Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет
«Лучше тебе этого не знать. А зачем ты спрашиваешь? Есть какие-то технические сложности?»
«Да, в общем, нет. Спрашиваю просто так, чтобы потешить свое профессиональное тщеславие.»
«Как это?»
«Ну, буду говорить сам себе, что мой прибор успешно прошел полевые испытания. Хотелось бы знать, где. Например, в Африке или на другом континенте.»
«Не волнуйся, я тебе сообщу, если что.»
«Да нет, не надо. Ты и так нам всем неплохо заплатил. Еще год, я думаю, на этих деньжатах мы протянем.»
Да, думаю, у каждого действительно своя мера достатка. Тех денег, что я заплатил конструктору, мне бы и на две недели не хватило. Гениальное устройство улетело вместе со мной в Дубай. На нем не было ни клейма производителя, ни информации о технических характеристиках. Если прибор когда-нибудь найдут, то никогда и не догадаются, кто его автор.
А в это время в Дубае Плиев и Петрович, положив перед собой карту Колумбии и две бумажки с данными о рейсах, составляли точный план действий. Через день наш самолет вылетел в Иорданию, откуда ему предстояло доставить груз фанеры на Гавайские острова.
Что там, в огромных ящиках, я не знал. Это меня не касалось. Одно я понимал. ФАРК заплатил за доставку не просто много. Эта сумма в несколько раз была больше, чем стандартные расценки черного рынка. За три миллиона долларов можно купить три новеньких танка. Но партизанам не нужны танки. Оружие, которое я должен доставить, должно быть, убивает не хуже танка. Иначе мне ни за что не выдали бы столь значительную сумму.
ГЛАВА 22 — ИОРДАНИЯ-ИРАК-ГВАДЕЛУПА. РЕЙС НА ТРИ МИЛЛИОНА
У меня было прекрасное настроение до того самого момента, пока наш борт не приземлился в Аммане. Наш самолет загнали на площадку для грузовых самолетов. Диспетчер попросил подождать таможенного офицера. Ради экономии мы решили вырубить основное питание. Жужжание кондиционера тихо сошло на нет. Он издал несколько прощальных звуков, словно пробормотал «Ну, не хотите — как хотите», и смолк. Через двадцать минут в кабине стало жарко. Через тридцать минут невыносимо жарко. А через сорок на наш борт поднялся вовсе не пограничник и не таможенник. Мы услышали снаружи требовательный стук. Тогда Плиев открыл дверь, и мы спустили вниз трап. Металлическую стремянку оранжевого цвета. Через мгновение в самолет поднялся энергичный араб в цветастой рубашке с картой подмышкой. Араб не слишком хорошо говорил по-английски. Но из того, что он сказал, я понял главное. Здесь грузиться мы не будем.
«А где? Где?» — переспросил его Плиев.
«Коммэндер?» — посмотрел на него наш гость и, увидев, как тот кивнул в знак согласия, пригласил Казбека взглянуть на карту. — «Ком.»
Человек в цветастой рубашке указал на аэродром, где нас ждал наш груз. Я знал этот аэродром. Он находился в пустыне, к западу от Аммана. Его строили французы. Там были прекрасные условия для взлета и посадки, расторопный персонал и не особенно насыщенное воздушное движение. Все хорошо, кроме одного. Этот аэродром находился уже не в Иордании. В Ираке. А в Ирак мы лететь не договаривались.
«Мы туда не полетим,» — заявил я, убрав тыльной стороной ладони капли пота с лица. Они уже были готовы сорваться на карту.
«Ноу чойс,» — спокойно ответил на это араб. — «Нет выбора.»
«Как это?» — переспрашиваю.
И мой гость объяснил это, как смог. В кратком изложении то, что он сказал, выглядело так. Если я отказываюсь, нам не дают взлет. А потом арестовывают вместе с машиной. Если взлетаю и забираю груз из Ирака, то по итогу работы получаю премию. «От кого?» — уточнил я. Свою премию я уже получил, и на большее не рассчитывал. Араб в ответ томно прикрыл свои глаза и, приподняв подбородок, многозначительно цокнул языком. «От очень важных людей,» — так, наверное, я должен был понять гримасу своего собеседника. Я не знал, кто этот человек и как его зовут. Но у него в этой стране явно было больше прав и возможностей, чем у меня. Для того, чтобы понять это, не нужно было спрашивать его имя. И я ответил ему утвердительно. И, потом, до иракского аэродрома был час лету, не больше.
