Ирина Кудесова - Там, где хочешь
Матьё-черепашник едет в Париж на выходные, зайдет посмотреть на Тору и Тилу. Корто поздно объявится: можно будет поговорить.
90
Матьё слушал, тянул вино, поглядывал на фланировавших черепах.
— Я ему: «Денис, не могу так больше», а он: «Знаешь, как осьминоги у устриц раковину отбирают?» Полное наплевательство.
— А, это в его духе. И как же?
— Ждут, когда устрица приподнимет створку, и кидают внутрь камешек или кусок коралла. Закрыться она не может, осьминог с ней расправляется и селится в раковине.
— Он, похоже, баснями заговорил. Его явно беспокоит, кто кого сожрет. Знаешь, Денис маниакально подозрителен. Был уверен, что я у него Марго увести хотел. Представляю его в старости: сухой старик с прямой спиной, идет, стучит палкой в мостовую… Не понимаю, что тебя здесь держит. — Глотнул вина. — Любишь ты его?
Марина отвела глаза. Взгляд упал на «Американку в Италии» Рут Оркин, такую до черточки знакомую фотографию.
— Уже не знаю.
91
— Я все равно поеду.
Ксене была знакома эта Маринина интонация.
— Ты про «сежурку» помнишь? Тебе ее через две недели продлевать.
Итальянец в Канны собрался, там клиент. И выдвинул предложение на море сгонять. Он денек поработает, Маринка погуляет. Далее — уик-энд на Лазурном Берегу. Об одном забыли: о существовании Дениса.
— Я совершенно потеряна, когда Ноэля нет. Он мне нужен, понимаешь?
— Не понимаю. Денис звонил мне после твоей ночной отлучки и сказал, что может дров наломать.
Маринка молчала, сопела в трубку.
— Пускай ломает, что хочет.
92
— Я сперва на него погляжу, а потом ты куда-либо поедешь.
— Он не станет перед тобой вытанцовывать!
— Ты представила меня бездушным монстром или я ему мешаю?
Ноэль отказался знакомиться.
— Я бы просто в глаза ему посмотрел. Ты ведь дитя неразумное, тебя нельзя отпускать с кем попало.
— Еще скажи, что ты обо мне беспокоишься.
— Я о себе беспокоюсь. Если что — мне перед твоей мамашей отчитываться. Зараза в доме тоже не нужна.
93
Налоговики стали прощупывать «Эколук». Тибидох экстренное совещание в десять вечера созвал: поджал хвост, обещал задолженности выплатить. В три часа ночи разошлись, самое время посмотреть, что у Тибидошки со счетами — шпион их в папочку на соседнем компьютере копировал. Захватывающее чтиво, надо признаться.
Мобильный выключил назло Маринке.
Дома был около пяти: она спала. Вышел из душа — ночник включен: одевается.
— Куда собралась? Не дури.
Подумал, обиды демонстрирует.
— Мне надо к половине седьмого на Лионский вокзал.
Стоит сонная, лохматая, явно плохо соображает.
— Какой вокзал? Ложись спать.
— Сам сказал: «Вали к своему макароннику». Корто, я хочу поехать, мне надо. Но это не то, что ты думаешь.
— Ничего я не думаю.
Забрался под одеяло. Ее место еще теплое было. Выключил ночник. Минут через десять она ушла, бросила в темноту: «Прости».
Подушка ее пахла травой какой-то: шампунем. Секса недели три уже не было.
94
В вагоне первого класса — красные широкие сиденья, народу немного. На перроне от запаха поезда — дороги! — кружило голову. Ноэль купил в “Brioche Dorée” круассанов с колой: ароматные, проседают под пальцами. Ехала сюда — маялась, Корто из головы не шел. Но запах поезда провел границу между там и здесь, и там поблекло.
— Поспим?
Глаза закрыла — такая тишина внутри. Сердце сидит в своей клетке, не падает. И ком из горла исчез, проглотился. Извелась, пока Ноэль в Португалии был.
Потом — день в Каннах: тепло, сухо, бродишь, ждешь вечера. Внутри тихо и радостно. Посидела у моря на песке. Конец октября, вода холодная, но — солнце! Корто позвонила — трубку не снял. Вечером Ноэль подобрал на набережной Круазетт.
В прокате дали раскосый 206-й «пежо». Поехали в отель бросить вещи — в комнате стены обтянуты светлой тканью с вышивкой. Распаковала мыльце: вырвался веселый запах лимона.
Потом никак ресторан не могли выбрать: Ноэль изучал меню, капризничал и шутил.
Расплачиваясь за ужин, бросил:
— Смотаемся в Монако?
Двенадцатый час, в сон клонит, но не спать же сюда ехала.
