Наталья Рубанова - Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы
Столик, не прекращавший своего движения несколько тысячелетий, как не прерывает своего звучания «ОМ», внезапно поскользнулся и выругался.
Тогда Анфиса извинилась и, набравшись смелости, спросила снова:
— Столик, столик, скажи, а есть ли ТАМ что-нибудь? Или все только ТУТ, как в инстике?
Столик закашлялся, но все-таки разрешил Анфисе присесть:
— Можешь отдохнуть, а потом уйти и напиться чаю, — проскрипел он.
— Please, dear table, please, — напрягла остатки английского Анфиса. — Мне нужна помощь!
— Ха, всем нужна помощь, — рассмеялся хрипло столик.
— Но мне нужна, очень срочно нужна! Иначе я умру, — Анфиса произнесла это, впрочем, без особого сожаления, но женственно и меланхолично, произведя впечатление.
Столик с минуту-другую думал, а потом спросил:
— Единственное, что я могу для тебя сделать, это научить правильно умирать. Гипотетически, так сказать. А, может, даже концептуально. Если ты правильно будешь умирать, то потом — ТАМ — уже не будет, как ТУТ. Хочешь? Будешь везде круто себя позиционировать.
— Конечно, хочу, — Анфиса ведь только и мечтала о том, чтобы различать инстиТУТ и инсти-ТАМ. — Это очень дорого стоит?
— Да нет, всего лишь один выход из некрополя.
— Из некрополя? — испугалась Анфиса.
— Да, а чего хотела-то? Между прочим, ты сейчас находишься в самом настоящем некрополе. Ты ведь еле дышишь! Я вообще не представляю, как у тебя еще хватило энергии здесь оказаться, ее почти всю выкачали, — заявил столик.
— Кто выкачал? — не поняла Анфиса.
— Кто-кто, сама знаешь, кто. Еще пара-тройка таких выходов, и твой выдох на зеркальце станет не заметен, — безоговорочно подытожил столик.
Анфиса посмотрела в пол, но увидела только то, что увидела: обшарпанный линолеум и собственные незагорелые ноги в старых кожаных босоножках, состоящих из одних тонких плетеных ремешочков…
Анфиса подняла глаза и сказала столику, что, вообще-то, не очень дура, хотя, конечно, местами и очень, но про мир идей, вещей и теней слышала, по «И-цзин» гадала, монетки подбрасывая, «Жизнь после жизни» прочитала лет в тринадцать и даже отрывки из «Египетской книги мертвых» в «Науке и религии» — тоже, а еще будто бы придерживается закона сохранения энергии, хотя и весьма относительно.
Столик захохотал и раскрутился от этого:
— Давно я не слышал такого бреда от женщины! Ладно, а как насчет «Тибетской»?
Анфиса вопросительно посмотрела на него.
— Ну, «Тибетскую книгу» слабо порепетировать?
— Что порепетировать?
— Что-что — посмертный опыт и порепетировать.
— А я… — начала было Анфиса, но столик ее перебил:
— Да вернешься ты в это все, — сказал он, презрительно обводя глазами окружающую живую и не очень живую природу инститама. — Зато поймешь, что никогда не нужно идти на тусклые цвета. И что идти вообще никуда не нужно.
— Чего?
— Надоела ты мне. Решайся, или я закручиваюсь сам по себе, — сказал столик, набирая обороты.
— Погоди, ну, погоди ты, — подбежала к нему Анфиса. — А я пойму, почему мы… тогда… ну… расстались?! — спросила она, как героиня плохой мелодрамы.
Столик, с сожалением посмотрев на нее, захотел что-то ответить, но, будто щадя, достаточно нейтрально и отстраненно произнес:
— И это поймешь.
«…Бардо… — промежуточное состояние между смертью и новым рождением продолжительностью в 49 дней. Высшая степень понимания и просветления, а значит — максимальная возможность освобождения — достигается человеком в момент смерти… Представление о том, что все происходит «для меня», более непосредственно… нежели мысль о том, что все происходит «из меня». Действительно, животная природа человека не позволяет ему видеть в себе творца своих обстоятельств. Однако в посвящении живущего загробный мир — это не мир после смерти, а переворот в его взглядах и стремлениях, психологический загробный мир, или, прибегая к христианским понятиям, искупление мирских соблазнов и греха.
