Олег Ермаков - Иван-чай-сутра
— А мы, самое, думали, кочка, — проговорил сипло стертый.
Вислоусый перевел дыхание, откашлялся, сплюнул в иван-чай.
— Ты, что ли, звала? — спросил он.
— Я подумала, Кир. Кирилл, — поправилась она.
Они помолчали.
— Он пошел на старое место, за спичками, — объяснила Маня, удивляясь своему голосу и голосам этих незнакомых людей. Казалось, они тут вдвоем, вдвоем от сотворения мира, Кир и она. Но откуда-то явились люди. И Маня не знала, радоваться ли ей. Все трудности последних дней вдруг обернулись смешными нелепостями. Они не затерялись в неизведанном, в космосе деревьев, трав и чудных снов, на планете иван-чая, на росистой земле среди пожарища. Здесь ходили другие люди, обыкновенные кантры. Не их ли выстрелы они все время и слышали? И думали, что это какие-то неведомые существа, ведущие свою непонятную войну? Да нет, просто кантры, крестьяне. И, значит, где-то есть деревня, дорога. А им уже небо показалось с овчинку. Маня улыбнулась.
— Мы забыли пакет со спичками, — сказала она. — А далеко здесь до дороги?
Вислоусый полез в карман, достал малиновую пачку, вынул сигарету без фильтра, прикурил, закрывая грубыми сбитыми ручищами огонек.
— А у нас есть спички. Зажигалка, — сказал он.
Стертый взглянул на него и протянул руку. Тот подал ему пачку и доброжелательно посмотрел на девушку сквозь дымок.
— А мы оставили на старой стоянке, — повторила Маня.
— Давно? — спросил вислоусый.
— То есть? — не поняла Маня.
Стертый сипло засмеялся, выпуская дым широкими ноздрями.
— Говорю, с новогодних морозов ждешь? — спросил вислоусый, растягивая тонкие губы.
Маня вопросительно взглянула на него.
— Нет, он только что ушел. То есть… уже должен вернуться.
Вислоусый усмехнулся, взглянул на товарища.
— Разведи ты костер. А то барышня окочурится, пока спички вернутся.
Стертый кивнул, глотая горький вонючий дым дешевых крепких сигарет, снял свой мешок, вынул топор с выщербленной рукояткой и, отойдя недалеко, тут же нашел сухостоину и принялся рубить.
— Вот спасибо. — Маня растерянно улыбалась. — Холод, конечно, не зимний, но… просто мы немного промокли.
— Так здесь надо не в туфельках ходить, — сказал вислоусый, глядя на ее сырые кроссовки.
— А мы не думали, что тут столько травы.
— По бабскому принципу?! — крикнул стертый, орудуя топором. — В облегченном варианте, едрёнать?
— Нет, у Кирилла свои принципы, — сказала Маня.
— Бросить девушку одну и скрыться? — спросил вислоусый.
— Он не скрывался, — возразила Маня.
— Не верь современным пацанам! — крикнул стертый, таща охапку дров.
Он быстро наколол лучин, достал кусок газеты, поднес к ней пластмассовую зажигалку, заслонил огонь от ветра ладонями. Ветер выхватил из-под темных лап вкусный дым. Вскоре огонь пронзал дрова, метался от ветра. Маня зачарованно глядела на него.
— Иди ближе! — засмеялся вислоусый, присаживаясь перед костром на дровину. — Чего жмешься.
Маня подошла неуверенно к костру, присела на корточки, протянула руки к алым прозрачным лепесткам. Ее руки тоже стали прозрачными, она прищурилась от первой волны тепла, заскользившего по рукам под мышки, обдавшего бедра и колени, лоб и щеки. Может быть, так же сверкает лотос сутры. Может быть, это и есть тепло сутры цветка, выпущенного этими грубыми крестьянскими ладонями за тридевять земель от родины Будды. Ведь в каждом она уже есть изначально, — суть Будды. Это — вруб, думала Маня, мгновенно пьянея от долгожданного тепла.
— Э, да смотри не подожги себе…
Стертый засмеялся.
— Ну что? — спросил вислоусый, взглядывая на товарища.
— Здесь, что ли? — спросил тот.
— А где. Самое время. Красавица, у тебя есть какая закуска? А то у нас только две луковицы и соль. А жаркое — бегает по болоту, хрен догонишь.
— Да, конечно, — засуетилась Маня. — Сыр, галеты, шпроты. — Она была неизмеримо благодарна этим людям. И раз где-то поблизости деревня, они узнают дорогу, выйдут туда и купят хавки. Сейчас это не имело значения. Главное — огонь. Даже если Кир вернется ни с чем, ничего страшного, она будет поддерживать костер сколько надо, до его прихода.
— От и ладненько. Давай, как говорится, не скупись. А то мы сильно оголодались.
Маня была даже рада, что сумеет отблагодарить этих людей. Ведь обмениваться теплом и есть закон северного Будды, Будды берез и дождливых облаков. Это был второй вруб, подумала Маня.