На трассе — темно, уютно. Поставила диск Земфиры: «Случайно падали звезды в мои пустые карманы…» Грустная правда: в ее дырявые карманы насыпало случайных звезд — сколько жить этой радости? Так же, как и среди старинной мебели в доме в Везинэ, она чувствовала себя в этой машине залетным пассажиром, которого подвозят до перекрестка. Что общего у взрослого мальчишки из буржуазного парижского пригорода с девочкой из Новочебоксарска, которая работает вахтером в отеле и зависит от всего на свете? Одно — что он мальчишка в сорок два, а она — девчонка в тридцать три. Их несет среди ночи бог знает куда, они временно свободны, им хорошо вместе. Только у него и дальше так будет, а у нее нет. Случайные звезды.
И после — пахнущие деньгами авто на чистеньких улицах Монте-Карло.
— Знаешь, сколько стоит эта «ламборджини»? Триста тысяч евро! Я когда-то тоже на кабриолете ездил. Боялся на переходе останавливаться — девчонки так и ломились… — подмигнул.
Стриженый садик — подсвеченные стволы деревьев, ярко-зеленая трава под фонарями. Пальмы тычутся темными верхушками в звезды. Ноэль тянет кольцо с пальца Марины и надевает себе на мизинец.
— Ma petite femme…
То ли «моя малышка», то ли «моя женушка» — оба варианта нелепы. Все это будто снится. Тишина в саду — проваливаешься в нее, как в перину.
— Пошли, свожу на экскурсию в «Эрмитаж».
Облитый светом фасад отеля: золотом до темного неба полыхнуло. Внутри — мрамор, мягкие кресла, орхидеи в высоких вазах. Любезный персонал с красными глазами (четвертый час ночи). Один, костлявый, соглашается показать пару свободных комнат. Диваны, плазмы, картины; террасы: джакузи, вид на море. Любит Ноэль весь этот лоск.
— Марина, в следующий раз здесь остановимся.
Будто не знает, что звезды — случайные.
95
Нырнула под одеяло. Рука у Ноэля меньше, чем у Дениса, и мягче. Отвела ее:
— Прости. Ты пойми, я не могу.
Молчание.
— Марина, если он тебе близкий, почему ты поехала со мной?
— Потому что ты тоже близкий. Но иначе.
— Иначе не бывает. Близость или есть — или ее нет.
Как же тут тихо…
— Выходит, ты все же не просто так предложил на море сгонять?..
Фыркнул:
— Просто так. Но вдруг ты не просто поехала. Я, как воспитанный, должен был проверить…
— Денису сказано, что ты, как воспитанный, возьмешь мне отдельную комнату.
— И взял бы, но тогда могло бы выйти, что я как раз невоспитанный. Кажется, я отключаюсь…
Проснулись к полудню. На деревянный помост, где стоял пляжный ресторанчик, налетело песка. Ветер играл краем скатерти, ерошил салфетки на столе. Смотрели, как в воду по колено забрался худой пацан, стоял, ежился. Потом гуляли по набережной, от витрины к витрине.
— Ты как девчонка, Ноэль.
— Я люблю все красивое. Вещи в том числе.
В одном из бутиков малыш-метис капризничал, тянул за юбку одетую с иголочки блондинку. Она, не обращая на него внимания, перебирала блузки. Когда вышли, Ноэль бросил:
— Зачем рожать? Не лучше ли брошенного осчастливить?
— Что ж ты-то не осчастливил?
— Меня через семь лет здесь уже не будет.
Они пьют кофе за столиком, покрытым тяжелой бежевой скатертью — ветру не под силу ее трепать. Ноэль рассказывает, как три года назад у него подозревали рак кожи.
— Пока ждал результатов анализов, десяток лет прожил. Человек растет, только когда страдает. От хорошей жизни он ленится и жиреет.
А ведь и правда, рисовалось лучше всего после ссор с Корто, после ухода Вадима, после стычек с отцом…
Пришел за результатами, сел в очередь рядом с сухоньким старичком. «Не сейчас», — улыбнулся старичок. — «А когда?» — «Зачем вам знать?»
— Разговорил я его, наверно, не надо было. Через десять лет, сказал. — Ноэль смотрел на соседний столик: молодежная компания склонилась над счетом. — Вот этого я у французов терпеть не могу. Обычно плачу за всех, и всё. Знаешь, когда я иду в ресторан с клиентом, то всегда приглашаю. Ни один не сделал ответного жеста. Мне все равно, но как они живут, если только брать умеют?
Влюбись она или просто решись отправить в тартарары свой с трудом выстроенный мирок — тогда все было бы проще.
— Что надо сделать, чтобы ты не исчез из моей жизни?
Ноэль улыбнулся.
— «Ветер не вынудишь войти в дом, но можно оставить окно открытым» — это не я, а Кришнамурти. Поехали, покажу один закрытый порт.
96
