Розамунда Пилчер - Сентябрь
— Да, и мне надо много о чем тебе рассказать, но это я отложу до ужина. Как Генри?
— Я звонил Ви два дня назад. Как всегда, у бабушки наслаждается жизнью. Ви приглашала в Пенниберн на чай Кедиджу Ишхан. Они с Генри построили плотину на ручье и пускали бумажные кораблики. Он был просто счастлив, что еще одну ночь переночует там.
— А ты чем занимался?
— Работал. Ходил в гости. Вел светскую жизнь.
Вирджиния повернула голову и посмотрела на него.
— Не сомневаюсь, — сказала она вполне добродушно.
Они подъезжали к Эдинбургу по старой дороге, ведущей из Глазго. Город вставал перед ними точно высеченный из скалы, как некое романтическое видение под холодно-голубым небом. Широкие улицы, осененные пышными кронами деревьев, шпили и башни, словно пронзающие небо, а еще выше, надо всеми шпилями и башнями, — замок с флагом на мачте. Они въехали в новый город — просторные, изогнутые полукругом улицы, застроенные домами из светлого песчаника с классическими окнами и портиками, с веерными окошками над дверьми. Стены домов золотились в вечернем свете.
Подчиняясь правилам одностороннего движения, Эдмунд долго петлял по лабиринту переулков, но, в конце концов, выехал на узкую мощенную булыжником улицу и подвел машину к маленькому итальянскому ресторанчику. Напротив стояла одна из самых красивых эдинбургских церквей. На башне, поднимающейся над массивной аркой входа, стрелки позолоченных часов подошли к цифре 9, и когда Эдмунд с Вирджинией вышли из машины, над крышами окрестных домов поплыл колокольный звон. В небо взметнулись стаи голубей и повисли в воздухе, трепеща крыльями. Едва отзвенел последний удар, как голуби снова уселись на подоконник и на парапет и, сложив крылья, мирно заворковали, как будто ничего и не случилось и им немного стыдно за то, что они подняли такой переполох.
— Могли бы уж и привыкнуть к перезвону, — сказала Вирджиния. — Как он им не надоел?
— Никогда не встречал голубя, которому бы что-то надоело. А ты?
— Ты меня озадачил. Кажется, я тоже не встречала.
Он взял ее под руку, подвел к входу в ресторан и растворил дверь. Притушенный свет, запах свежего кофе, чеснока и вкусной еды. Официант-распорядитель сразу устремился к ним.
— Добрый вечер, мистер Эрд. Здравствуйте, мадам.
— Добрый вечер, Луиджи.
— Столик вас ждет.
Тот самый столик, который просил зарезервировать Эдмунд: в углу, у окна. Накрахмаленная розовая камчатная скатерть, такие же салфетки, роза в изящной вазочке. Пленительный интим. Вражде тут не место.
— Отлично, Луиджи. Спасибо. А как насчет «Моэ шандон»?
— Я уже положил бутылку на лед, мистер Эрд.
Они пили охлажденное шампанское. Вирджиния подробно рассказала о своей жизни в Лондоне, о выставках, которые она посетила, о концерте в Уигмор-Холл.
Кушанья они выбрали каждый по своему вкусу. Воздержались от равиоли и тальятелли,[9] заказав вместо этого утиный паштет и семгу.
— И зачем только я привел тебя в итальянский ресторанчик? Семгу ты прекрасно можешь есть и у себя дома.
— Затем, что в мире нет ничего вкуснее семги, а в Лондоне каких только иностранных кушаний я не отведала.
— Я не спрашиваю, с кем ты их отведывала, — сказал Эдмунд.
— И я ни о чем тебя не спрашиваю. — Вирджиния улыбнулась в ответ.
Еда была превосходной, и они с удовольствием поглощали ее. Закончили свежей малиной со сливками и хорошо выдержанным сыром бри. Вирджиния рассказала Эдмунду о выставке в Берлингтон-Хаус, о планах Фелисити Кроув купить деревенский коттедж в Дорсете и довольно сумбурно изложила сюжет «Призрака Оперы». Эдмунд сюжет знал, однако был весь внимание, наслаждаясь ее присутствием, звуком ее голоса, тем, что она хочет поделиться с ним своими впечатлениями.
Наконец принесли ароматный черный кофе, дымящийся в маленьких чашечках, и вазочку с шоколадками с мятной начинкой.
Тем временем большинство столиков освободилось, посетители отправились по домам. Остались только они да еще одна пара. Те пили коньяк, мужчина попыхивал сигарой.
«Моэ шандон» они допили и перевернули бутылку в ведерке донышком вверх.
— Может, выпьешь коньяку? — спросил Эдмунд.
— Не хочу больше ничего. Ни единой капельки, ни единой крошки.
— Я бы рюмочку выпил, но я за рулем.
— За руль могу сесть я.
Эдмунд покачал головой.
— Обойдусь без коньяка, — он откинулся на спинку стула. — Ты мне столько всего рассказала, но я ничего не услышал об Алексе.
— А это я оставила на закуску.
— Что-то хорошее?
— По-моему, хорошее. Не знаю, как покажется тебе.
— Пока не расскажешь, ничего не могу сказать.
— Ты не отнесешься к этому, как старомодный викторианец?
— Кажется, я никогда им не был.
— У Алексы появился мужчина. Он переехал к ней. Живет в ее доме на Овингтон-стрит.
Эдмунд заговорил не сразу. Потом спокойно спросил:
— Когда это случилось?
— В июне. Она не сообщала нам, потому что боялась нас огорчить, боялась, что мы станем препятствовать.
— То есть думала, что он нам не понравится?
— Нет, мне кажется, она считает, что он тебе очень понравится, но только не уверена, как ты вообще все это воспримешь. И вот поручила мне сообщить тебе.
— Ты его видела?
— Да, хотя, можно сказать, мимолетно. У меня не было времени. Выпили по бокалу хереса.
— Тебе он понравился?
— Очень. Красивый и обаятельный. Зовут его Ноэль Килинг.
Эдмунд допил кофе, сделал знак Луиджи и попросил еще одну чашку. Вперив в нее взгляд, он стал помешивать ложечкой; его красивое лицо было бесстрастно.
— О чем ты думаешь? — спросила Вирджиния.
Он поднял на нее глаза и улыбнулся.
— Я боялся, этого никогда не случится.
— Но ты доволен, что случилось?
— Доволен, что Алекса нашла человека, который питает к ней настолько сильное чувство, что хочет проводить с ней как можно больше времени. Конечно, было бы куда лучше для всех, если бы их отношения развивались иным, менее драматичным путем, но, боюсь, в наши дни такое испытание чувств неизбежно. Вряд ли стоит принимать поспешные решения.
Он отхлебнул глоток кофе и поставил чашку обратно на стол.
— Только одно меня смущает: она ведь на редкость наивная и простодушная девочка.
— Она уже не девочка, Эдмунд.
— Мне трудно представить Алексу взрослой.
— Но придется.
— Я понимаю.
— Она никак не могла прийти к решению, сказать тебе или нет. Попросила меня сказать, но я знаю, она хотела как можно дольше хранить свою тайну.
