Ирина Кудесова - Там, где хочешь
96
Охранник, черный детина, поупрямился и пустил.
Шли по набережной, освещенной фонарями, с неторопливым прохладным ветром, смотрели на яхты-дома, плавучие дворцы. Было их немного: осень. Ноэль поднял воротник и начал предположения строить — кому какая принадлежит.
— А вдруг тут стоит корабль Абрамовича? Напроситься бы туда на экскурсию! Смотри, эта громадина наверняка из Саудовской Аравии! Им там деньги девать некуда.
— Не, она индийского шейха…
Дружно обернулись: на земле, в тени, сидел человек с початой бутылкой вина. Две пустые стояли рядом. Ноэль подошел, заговорил без нотки пренебрежения. Марина рассматривала белую громаду корабля, думала: правда ли, что через семь лет?.. Голос Ноэля долетал до нее — с индийского шейха разговор перешел на миллионера Джованни с его яхтой; потом — на Сицилию, мафию, выборы в соцпартии, и тут алкаш почему-то сообщил, что пьет из-за жены, она с другим сбежала. Правда, там не клеится.
— Говорит, что хочет вернуться. Но все «думает». А у нас ведь дети.
— Если позволите дать совет… Я бы крест поставил на этих отношениях.
Алкаш не отвечал, и Ноэль добавил:
— Когда действуешь с сердцем, не раздумываешь. Зачем вам отношения без сердца?
97
Поезд подходил к Лионскому вокзалу.
— Я не смогу теперь с Денисом, — Марина смотрела в окно. — Но через две недели мне идти с ним в префектуру.
— А если не пойдешь?
— Тогда еще через три месяца вид на жительство закончится.
Поезд остановился. Полночь — успеть бы на последний RER.
Сейчас Ноэль уйдет, его не будет. Сердце снова из груди выскальзывает. Как жить-то теперь?
— Я побежала… Мне две пересадки делать.
— Какие пересадки?! Опасно ночью! Я тебя отвезу.
Да сто раз возвращалась поздно… (Корто бубнил: «Допрыгаешься», но встречать не шел.)
— Ноэль, машина-то в Везинэ, да и рулил ты весь день…
— Ну и что. Я возле станции припарковался. Поехали.
Когда вошла в квартиру, Денис компьютер выключал, спать собирался. Головы не повернул:
— Э, да у меня гости.
98
Написала Аньке письмо.
Все рассказала. И про две фразы, с которых началось: «Если действуешь с сердцем, не раздумываешь. Зачем нужны отношения без сердца?» Возвращались в отель, говорили.
— Людям так легче — отношения без сердца жить не мешают. Ничего не даешь, ничем не рискуешь. Я тебе говорил, что порвал со своей подругой?
— Нет…
— Приехал, поговорили. Она поняла. Когда всё с сердцем, пустое не вынести. Не вынести такое: «ничего не даешь, ничем не рискуешь».
Вряд ли это можно назвать разговором — она слушала. Наконец улыбнулась:
— Я рискну.
99
Явилась после макаронника, спать завалилась. Назавтра в отель пошла.
Шпион записал послание подружке.
Набрал ее номер — включился автоответчик. Сказал: «Между нами кончено. Тебе лучше здесь не появляться». Ждал этого, всегда ждал.
100
Вышла из метро — телефон чирикнул: «Одно голосовое сообщение».
Прослушала, и — камень с сердца: все само решилось.
Позвонила Ноэлю, сказала: «В Нуази больше не вернусь».
Ни холодно, ни тепло ответил: «Да?»
III
Aer
1
Мне всегда говорили, что жизнь коротка,
Она быстро течет — так мелеет река.
Говорили, что время — мерзавец и вор,
Наши слезы ему, как под ноги ковер.
Но мне кто-то сказал, что ты любишь меня,
Он сказал, ты по-прежнему любишь меня,
И виня, и браня…
Мне всегда говорили — злодейка-судьба
Прочит ласку, но только на деле груба,
Счастье будто дает ни за что, задарма,
И ты тянешь ладонь, и ты сходишь с ума…
Марина стояла, заткнув уши ipod’ом, на острове Ибисов, смотрела в темную воду.
Но мне кто-то сказал… что ты любишь меня,
Он сказал, ты по-прежнему любишь меня,
И виня, и браня…
Эту некогда популярную песню, с которой фотомодель Карла Бруни вышла на музыкальную сцену, Марина любила — даже не за слова, за голос: мягкий и шершавый, как язык у кота. Три месяца не видела Дениса, до сегодняшнего дня. Единственный человек, который мог ее спасти, который понимал, каково ей, сидел на террасе кафе “Marco Polo” на площади Nation: когда она вошла, не улыбнулся.
