Мэри Чэмберлен - Английская портниха
Улыбнувшись Аде, клиентка встала и одернула платье. У нее была хорошая фигура, стройная, гибкая, и симпатичное лицо цвета персика. Платье из искусственного шелка с защипами на лифе и на бедрах.
– Все время топорщится, – клиентка разгладила юбку, – и прилипает.
Ада не поняла, к кому дама обращается. Ее приятельница пудрилась, отвернувшись к окну. Платье и впрямь сидело плохо, слишком тесное на бедрах и слишком широкое в груди. Взяв сумочку и перчатки, клиентка направилась в дамскую комнату. Официанткам запрещалось туда входить. Убедившись, что никто на нее не смотрит, Ада последовала за клиенткой.
– Простите, что вмешиваюсь, мадам, но все дело в складках. Они заужены.
Женщина с удивлением уставилась на Аду.
– А вы, конечно, мигом смекнули? – саркастическим тоном ответила она. Эта подавальщица не слишком ли много на себя берет?
– Да, смекнула. Поперечный защип, он натягивает ткань. Его нужно слегка припустить, сделать посвободнее.
– Вы разве портниха? – В голосе насмешка, но дама явно заинтересовалась.
Ада сдвинула каблуки, расправила плечи.
– Именно так. И хорошая портниха. (Клиентка посмотрела на часы.) Здесь я работаю из-за денег, – добавила Ада. Клиентка явно спешила, боясь опоздать на поезд, что отходил в 3.10 от Чаринг-Кросс, или на поезд в подземке, и тогда придется долго ждать следующего. – Хочу открыть свое дело.
Дама уже натягивала перчатки:
– Вы можете это исправить?
– Сперва я должна посмотреть, получится ли расставить швы. Надо совсем немного, по четверти дюйма с каждой стороны. Платье станет посвободнее.
– Я его почти не ношу, – сказала клиентка. – Но не выбрасывать же? Принесу вам его на следующей неделе. – Она положила полпенни в блюдце на раковине: – Что я теряю?
Ее звали Попли, миссис Попли. В следующий понедельник она принесла платье. Ада вывернула его наизнанку, разглядела внимательно. «Мастерица», что его сшила, ничего не смыслила в тканях, и даже прямая строчка ей не давалась. Защипы получились неровные, швы налезали друг на друга.
– Оставляйте, – сказала Ада. – Верну через неделю.
Спустя неделю миссис Попли померила платье в дамской комнате.
– Превосходно, – объявила она, возвратившись к своему столику с платьем, упакованным в бумагу. – У вас есть визитка?
– Нет. – Визитка? Даже у миссис Б. не было визиток. – Но вы всегда можете застать меня здесь.
– А примерки?
Ада постаралась не выказать своей радости.
– Я дам вам мой адрес. Тут совсем близко. Обговорим условия. – Ей очень нравилось это слово, «условия». – По четвергам я работаю полдня.
Миссис Попли вынула записную книжку, изящную, обтянутую кожей:
– Ваше имя?
Ада продиктовала ей: Воан. И добавила: Модистка.
Костюм из твида для миссис Попли, платье из хлопка для ее дочери. Наряд для матери подружки дочери, чтобы надеть на крестины. Практичная одежда из добротных тканей. Ничего выдающегося, но надо же с чего-то начинать.
Ада слушала новости по Би-би-си. Она должна знать, что происходит в стране и в мире, чтобы поддержать беседу со своими друзьями-джентльменами. Не то чтобы они ожидали от нее осведомленности в международных делах, но Аде было интересно. Раздоры между Индией и Палестиной. Судебные процессы в Нюрнберге и Дахау. Подумать только, а ведь она была там, на вражеской территории. Теперь казалось странным вспоминать об этом. О том, как она шила на всяких фрау, как прислуживала в доме коменданта. Она никому не может об этом рассказать, и пусть это останется ее тайной – навсегда. Оберштурмбанфюрер Вайтер покончил с собой, Мартина Вайса повесили – она видела снимок в «Дейли геральд», – но о его жене и детях не было сказано ни слова. Фрау Вайс, или как там ее звали на самом деле, могла сменить фамилию, а значит, и Йоахим теперь не Вайс. Как Ада отыщет их? И Станисласа. Теперь она не сомневалась, что на мюнхенской улице видела именно его. По крайней мере, он жив. Мюнхен казался далеким прошлым. Да и предвоенный Лондон тоже. Аде не всегда удавалось припомнить, что стояло на том или ином месте, прежде чем бомбежки сровняли здания с землей. И также ей не всегда удавалось вспомнить, каким был Станислас. Память играла с ней в поддавки, и порой Ада ловила себя на мысли, а существовал ли вообще Станислас, не выдумала ли она его. Она даже не была уверена, что узнает его сейчас, если встретит.
С такой суровой зимой Ада еще не сталкивалась, даже в Германии. Январь 1947-го. На Стрэнде сугробы по пояс. В иллюстрированном «Пикчер пост» фотографии снежных заносов: густой белый снег сплошной стеной обрушивался на поля и леса, железные дороги и шоссе. В комнате Ады был газовый камин, но кирпич потрескался от старости, а горелки через одну нуждались в чистке. Управляться с камином было сложновато, и Ада обжигала руки, пытаясь то прибавить, то убавить пламя. Из оконных щелей и из-под двери немилосердно дуло, пока Ада не раздобыла мешковины на рынке и, завернув ее в газету, не подложила эту «колбасу» под дверь. Сражаясь с ледяной сыростью, она купила керамическую грелку, закутывала ее в полотенце и клала в постель.