Стертый достал из своего мешка пластиковую бутыль из-под пива, железную кружку. Плеснул в нее, поднес вислоусому.
— Сначала барышне, — ответил тот.
Стертый протянул кружку ей. Маня сказала, что не будет, спасибо, ей и так хорошо.
— Пей, это изделие высшего класса и качества. Сразу обогреет. Изнутри.
— Мне уже тепло, спасибо, — ответила она, нарезая остатки сыра.
Стертый оглянулся на вислоусого, сглотнул шумно. Тот сделал знак, и кружка оказалась в его руке. Он быстро выпил, слегка сморщился и потянулся к закуске.
— Сейчас я еще шпроты открою, — сказала Маня.
— Открой, — одобрил вислоусый, жуя сыр и галеты. — Если твой хозяин не заругается.
Маня с мгновенье глядела непонимающе на него, потом рассмеялась.
— Ну вот. Если девушка смеется, значит, отогрела… душку, — сказал вислоусый, подмигивая товарищу.
Тот загыгыкал и опрокинул кружку, утерся рукавом.
— Закусывайте, — сказала Маня.
— А мы после первой никогда, — ответил тот, шмыгая носом.
— Ну так, может, ты уважишь нас, простых людей без претензий? — спросил вислоусый. — Выпьешь маленько?
Маня покачала головой. Они выпили еще. Закурили.
— На трезвую голову, оно, конечно, лучше все ощущается, — сказал вислоусый. — Но хорошо в качестве обезболивания принять. Когда жизнь давит.
— А она всегда, едрёнать. Вот и получается, — сказал стертый.
Маня с невольной улыбкой слушала эти рассуждения. Словно бы дух этих мест сгустился до образа двоих мужиков и пустился философствовать. И Маня собиралась расспросить их о дороге, о развалинах, обо всех этих местах.
— Да-а, — подтвердил вислоусый, проводя ладонью по заросшей щеке. Закашлялся и длинно плюнул в иван-чай, отер губы. — Так ты сама туристка? Откуда?
Маня сказала.
— Хм. И не боишься?
Маня пожала плечами.
Вислоусый посмотрел на стертого, кивнул, мол, видал?
— Сейчас девки оторвы, — откликнулся тот. — По телевизору показывали американскую бабу: пехом проперла от Балтики до Байкала с одним рюкзачком и посохом, который, между прочим, подобрала в нашей области.
— Палки здесь крепкие, — согласился задумчиво вислоусый.
Стертый затрясся от смеха.
— Ну а я не одна, — напомнила Маня.
И вислоусый пристально посмотрел на нее, на ее раскрасневшееся лицо, выбившиеся из-под капюшона рыжие волосы, — сощурился.
— Как так?
— Ну просто, — сказала Маня, стараясь не робеть под этим взглядом. — Я же говорила.
Вислоусый медленно кивнул.
— Говорила.
— Он пошел за спичками, — добавила Маня.
— В Глинск? — спросил он.
— Нет, почему… — Голос изменил ей.
— Так он же ушел с рюкзаком? — спросил вислоусый.
— Налегке, — возразила Маня.
— А где его рюкзак?
Маня смутилась, это уже было похоже на допрос? Но — нет, просто эти люди земли такие непосредственные и наблюдательные. И она пустилась объяснять, куда подевался второй рюкзак. Вислоусый слушал ее, серьезно кивая и глядя прямо в лицо ясными глазами. Стертый похохатывал. А Маня подробно рассказывала и спрашивала, что это был за пруд, по их мнению? Не могут ли они предположить, где это?
— Не можешь ли ты предположить? — переадресовал ее вопрос вислоусый товарищу.
Тот слегка удивленно взглянул на него, поелозил черной шапочкой по голове.
— Ты че? Тут этих лу-у-ж, едрёна. Дыр!
Вислоусый развел руками.
— Адрес неизвестен.
И Маня вдруг подумала, что они ей не верят. Слишком подробно она рассказывала. И задавала дурацкий вопрос. Как будто они с Киром собираются туда вернуться. Но где он плутает?.. Она ненароком оглянулась. Качались травы, по небу все струились облака с черной каймой. И ей вдруг самой почудилось, что она одна здесь, никакого Кира нет, он далеко, сидит за кирпичными стенами и стеклами, щелкает «мышкой», воюя с рогатыми пришельцами-терминаторами или омурляется пивом перед футбольным матчем. Ее снова начала пробирать дрожь, но уже не от холода.
Покурив, охотники выпили еще. Ясные глаза скуластого подернулись пленкой, как будто целлофановой пленкой. Маня уже тяготилась их присутствием. Но охотники не спешили. Говорили они мало, и паузы изнуряли Маню. Она боялась пауз, словно в них-то и таилась главная опасность. Надо было чем-то их заполнить. Она спросила о развалинах.
