Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи
А если бы Жерониму заявил Гашпару, что хочет присутствовать на собрании «Сикола», какую бы мину состроил Гашпар?
Посчитал бы также желание абсурдом, неоправданным и грубым вмешательством в свои дела.
— Я считаю, что ты чересчур стараешься, — сказал Жерониму, когда Гашпар сел. — Вспомни об указаниях товарищей из центра и подумай, как нам будет тебя не хватать, если что-нибудь случится.
— Кто-то должен все делать, — сказал Гашпар.
— Работа — это долг каждого, — отрезал Жерониму. — Если все делаешь ты, товарищи находят здесь отговорку, чтобы не делать ничего. Когда не будет тебя, они будут вынуждены все делать сами.
— Работы слишком много, — перебил Гашпар с улыбкой, как бы говоря: «Не сравнивай мою работу с работой других».
Жерониму налил еще воды и сделал несколько глотков.
— Конечно, когда дела делаешь ты лично, они получаются лучше, — растягивая каждое слово и с любопытством рассматривая дно стакана, сказал он. — Остается убедиться, покрывает ли выгода наносимый вред. На мой взгляд, нет, не покрывает.
Заранее угадав конец фразы, Гашпар покраснел.
— Ты хочешь сказать, что мое присутствие на собрании нежелательно? Нежелательно потому, что его устраиваешь ты?
Жерониму выпил воды.
— Это не главное, но и поэтому тоже. Я не одобряю того, как ты подвергаешь себя опасности, как, не доверяя другим, хочешь все сделать сам. — Жерониму сказал больше, чем собирался, и попытался смягчить свои слова: — Я повторяю, друг, если с тобой что-то случится, будет очень трудно. Скажи сам: кто может тебя заменить?
Гашпар помедлил с ответом. Затем заговорил своим четким командирским голосом:
— Есть битвы, 8 которых надо рисковать всем. Если видишь, что твой вклад необходим, что без него не обойтись, то будет стыдно перед самим собой, если откажешься. Я знаю, мне грозит опасность, я знаю, к чему это может привести. Я понимаю, товарищ, без меня будет трудно — говорю это без ложной скромности. («Конечно», — пробормотал Жерониму.) Однако мы не имеем права провалить этот первый серьезный экзамен нашей организации. Я бываю во многих местах? Да, бываю. Я беседую с товарищами, не знающими, кто я такой? Да, беседовал. Я пытался привлечь на нашу сторону трудящихся? И это правда. Но я уверен, друг, что мои усилия полезны и — почему не сказать об этом? — необходимы. Если будет необходимость пожертвовать жизнью, чтобы забастовка состоялась, я не стану колебаться.
— Все это так. Было бы даже лучше, если бы ты смог обойти больше мест, чем сейчас. Твое присутствие на завтрашнем собрании строителей было бы полезно. Чрезвычайно. К сожалению, мы должны отказаться от твоего участия. Итак, давай договоримся: ты не идешь на собрание.
— Поскольку это нужно, пусть так и будет.
— Ну и хорошо, что ты так решил, — столь же монотонно произнес Жерониму. — Мы сделаем все, что сможем.
Гашпар поспешно вышел. Несмотря на глубокую ночь, ему еще нужно было встретиться с несколькими товарищами.
Жерониму допил оставшуюся в стакане воду и, рассеянно глядя на лампу, медленно вытер платком подбородок.
9
Собрание строителей проходило у реки. Словно лошади, неслись по небу белые облака. Свежий ветерок заставлял плясать тростник.
Кроме Жерониму и Мануэла Рату, на земле сидели товарищи, которые вели работу среди сочувствующих.
Мануэл Рату, пока говорил Жерониму, смотрел в сторону, ковыряя палочкой землю. Слушая, как выступают другие, он лишь вставил замечание, что Жерониму сказал все, что нужно.
— Да, вот еще одно, — все так же ковыряя палочкой, хмуро добавил он. — Это касается всех. Мы разделены по мелким стройкам, а некоторые работают сдельно поодиночке или же дома. Бросить работу, предъявить хозяевам требования о повышении зарплаты — это для нас нетрудно. Но поскольку мы более свободны, чем товарищи с заводов, мы должны направлять на улицы людей. Но для этого нужно, чтобы каждый надеялся на себя, не оглядываясь на других.
Слушая Мануэла Рату, Жерониму думал о различии между ним и Гашпаром. За последние недели Мануэл привлек в партию нескольких человек, организовал комиссию единства, создал ячейку среди речников (что никогда не удавалось местному бюро), и все это, в противоположность Гашпару, тихо и незаметно.
Жерониму заметил в нем организаторскую жилку: Рату поручал задания каждому партийцу, которого знал и которого мог проконтролировать.
