Аньес Мартен-Люган - Влюбленные в книги не спят в одиночестве
– Да, конечно, – ответила я секьюрити.
Плача и оглядываясь, я прохожу под рамкой. А потом Эдвард исчезает. Я долго стою в носках у края ленты, где вещи других пассажиров начинают громоздиться на мои, создавая затор. Наконец я решаюсь и, спотыкаясь, направляюсь к выходу на посадку. Пассажиры смотрят на меня как на инопланетянку. Будто это такая редкость – плачущая женщина в аэропорту.
Два часа спустя я застегнула ремень безопасности. Достала телефон и написала Оливье:
Я в самолете. Встречаемся вечером в “Счастливых”.
Мне больше нечего было сказать, и от этого стало грустно. Я отключила мобильник. Еще несколько минут – и самолет покатил по взлетной полосе.
Глава одиннадцатая
В Руасси я решила взять такси, у меня не было сил трястись в общественном транспорте. В машине я получила эсэмэску от Джудит:
Отец и сын снова вместе.
На мгновение мне стало легче.
Я расплатилась и сразу поднялась к себе, даже не заглянув в “Счастливых” и не поздоровавшись с Феликсом. Когда я увидела, что в студии громоздятся наполовину уложенные коробки, мне стало стыдно перед Оливье за свое лицемерие. Я подала ему надежду на любовь и совместную жизнь, в которые сама не верила. Я втолкнула в комнату чемодан и захлопнула дверь.
Через служебный вход я вошла в кафе, увидела нескольких клиентов – и, не поздоровавшись с ними, скрылась за стойкой.
– Привет, Феликс, – кивнула я.
Взяла бухгалтерскую книгу и проверила данные за прошлые дни. Особого интереса я не испытывала, но нужно было чем-то себя занять…
– Здравствуй, Феликс, как у тебя дела? Не слишком замучился, справляясь все эти дни в одиночестве? У тебя, что ли, язык отсохнет, если ты будешь со мной полюбезнее? – возмутился он.
Я бросила на него самый мрачный взгляд. Он изумленно раскрыл глаза:
– Что за хрень ты натворила?
– Ничего я не натворила! Отцепись от меня!
– Ты так просто не выкрутишься!
– Закругляйся и вали, ты наверняка устал, – огрызнулась я.
– Нет, она явно свихнулась!
– Пожалуйста, Феликс, – прошипела я. – Мне нельзя сейчас сорваться.
Я вцепилась в стойку, сжала зубы и попыталась успокоить дыхание.
– Ладно-ладно, ухожу… держись…
– Завтра, Феликс… завтра я все тебе расскажу, клянусь…
– Не парься! Я тебя знаю! Все пройдет так же быстро, как нахлынуло!
Только после закрытия появился удрученный Оливье. Он толкнул дверь, я осталась за стойкой, словно за защитным барьером. Он сел на табурет, оперся о стойку и стал пристально изучать меня. У меня не было сил заговорить. Он огляделся вокруг – направо, налево, вверх, вниз, – словно старался запомнить все детали интерьера. Должна бы сообразить, что он с его проницательностью сразу все поймет.
– Оливье… я больше не могу притворяться…
– Я сам во всем виноват… хотел верить, надеялся, что окажусь сильнее… С того самого момента, как я увидел тебя с ним на выставке… Я отказывался взглянуть в лицо действительности. Но я всегда чувствовал, что на самом деле ты любишь его…
– Прости меня…
– Не хочу знать, что между вами произошло и когда это началось. Но меня приводит в отчаяние мысль, что он не делает тебя счастливой…
– Несчастной меня делает сама ситуация, а он тут ни при чем.
– Его сын?
– Расстояние.
Он опустил голову.
– Если бы у меня был ребенок, ты бы на меня и не посмотрела…
Он был прав.
– Я сейчас уйду… Все эти разговоры ни к чему. Завтра позвоню в агентство недвижимости и аннулирую контракт.
– Я сама это сделаю…
– Нет.
Он встал, подошел к двери, открыл ее и только потом обернулся ко мне. Он сделал мне столько хорошего, заботился обо мне, был терпелив, а я его оттолкнула…
– Будь осторожна, – сказал он.
– Ты тоже, – прошептала я.
Он закрыл дверь, а я навалилась грудью на стойку. Я опять осталась одна, зато повела себя честно и с Оливье, и с самой собой. Давно пора. Я обошла “Счастливых”, выключила свет и, еле волоча ноги, поднялась к себе. Проигнорировала и чемодан, и коробки, в полной темноте растянулась на кровати и уперлась взглядом в потолок. Снова пережила в мыслях последние три дня, ночь с Эдвардом, расставание с Декланом… Мне было очень плохо. Мне так их недоставало, я даже не представляла, что будет так тяжело. Я была опустошена. Моя студия, ставшая для меня после первого возвращения из Ирландии непроницаемым прозрачным шаром, внутри которого можно укрыться от всех и чувствовать себя в безопасности, больше не давала успокоения. Теперь мне казалось, будто я временно остановилась в отеле в ожидании прыжка в неизведанное. Мне стало страшно: я лишилась надежного дома, и все мои ориентиры разлетелись вдребезги.
Назавтра я проснулась на рассвете сама, без будильника. Открыла кафе больше чем на час раньше времени. Я пила третью чашку кофе и думала о Деклане, который уже должен быть в школе, об Эдварде – он, скорее всего, с фотоаппаратом на пляже. Или в кабинете. Как они там? Выспались ли? Справляется ли Эдвард? Томится ли такой же тоской, как я? И что Джек? Джудит уже вернулась в Дублин? Я встречала клиентов, обслуживала, улыбалась им, несмотря ни на что, но это ничего не меняло. Ничто не избавляло меня от мыслей о них и от печали.
Я звонила Феликсу, он был недоступен, и я провела большую часть дня одна, наблюдая, вглядываясь и вслушиваясь в “Счастливых людей”, заново привыкая к ним. Свою работу я делала автоматически. Разговаривала с клиентами, но мой голос казался мне каким-то непривычным, будто на просьбы откликалась незнакомка. Все действия я выполняла словно помимо собственной воли. Рутинные рабочие жесты, когда-то автоматические, стали вдруг чужими. Как-то потихоньку и незаметно образовалась дистанция, нет, ров, между мной и “Счастливыми”. Время от времени я цеплялась за стойку, как если бы пыталась удержаться на ногах. Вот бы здорово, будь у меня мистические способности, тогда бы я поговорила с ними, с моими “Счастливыми людьми”, попросила их, чтоб призвали меня к порядку, вернули к себе, заново увлекли и принесли успокоение, заполнили пропасть, оставленную в моей душе отсутствием Эдварда и Деклана. Я часто рассматривала фотографии на стойке, вглядывалась в лица Колена и Клары. Им я тоже посылала сигнал о спасении, мне нужна была их поддержка. А еще я думала об Эбби и знала, что бы она мне ответила. Я запрещала себе думать о будущем… о невозможном будущем. Но оно не отпускало и по-прежнему было в моих руках.
