Эдуард Кочергин - Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций]
Цитата: «И что это за дом [имеется в виду Большой дом]? И почему туда уводят шпионов? Я представлял, что в глухом лесу с высочайшими деревьями, как в сказке „Мальчик-с-пальчик“, стоит Большой дом, где живут братья и сестры — шпионы. А что такое шпионство — никто не знает, кроме них. Это большая тайна. Потому и лес густой, и дом Большой».
Отметим попутно, что тут нельзя не вспомнить и другую работу Владимира Яковлевича Проппа — «Исторические корни волшебной сказки». Герой отправляется в лес (буквально — в Сибирь), в закрытый для женщин и непосвящённых большой дом (детприёмник, девочек в нем нет), побег, погоня — инициационный миф налицо.
Далее последуют и приличествующие волшебной сказке испытания, герою встретятся дарители, и будет даже волшебное средство — в качестве такового можно рассматривать «неразменный» проволочный профиль Сталина, не раз выручающий героя. Наконец, все беды позади, герой возвращается домой и воссоединяется с матерью.
Главное положение Проппа — о всегда одинаковой последовательности функций — в «Крещённых крестами» выполняется стопроцентно.
Конечно, подобные сближения представляют собой скорее игру ума, чем продуктивные возможности анализа текста: ясно, что «Крещённые крестами» не написаны под влиянием «Одиссеи» и не ориентированы на волшебную сказку, хотя бы потому, что речь в них идёт о реально произошедших событиях.
И всё-таки от таких очевидных и подробных сближений нельзя просто отмахнуться как от случайности. Кажется, даже парадоксальная формула «жизнь подражает искусству» только уведёт нас в сторону от понимания этого феномена.
Дело, как кажется, и сложнее, и любопытнее. Фредерик Джеймисон, исследовавший в своей работе «Политическое бессознательное» соотношение истории и текста, утверждает, что хотя история как «вещь в себе», конечно, не является текстом, она, тем не менее, как явление, ничем иным, кроме текста, быть не может. С утверждением этим трудно спорить. Само событие рассказывания реальной истории заставляет рассказывающего обратиться к тому или иному архетипическому сюжету — и, быть может, успех рассказа будет зависеть от строгости и искусности следования выбранному архетипу.
Вопрос, который не может не возникнуть, это — почему в «Крещённых крестами» работает именно этот сказочный сюжет, имеющий в основе инициационный миф, а не, скажем, любовный роман, детектив или что-то ещё. Возможно, ответ на него кроется в том, что герой истории — маленький мальчик, и именно поэтому включается именно эта древнейшая схема, а не какая-то другая.
Требование к рассказчику, который повествует о своей жизни, «рассказывать как было, ничего не приукрашивая и ничего не скрывая», в сущности, абсурдно. История — вещь в себе — недоступна для схватывания. Рассказывающий историю своей жизни всегда будет более или менее талантливым story-teller'ом.
А то, что Эдуард Кочергин — в высшей степени талантливый рассказчик, читателю этой книги объяснять уже не нужно.
Вадим Левенталь
Примечания
1
Дэпэшники — воспитанники ДП (детприёмников) НКВД.
2
Искорка из поддувала
Эдвасю мигает.
Манит, манит, рассказать
Сказку обещает (польск.).
3
Колонтай — колония для несовершеннолетних (блатн.).
4
«Бокс» и «Ракета» — самые дешевые папиросы того времени. В народе они назывались «гвОздиками».
5
Иззёбка — малая избушка (обл.).
6
Маялка — кусочек козьей шкуры, зажатый между двумя свинцовыми или медными дисками так, чтобы мех торчал по краям. Диаметр маялки 5–6 см. Играли в маялку, подбрасывая её ногой на счёт.
7
Бебешка — одно из названий игры в маялку.
8
ОМСК — Отдалённое место ссыльных каторжников.
9
Лагаш — здесь: кондуктор, проводник (блатн.).
10
Майданник — поездной вор (блатн.).
11
Кент — друг (блатн.).
12
Богодуй — нищий (блатн.).
13
Бан — вокзал (блатн.).
14
Курат — чёрт (эст.).
15
Шлипер — вор-форточник (блатн.).
16
СрушнАя — умелая, «с руками» (устар.).
17
Векселя — здесь: документы (блатн.).
18
Всё, мальчик (эст.).
19
Что с тобой, дорогой сынок? Что ты кричишь? Всё будет хорошо. Ты один мужик в роду и должен жить (польск.).
