс и т. д. Я пока не буду обсуждать, где он, этот самый класс, и какой он, но вспомним одного токаря, он был самый наитокарейший из всех токарей, если, конечно, так можно выразиться, мало того, он был сыном токаря, внуком токаря и правнуком кузнеца. То есть мог бы быть вписан в некий «Готтский альманах», если бы таковой имелся. А сидел он за вооруженный грабеж, который он совершил вкупе с другими слесарями, токарями и кузнецами, желая перейти из неимущих в имущие, что, конечно, вполне естественно, с учетом способа перехода. Так вот однажды, это было при мне, в барак, который был истинно пролетарским помещением, зашел начальник КВЧ, то есть культурно-воспитательной части (значение этих трех букв в другой ипостаси я уже объяснял) и начал проводить воспитательную работу. Вначале он сразу же отделил зерна от плевел, и мы все остальные стали мелкобуржуазной сволочью, которых следовало перевоспитывать трудом, но тут взгляд его наткнулся на токаря, потомка токарей, и он совершил ошибку. Он сказал:
— Что это ты — плоть от плоти, кровь от крови, кость от кости, как ты попал в эту компанию?
Ему явно не следовало об этом говорить, потому что, хотя эти данные были очень засекречены, но мы-то, находившиеся в середине этого секрета, совершенно точно и неоспоримо знали, что среди всей нашей братии не было ни Рюриковичей, ни гедеминовичей, ни рябушинских или, скажем, родзянко, а был сплошной рабочий класс и колхозное крестьянство. А если попадались, прослойка интеллигенции, то, конечно же, гнилой интеллигенции — очки, селедка на шее, штаны с пузырями на коленях и ералаш на голове. И еще они не умели выражовываться на старофранцузском. Ну, а токарь был парень не промах, ему, так сказать, палец в рот не клади. Он сразу начал с основ — Маркс и Энгельс были не пролетариями, Ленин — тоже, и вообще, чистых лапотников среди вождей не было. Что касается его самого, таинственного пролетария, то он именно поэтому и стал бандитом, так как его предки трудами праведными не нажили палат каменных.
— Опять мелкобуржуазные пережитки в нашем сознании, — оживился начальник КВЧ. — Палаты каменные…
Но тут задал вопрос еще один зек. Он спросил: не хочет ли гражданин капитан стать гражданином майором?
И лекция кончилась тем, что потомок токарей и любопытный получили по пять суток карцера. Что, впрочем, было довольно милостиво, или, может быть, этот дипломированный держиморда ничего не понял. Потому что вопросы и ответы были весьма сомнительного свойства.
Но почему я об этом всем рассказываю? Дело в том, что строить колодцы, да еще в Каракумах, да еще в периоды этих самых периодов, было до такой степени пролетарское дело, что даже тот самый слесарь с Путиловского завода в промасленной кепке и железных очках, который олицетворял собой гегемона, даже он выглядел по сравнению с нами мелкобуржуазно. Так как он жил и работал в период Николая второго, а мы в условиях фараона Рамзеса первого, так как Рамзес второй за такие методы и способы уже отрубал головы.
Что касается глубины, то колодцы были в 100, а то и в 150 раз глубже обыкновенной могилы. То есть глубже и не надо. Что касается того, что человек ищет где лучше, то ответ на эту часть пословицы двоякий: человек не рыба, он очень нестабилен.
Вот, например, Володька Бердников, он женился на богатой. Нет, она не была дочерью Вандербильдта или племянницей Императора Эфиопии, но была завпроизводотвом в самом большом ресторане. У нее были шикарные апартаменты и королевская постель на лебяжьем пуху и под балдахином. Правда, в данном случае Джульетта была постарше своего Ромео лет на 15. Но зато она имела разные связи, и вскорости черный Володькин паспорт превратился в голубиный — такова сила любви. Он не работал, валялся на пуховиках и жрал в три горла…
Но всему свое время. Когда я наблюдал за ним, сравнивал свое настроение перед залезанием в колодец и его перед залезанием в постель, то понял: ему хуже, чем мне. Но он все же не влез со мной в колодец, а я не покусился на телеса его Джульетты. Все, так сказать, осталось на кругах своих. Каждому свое: кому поп, кому попадья, а кому и дочка поповская.
Может быть, вы думаете, что я как-то осуждаю этого Вову Бердникова? И не подумаю, я за плюрализм, за полную свободу. Как сказала пантера Багира, подружка Маугли, выступая перед стаей волков-демократов: «Вы хотели свободу, о, волки! Вот она эта свобода, ешьте ее, волки». Ну а насчет колодцев и Каракумов, сюда я приехал из Керчи, куда меня поманило море.
Но в море самое главное не его название — Черное, Белое, Лаптевых и т. д., не в характере, а в берегах, кто ими владеет, какие люди.
Мест в Керченской гостинице, конечно, не было. Но 25 рублей в паспорте — и я рассматривал лепку на пилонах и роспись потолка которая, судя по тематике, осталась еще с проклятого прошлого.
Вскорости меня отвлек очень ласковый голос. Говорила женщина в окошечке администратора. Она осведомилась, насколько я приехал в Керчь и устроит ли меня маленький номер по 3.60 за сутки.
Первое, что меня удивило, это была соленая и теплая вода в графине на столе. Я тут же вылил ее в умывальник и, пропустив воду, налил свежей. Вода была холодная, но такая же соленая.
