Татьяна Навальная - Записки риелтора, или Нас всех испортил квартирный вопрос
Так я познакомилась с бабой Зиной. В этой жизнерадостной старушке все было круглым — лицо, голова, тело, даже кулачки, усыпанные мелкими коричневыми пятнышками. На голове — вечный платочек и вылинявший фартук на круглом животике.
Ее квартира заслуживает подробного описания. У риелторов есть такое понятие: квартира с дефектами. Наиболее часто встречающиеся дефекты в старом фонде — это слишком узкие комнаты (так называемые «чулки»), окна комнат, выходящие прямо в стену соседнего дома, черные лестницы, ступеньки в которых круты и узки, — не то что рояль, а обычный холодильник еле удается поднять на этаж.
В новых домах тоже существуют недостатки. Квартира бабы Зины обладала всеми мыслимыми дефектами сразу. Во-первых, она была над аркой. Считается, что в таких квартирах холодные полы — как ни утепляй перекрытия, а все равно будет холоднее, чем когда живешь над другой квартирой. Во-вторых, окна у нее выходили на козырек. Знаете, при советской власти строили иногда такие длинные дома с высоким первым этажом, в котором находились почта, сберкасса, ателье и прочие службы быта. Над этим этажом иногда устраивали бетонный козырек, на который смотрели окна квартир второго этажа. На широченный козырек в бабы-Зинином доме выходили окна аж восемнадцати квартир. В-третьих, квартира была рядом с лифтом. И в-четвертых, состояние ее было ужасным.
У бабы Зины было три кошки. Вернее, один кот по кличке Рыжик, одна кошка Муська и еще одна кошка — их общая дочка, которую баба Зина не смогла пристроить никому из знакомых и оставила себе. Наглый толстый кот старательно метил все углы, гадил где попало, трахал Муську и свою дочь и иногда позволял бабе Зине чесать себя за ухом. Вонь в квартире стояла неимоверная.
— Зинаида Алексеевна, с запахом надо что-то делать, — говорила я бабе Зине.
— Ох, Танечка, да разве ж с этим что-то сделаешь? Он же, паршивец, весь паркет зассал. Это ничем не отмыть! Разве что новый пол настелить.
Денег на ремонт квартиры у бабы Зины не было совсем. Открыв дверь в ванную, я остолбенела. Стены и потолок были черными и при этом покрыты языками желто-зеленой плесени.
— Дед лежал парализованным два года. Сосед сверху нас заливал, а я от больного отойти не могла. Не до сантехники мне было, — объясняла баба Зина причину такого состояния санузла. — Но потом трубу поменяли, и все давно высохло.
Плесень действительно была сухой, но от этого выглядела не менее устрашающе.
Квадратная десятиметровая кухня была сплошь оклеена картинками из журналов. Снизу все они были разодраны кошачьими когтями. От картинок рябило в глазах, и устойчиво пахло дешевой рыбой.
Эту квартиру мне предстояло продать.
— Ты понимаешь, что дорого ее никто не купит? — спрашивала я Анюту, которая выступала в переговорах со стороны матери как имеющая опыт продажи квартиры.
— Понимаю, — вздыхала она. — Но даром-то тоже отдавать не хочется. Матери купим однокомнатную, а на сдачу я буду доделывать ремонт у себя. Встречку надо искать в строящемся доме.
— А куда денется баба Зина, пока дом будет достраиваться?
— Поживет у нас. Выделим ей и ее кошкам одну комнату.
Мы определили цену, и я выставила квартиру в рекламу, прибавив к этой сумме 500 долларов.
— Эту разницу в цене я буду сбрасывать на просмотре, как только покупатель откроет дверь ванной — сказала я Анюте. — Вроде как деньги на замену сантехники.
Начались просмотры. Народу приходило очень много. Дело в том, что на Малой Охте, где жила баба Зина, типология жилья весьма скудна. В основном этот район застроен сталинками и панельными хрущевками. Сталинки — очень дорогое жилье. Хрущевки — дешевое. Промежуточных вариантов почти нет. Дом бабы Зины был как раз этим редким промежуточным вариантом. Он был значительно дешевле сталинки, но существенно лучше хрущевки.
Люди приходили, втягивали носами воздух, заглядывали в ванную, смотрели в окно на козырек и уходили. Никто не хотел это покупать. Некоторые задавали вопросы.
— А в окна к вам тут не лазают? — спрашивал мужичок в старенькой дубленке и шапке пирожком. — Не опасно квартиру оставлять без присмотра?
— Нет, — простодушно говорила баба Зина, — такого у нас не бывает. Соседские дети по козырьку носятся, это да. А в квартиру никто не лезет.
Я хваталась за голову и после просмотра умоляла бабу Зину ничего не объяснять покупателям.
— Я сама им все расскажу, Зинаида Алексеевна! Зачем вы лишнее говорите? У вас это прозвучало так, как будто дети с козырька не слезают. Можно подумать, вы их тут каждый день видите.
— Нет, не каждый день, — растерянно говорит она. — Почитай, за три года один раз и видела.
— Ну вот видите, не все так страшно. Не надо пугать клиентов! Вы лучше квартиру перед просмотрами проветривайте подольше, а то ведь запах чувствуется.
Баба Зина кивала, соглашаясь, и я уезжала домой.
Однажды на просмотр приехала супружеская пара. Я уже ждала их у подъезда. Из потертого трехсотого «Мерседеса» выпорхнула дамочка в шубке из голубой норки и вышел мужчина в добротной дубленке. Мы поднялись на этаж, и я позвонила в дверь. Из открывшейся двери на нас хлынул поток ужасающей вони. Баба Зина варила кошкам рыбу. Дешевый мороженый минтай, оттаивая и развариваясь в кастрюле, пах так, что желудок выворачивало наизнанку. Запах смешивался с запахом кошачьей мочи и становился невыносимым вдвойне.
Застыв на пороге, дамочка демонстративно отвела локоть в сторону и двумя пальцами зажала нос. В квартиру она так и не вошла. Ее муж шагнул в прихожую, бросил по сторонам беглый взгляд и молча вышел. Я вышла вместе с ними. Не успела я доехать до дома, как зазвонил телефон.
— Танечка, ты больше ко мне этих… таких… в норковых шубах не води, — раздался в трубке дрожащий голос бабы Зины.
— Зинаида Алексеевна, мне ж по телефону не видно, есть у людей норковая шуба или нет, — возражала я. — Как вы себе это представляете? Я всех, кто звонит, должна спрашивать, придут ли они в шубе? Что люди подумают? Что их в подъезде раздевать собираются, а я под видом агента информацию собираю?
Баба Зина вздыхала, признавая мою правоту, и поджимала губы. Ей было обидно.
Время шло, покупателя не было. Баба Зина поила меня чаем и рассказывала про свою жизнь. Родители у нее умерли в начале 30-х годов. Девчонкой она приехала в Питер, жила в подвалах. Промышляла воровством — пройдя школу у профессионалов, стала карманницей. Потом попала в детдом, получила профессию. Выросла, вышла замуж. Анюта была у нее единственным и поздним ребенком.
— Старик мой умер, теперь вот одна-одинешенька, — жаловалась она. — Словом перекинуться не с кем. Вечерами с телевизором беседую. Черномырдин речь читает, а я ему говорю: «Что ж ты, старый дед, в телевизор залез? Тебе пора дома сидеть, внуков нянчить».