Но у меня был еще один аргумент. Аэродром, на который хотел меня отправить араб, находился в запретной зоне. После войны девяносто первого года американцы сумели добиться того, чтобы полеты военной авиации над Ираком были под запретом. Наш самолет однозначно классифицировался как военно-транспортный. Нарушение режима запретной зоны имело бы очень серьезные последствия. И для Саддама Хусейна, который тогда еще сидел в Багдаде, и для нас. Нас вообще могли сбить без лишних разговоров. Я не хотел быть сбитым. О чем, не выбирая выражения, и сказал нашему гостю. Тот недолго думал. Одним движением профессионального фокусника, словно ниоткуда, он извлек документ, на котором печатей было больше, чем орденов на груди у короля Иордании. В этом документе было черным по белому написано, что режим запрета полетов над Ираком приостановлен на шесть часов для приема гуманитарных грузов.
Я посмотрел на часы. Послабление режима начнется через полчаса.
«Аск зе тауэр энд чек,» — предложил человек в цветастой рубашке. — «Спроси у диспетчера и проверь.»
«Проверь,» — бросил я Плиеву.
Казбек уселся на свое место и, положив перед собой бумажку с печатями, вызвал башню. Разговор был коротким. Через полминуты он снял гарнитуру с наушниками и утвердительно кивнул мне.
«Что будем делать, шеф?» — спросил меня пилот. В небе он был командиром. Но тут, на земле, человеком, принимавшим решения, был хозяин, то есть, я. И я сказал, что мы летим в Ирак. А что мне было делать? Перезвонить на американский авианосец, который из Персидского залива простреливает весь Ближний Восток?
Араб еще на трапе достал свой мобильный и сделал звонок. Улыбаясь невидимому собеседнику, он быстро затараторил, то и дело приговаривая «Маши, маши!» «Маши» многофункциональное арабское слово. Сказанное в этих обстоятельствах, оно означало, что, мол, все в порядке.
Выбора у меня не было. Настроение испортилось. Обстоятельства говорили о том, что нас собираются подставить. Но слишком большая сумма, заплаченная мне в джунглях, была хорошей страховкой от всяких неприятных неожиданностей. А приятные? Ну, что ж, я всегда любил сюрпризы и приключения, которые заканчиваются «хэппиэндом».
Мы взлетели против ветра, который дул со стороны Средиземного моря, и сделали круг над аэродромом. Терминал имени королевы Алии медленно и печально проплыл под нами. Темный прямоугольник на однообразном желтом фоне. Меня всегда удивляло, почему на этой бесплодной пустынной поверхности люди живут лучше, чем у меня на родине, в Украине. Когда летом летишь вдоль Днепра, то кажется, что под тобой собралась вся зелень планеты. Бесконечный ковер жизни и молодости. Он не похож на Европу, где все расчерчено на параллели и перпендикуляры, и это так хорошо заметно сверху. Он не похож и на роскошную, но хаотичную Амазонию, настолько роскошную, что человек здесь кажется чем-то инородным, вредным и враждебным. Соответственно, джунгли воюют против человека. И уж, конечно, зеленая моя Украина не имеет ничего общего с желтыми песками Иордании. В песчаной Иордании нет ничегошеньки ценного. Ни природных ресурсов, ни нефти с газом. Ни удобного морского порта. И все же иорданцы, люди пустыни, научились жить лучше и правильнее, чем мои соотечественники.
«Почему так?» — спросил я об этом Плиева, когда самолет, развернувшись на восток, набрал восемь тысяч метров.
«Я вот что думаю,» — сказал осетин. — «Они же буферная зона между Израилем, Америкой и остальным арабским миром. А быть буферной зоной всегда выгодно. Это там у вас, на Украине, кажется говорят, что умный теленок двух маток сосет?»
Я пожал плечами, а про себя подумал, что дело не в буферной зоне. Украина всегда была таковой. От Богдана Хмельницкого и до нынешнего президента. А жизнь от этого лучше не стала. Нет, можно, конечно, сосать двух телок и, тем не менее, влачить жалкое существование, подчиняясь бессмысленным приказам. Воспринимая, как должное, тот факт, что тебя твои же соплеменники обкрадывают, обманывают и всячески унижают ради трехкопеечной выгоды. Есть в нас какой-то изъян. Нет в нас чего-то такого, что есть, кажется, в иорданцах, жителях желтой земли под моим самолетом.
Самолет, тем временем, покинул воздушное пространство Иордании и уже подлетал к иракской военной базе, на территории которой был аэродром. Нас вел уже местный диспетчер. Явно военный. Он передавал нам данные так, словно произносил приказ. Гражданские по-другому общаются с пилотами. Гражданские произносят команды мягко, так, словно дают старому другу полезные советы. Этому было все равно, кто ты, друг или враг. Диспетчер, голос которого мы слышали в наушниках, просто выполнял поставленную задачу — довести грузовой самолет до полосы. И эту задачу он выполнил идеально.