Но вот если б узнать, кто мне так говорил…
Я не помню лица, это было в ночи,
Его голос со мной, что секрет мне открыл:
«Он вас любит еще, но о том помолчим…»
Видишь, кто-то сказал, что ты любишь меня —
Не послышалось мне, что ты любишь меня?
И виня, и браня…
Век так простояла бы у воды, на острове, где сто лет назад поселили двух ибисов из Египта, да не выжили ибисы в суровом французском климате. Домой идти не хотелось.
2
Три месяца прошло с той минуты, когда она захлопнула дверь квартиры в Нуази, добежала до лифта, держа в руках жестяную цаплю. Лифт долго не приходил, в голове крутилось: войду и двери отрежут меня от этого всего. Это всё: комната, в которой стало так неуютно после того, как она сорвала со стен свои картинки; Тора и Тила, опустевшее зеркало в ванной, пузатоногий столик за аквариумом, на котором Денис уже навалил бумаг, «Американка в Италии», пестрое казахское покрывало — в памяти оставался его запах, легкий запах крашеной ткани.
В лифте стояла женщина, одетая в абайю, арабское одеяние до пят. Марина выдавила «бонжур», уткнулась взглядом в дверь. Услышав: «Могу я чем-нибудь помочь?» — не оглянулась, просто помотала головой. Она выйдет отсюда и забудет все, обязана забыть. Не ей надо помогать — а тому, кто остался в квартире на семнадцатом этаже.
3
— В Нуази больше не вернусь.
— Да?
Гадала: удивится? обрадуется? Ведь наверняка думал, что связался с той, которой удобно это — муж & любовник, игра с вечной ничьей. Нет, пожалуй, любовник в проигрыше — если его серьезно накрыло. А Ноэля накрыло.
— Да.
Помолчали.
— Я сегодня в отеле, но завтра можно увидеться.
Принялись говорить на посторонние темы. Ноэль ни с того ни с сего спросил: «А сколько у тебя было мужчин?» — и Марина фыркнула: «А у тебя?»
— Ни одного.
— Я про подружек!
— А! Я уж испугался. Не считал. Десятка четыре. На два не дели.
— Не делить на два?
— Мужчина называет цифру, которую надо делить пополам, а цифру, названную женщиной, надо умножать на два… Да, а сколько из них — не по любви?
— Я все делаю по любви.
Потом подумала, что с Витей, наверно, по дружбе.
— Нет, был один.
Почему-то вспомнился ветеринар с первого этажа — поймал у лифта, прижал спиной к перилам, начал возить небритой мордой по лицу. Затащил к себе. Но он не в счет. А вот в счет — мальчишка, певший ей серенаду на ступеньках московской художественной школы. Когда у них, юных, по расписанию была обнаженка, рисовали обычно обрюзгшие тела тех, кто готов за копейки стоять неподвижно сорок минут, пока шуршат карандаши. Неизменной моделью являлся Василий — бомжеватого вида мужик лет шестидесяти, с хвостом, перетянутым аптечной резинкой: этакая помятая пластилиновая масса. Когда Марина встала на деревянный круг и скинула халат, по классу прошла волна: все разом выдохнули… Ну мальчишка и влюбился, пел про тело Эсмеральды, трогательно. Привел к себе домой, родителей не было. Забавно стать первой… Хотя нет, какое там веселье, она ведь в Москву примчалась Вадима искать, копила силы, чтобы доехать до квартиры, которую вместе покупали… он покупал. Преодолеть расстояние Новочебоксарск — Москва оказалось проще, чем десяток станций метро. Что до мальчишки, то, наверно, искала она в нем что-то, сама не знала что. А если не знаешь, никогда не находишь.
— Нет, их двое было.
— Даже не помнишь всех… А говорила — только по любви.
Тогда она не почувствовала опасности.
4
В семь утра вышла из отеля. Было холодно. Поехала в Нуази — забрать необходимое.
Денис спал. Легла в одежде, пледом укрылась.
Когда проснулась, он сидел за компьютером.
— Корто!
Головы не повернул.
Для нее ничего не изменилось. Просто теперь она будет жить не здесь.
Говорила, он молчал, но, казалось, впервые за три года слушал.
— Не знаю, как оставлю тебя.
— Иди туда, там тебе лучше будет.
Бросил, не поворачиваясь. Без издевки. Подошла, положила ладонь на плечо, но он ее скинул.
5
— Мы расстались друзьями. Если с Денисом можно быть друзьями. Когда я уходила, он даже спел «Лашате ми кан— таре»…