Выступали другие товарищи, а Мануэл Рату продолжал ковырять землю.
Со стороны тростниковых зарослей послышалось шлепанье весел по воде.
Мужчины замолчали, ожидая, когда лодка проплывет мимо.
Она шла так близко, что были слышны голоса лодочников. Лодка прошла мимо. Собравшиеся некоторое время прислушивались, смотрели в синее небо, где рваные облака продолжали мчаться наперегонки. Они бежали на юг, а ветер, который их гнал, робко пел в тростнике.
10
На собрании с участием Сезариу и Энрикиша Важ не присутствовал. Маркиш излагал собравшимся план забастовки.
Предусмотрено было все: созданы забастовочные комитеты, группы защиты демонстрации, налажены связи, распространены лозунги, подготовлены выступления женщин и молодежи. Не была забыта и возможная в данном случае реакция властей.
Маркиш говорил около часа. Все это время Сезариу сидел откинувшись и скрестив руки, время от времени поглядывал на полку, где стоял будильник. Энрикиш склонился над столом и напоминал юнца, которому поднесли выпить — так смешно он моргал глазами и раскрывал рот.
— А теперь, друзья, — сказал в заключение Маркиш, — скажите, что думаете вы.
Сезариу еще раз взглянул на будильник и, прежде чем заговорить, положил на стол свои сильные смуглые руки.
— Все изложенное тобой правильно, но не для нашей организации, если учесть то состояние, в котором она сейчас. На бумаге все легко, а на деле будет сложнее. Лучше, если ты все это изложишь в присутствии Важа. Послезавтра он будет здесь.
Глаза плотника блеснули.
— Вечно Важ, вечно представители сверху, вечно отсутствие инициативы, — недовольно проворчал он.
— Я считаю, что не все так просто, как выходит на бумаге, — повторил Сезариу.
— А вы, товарищ? — поинтересовался Маркиш, поворачиваясь к Энрикишу.
— А? — вырвалось у того, как будто Энрикиш только что проснулся.
— А вы как считаете? — повторил Маркиш иронически-покровительственно. — Наверняка у вас есть свое мнение.
— Мнение? — фальцетом спросил Энрикиш. — Большую айву вы нам преподнесли, сеньор. Да, большую айву.
Сезариу не смог сдержать улыбку. Он давно знал Энрикиша и хорошо понимал, что его шуточки и напускная наивность скрывают большой опыт и хитрость.
— Конкретнее, друг, конкретнее, — нетерпеливо попросил Маркиш.
Энрикиш взглянул на него, продолжая мигать.
— Я ничего не знаю, товарищ, — сказал он наконец. — И до меня не все дошло. Я понял немного, совсем немножко. Если мне скажут остановить цех в такой-то день и такой-то час — он, возможно, и остановится. Но если мне предложат это делать, как было сказано в только что произнесенной речи, признаюсь, я не знаю, как тут быть.
Набравшись терпения, Маркиш снова объяснил мероприятия для успешного проведения забастовки. Он говорил очень долго. На лице Энрикиша уже не было изумления. Он внимательно смотрел, слушал, мигал глазами.
— Чтобы организовать забастовку, нужно, наверно, сделать так, как вы рассказали, — сказал он, когда Маркиш кончил говорить, — но нам далеко до этого.
Маркиш вопросительно повернулся к Сезариу. Тот сидел, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула.
11
Вечером Лизета зашла поговорить с Сезариу, который приходился ей дальним родственником. Она очень походила на свою сестру, такая же высокая и худая, с таким же нежным лицом. Только волосы были светлее, белокурые и волнистые, стянутые сзади лентой, а впереди коротко подстриженные.
— Я говорила с Белой и Изолдой. Они тоже считают, что обстановка подходящая. Люди по горло сыты обещаниями. Ты должен назвать день.
В последнее время под влиянием Важа, с одной стороны, и происходящих событий — с другой, мнение Сезариу о способностях и качествах товарищей круто изменилось.
Раньше Маркиш казался ему бесспорным руководителем города, почти образцом. Перед Витором же Сезариу чувствовал себя робким и незначительным. В то время его стремления сводились к тому, чтобы суметь изложить внятно вопрос, говорить и рассуждать с легкостью и блеском, как это делали Маркиш и Витор. Жизнь партийной организации научила его: слова важны, но дела важнее.
Во время диспутов Важа с Маркишем и Витором у него возникло чувство отвращения к болтунам, постепенно он начинал испытывать к ним глубокую антипатию. И в то же самое время он привыкал уважать тех, кто говорил мало, а делал много, тех, кто прост и скромен. Раньше Маркиш был для него примером борца, а Лизета хорошей девушкой и не больше.