Адин приятель-торгаш догадывался, как у нее обстоят дела. В его лавке на рынке было полно прочных, носких тканей хорошего качества, что подтверждало клеймо на кромке. Но эти рулоны он доставал из-под прилавка, только когда никого поблизости не было. Ада регулярно наведывалась к нему. Синий муар хорош летом, но не надевать же один и тот же наряд каждую субботу, а в нынешний жуткий холод ей требовалось что-нибудь потеплее. Она недолго раздумывала ни над толстым драпом на зимнее пальто, ни над черным джерси на новое платье, хотя это означало, что в понедельник ей нечего будет положить на счет. Не страшно, она возместит убыток.
Джерси капризничал, норовил командовать, растягивался там, где не надо. Когда отключали электричество, – чтоб этого Мэнни Шинвелла черти взяли, тоже нашелся министр – Ада трудилась при свечах. Она еле видела, и приходилось подносить ткань к глазам по старой привычке, что появилась у нее в Дахау. Шила она по выходным, слушая радио: по утрам в субботу повтор выпусков про бравого шпиона Дика Бартона, днем в воскресенье – комедийную передачу «Препоны и рогатки». Рукава три четверти, декольте сердечком, подсмотренное Адой в женском журнале, длинная баска; у Ады оставался подкладочный материал, и она использовала его на юбку, чтобы та не провисала.
Субботний вечер, 1 февраля. Ступая по тротуару на высоких каблуках, Ада пристально смотрела под ноги: сперва вниз по Флорал-стрит, затем обогнуть актерскую церковь[62], потом по рыночной слякоти и валявшимся повсюду капустным листьям, вниз по Саут-стрит и оттуда – терпение вознаграждается – на Стрэнд. Снег забивался в туфли. Ноги промокли, а лодыжки сзади были забрызганы ледяной грязью. Отчистив чулки в дамской комнате, Ада глянула на себя в большое зеркало. С подплечниками она казалась выше ростом, на плотно облегавшем фигуру джерси ни морщинки. Вырез сердечком подчеркивал ее грудь, баска – бедра, а между ними – ее тонкая талия. Она поправила прическу. Ава Гордон. И даже очки ее не портили, нисколько. Сняв пальто, она сдала его в раздевалку и направилась в бар «Манхэттен». Как всегда, сунула шестипенсовик метрдотелю и позволила проводить себя к столику.
В баре было затишье.
– Погода, – объяснил бармен, – снег. Ни проехать ни пройти. А еще забастовка в «Савое». Это отпугивает людей, а вдруг забастовка распространится и на другие отели. Вам как обычно?
А дальше по накатанной. Она сделает глоток «Белой леди», выложит пачку сигарет на стол, вытащит одну и покатает ее между пальцами. Ада никогда не сидела за стойкой. Это вульгарно. И тем более не озиралась, не ловила взглядов незнакомых мужчин. Все было просто. Дождись джентльмена и посмотри, подмигнет ли бармен. Если подмигнет, значит, к ней подошел постоялец отеля. Тогда сними очки, клади их в сумочку и подожди еще некоторое время.
Стоило им спустить штаны, и мужчины превращались в маленьких мальчиков.
– Ни стыда ни совести, – говорила Скарлетт, – у этих мужиков. Иногда я встречаю их с женами, детишками и думаю, как такое может быть?
Раз или два мужчины просили Аду сделать то, чего бы они никогда не предложили своим женам, отвратительные вещи, странные, дикие. Ада полагала, что научилась разбираться в людях и парней видела насквозь. И однако всякое случалось.
– Требуй надбавки, – посоветовала Скарлетт. – В разговоре-то они обходительные, но стоит им остаться с тобой наедине, и – бац! – будто крысы подвальные.
Ада совет отвергла. Она – девушка, с которой хорошо проводить время, не профессионалка, как Скарлетт. Она просто встает и уходит, забирая деньги. Зная, что предъявлять претензии никто не будет.
Они любили поговорить, все без исключения. О том, о чем не могли рассказать своим близким. Бедняги. Иногда Ада сравнивала себя с новомодными душеспасателями – и чем она хуже? Высадка в Нормандии. Аламейн. Натерпелись страху. Их не понимали, не хотели слушать. Они отсутствовали так долго, что дети смотрели на них как на чужих дяденек, жены отворачивались от них. На гражданке им пришлось туго. Ну как было на войне? Здорово? Ответ «нет» сочли бы дурным тоном. Кому и когда было здорово на войне? Аде ли не знать. Понимаю, что вы чувствуете. Прошлое запрятано глубоко внутрь, запечатано пробкой так крепко, что ей казалось, не ровен час – и ее разорвет. Ты первый человек, с кем я смог об этом поговорить, слышала она от всех и каждого. Вот бы ей найти понимающего человека и выплеснуть все, что скопилось, наружу.