…Цель процесса посвящения — вернуть душе божественную сущность, утраченную с физическим рождением…
…Истинное просветление умерший испытывает не в конце Бардо, а в его начале, в момент смерти, после чего начинается погружение в область иллюзий и неведения, постепенная деградация, завершающаяся новым рождением в физическом мире…
…Пребывание в Бардо не связано ни с вечным блаженством, ни с вечными муками: это нисхождение в очередную жизнь, которая приближает человека к его конечной цели, завершению его трудов и стремлений в период его земной жизни… В «Чигай Бардо» описаны психические явления в момент смерти, в «Чёнид Бардо» — состояние после смерти и так называемые «кармические видения»; в «Сидпа Бардо» — возникновение инстинкта рождения и явления, предшествующие новому рождению… «Бардо Тёдол» представляет собой вполне умопостигаемое учение… Читатели без труда смогут поставить себя на место умершего и внимательно прислушаться к поучениям… Возможно, удел истины — приносить людям разочарование…»
— читал над Анфисой, лежащей на столике, монотонный Голос. Анфиса казалась похожей то ли на спящую княжну, то ли не на совсем мертвую царевну — в общем, на что-то русское классическое, и разбудить ее мог только поцелуй если уж не королевича, то, во всяком случае, не козла — все, как в сказке, которая достаточно скоро сказывается на (а)моральном облике.
— Можно слушать много религиозных наставлений, но не познать. Можно познать и все же быть нетвердым в знании, — начал читать Голос Бардо момента смерти, и Анфиса сложила на груди руки, смиряясь.
— О, благороднорожденная Анфиса, — Голос на минуту запнулся, будто оценивая, действительно ли благородно была рождена та, — настало время искать Путь. Твое дыхание сейчас остановится. Гуру… — Голос снова запнулся, припоминая инцидент в скверике около «Таганской» кольцевой и «Марксистской». — Гуру подготовил тебя к встрече с Чистым Светом; сейчас ты, Анфиса, воспримешь его как он есть в мире Бардо, где все вещи подобны ясному безоблачному небу, а обнаженный незамутненный разум — прозрачной пустоте, у которой нет ни границ, ни центра. Познай себя, Анфиса, в это мгновение и останься в этом Мире. Я помогу тебе, — Голос повторил все это несколько раз прямо на ухо Анфисе перед тем, как прекратилось ее дыхание.
Анфиса внимательно слушала все, что ей говорили, но совершенно не чувствовала себя мертвой — точнее, вообще себя не чувствовала. Это был какой-то улет, которого она ждала много лет и которого одновременно боялась. То, что он наступит так внезапно, она не могла и предположить. Потом Анфиса припомнила, что читала где-то о том, как мертвые не понимают того, что они мертвые.
«Какая тогда разница? — подумала Анфиса. — Тогда между живыми и нами и вправду нет никакой разницы?»
Но у гуру спросить было стыдно, она лежала на столике, а Голос на время куда-то исчез, так что Анфиса, оставшись наедине с собственной риторикой, расслабилась полностью. Никогда ТАМ (или ТУТ?) Анфисе не было так хорошо и спокойно; не нужно стало никуда идти или бояться опоздать, неактуальным стал незачет по методике и методологии разлагающихся наук; стало смешно от того, что ее волновал цвет собственных волос, наличие денег и чей-то день рождения последнего летнего месяца, но не весеннего месяца Нисана; какими-то мелкими морщинками покрылось все то, к чему она то ТУТ, то ТАМ стремилась, а покрывшись, растрескалось на большие куски сухой глины, не годившиеся вообще ни на что. Исчезла скука, так напрягавшая Анфису последний год.
«В таком случае, умирать ТУТ гораздо интереснее, чем умирать ТАМ, — заключила Анфиса. — Тем более, кажется, делаю это я правильно, со шпаргалкой!»
— О благороднорожденная, сейчас приходит к тебе то, что называют смертью. Думай о ней так: «Вот и настал час моей смерти; воспользуюсь же ею во благо всех живых существ, которые населяют беспредельные просторы небес, и буду поступать так, чтобы достичь совершенного состояния Будды…», — настиг Анфису Голос. — О благороднорожденная Анфиса, слушай! Сейчас ты созерцаешь Сияние Чистого Света Совершенной Реальности. Познай его. Твой разум пуст, он лишен формы, свойств, признаков, цвета; он пуст — это сама Реальность, Всеблагость. — Анфиса хотела спросить: «Неужели?», но то ли сдержалась, то ли не смогла. — Твой разум, Анфиса, — свободный, трепещущий, блаженный, и есть Всеблагой Будда. Твое сознание, лишенное формы, воистину пустое, и твой разум, сияющий, блаженный, — о, да, они не разделимы. Их единство и есть Дхарма-Кайя, Совершенность Просветления. Твое сознание не рождается и не умирает; оно — Немеркнущий Свет, Будда Амитаба. Этого знания достаточно. Осознав, что пустота твоего разума есть состояние Будды, и рассматривая ее как свое собственное сознание, ты достигнешь состояния Божественного Разума.
