Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов
— Нет. Но тебе он напишет, не сомневайся.
Сесиль уткнулась в книгу, но я видел, что она не читает.
— Тебе не надоело работать? Может, пробежимся? — предложил я.
— Не хочу.
— А как насчет партии в шахматы?
— Что за удовольствие — сидеть часами на стуле, двигать фигуры и ждать ответного хода? По-моему, все настольные игры просто нелепы.
— Я познакомлю тебя с друзьями. Вы найдете общий язык. Они бывшие коммунисты. Ну, не все. Ты поймешь. Среди них есть тонкие знатоки и ценители литературы. Может, увидишь Кесселя или Сартра.
— Они часто там бывают?
— Приходят по вечерам. Но иногда и днем.
— Вперед!
Мы за десять минут доехали на двадцать первом до улицы Данфер, но день для первого визита Сесиль я выбрал неудачный. В «Бальто» было непривычно шумно, атмосфера накалилась до предела.
— Это, что ли, твой шахматный клуб? — тихо поинтересовалась Сесиль.
— Обычно здесь тихо и спокойно.
Мы появились, когда скандал был в самом разгаре. В таких случаях невозможно оставаться сторонним наблюдателем, поэтому те, кто хотел посидеть в тишине, перешли в бистро на другой стороне площади. Вообще-то, ничего из ряда вон выходящего не случилось: в любом сообществе привычная мирная обстановка может в мгновение ока смениться противостоянием всех со всеми. 12 апреля 1961 года Юрий Гагарин впервые в мире облетел вокруг Земли на ракете «Восток», и все поняли: произошло одно из тех фундаментальных событий, которые меняют ход истории человечества. Событие, вызвавшее всеобщий единодушный восторг, раскололо клуб: «живые» и «выжившие», как их называл Игорь, скрежетали зубами и орали друг на друга, забыв о приличиях. Схлестнулись те, кто ненавидел тяготеющую к социализму идеологию и смотрел в сторону Америки, и те, кто бежал из Восточной Европы, но остался убежденным социалистом. Последние считали, что сбой дала система, но не идеология. Ее основы остались незыблемыми, а идеалы были близки сердцам миллионов. Их раздирали внутренние противоречия: они восхищались успехами и победами страны, где были изгоями и где их ждала верная смерть. Планетарное противостояние США и СССР отвлекало членов клуба от шахмат и чтения, близкие друзья обвиняли друг друга во всех смертных грехах, не стесняясь в выражениях. Поводов для ссор было не счесть, начиная с Гагарина, обставившего америкашек, Ботвинника, который в энный раз легко обыграл всех своих соперников, стал чемпионом мира и явно не собирался сдавать позиции, и кончая ролью ленинской доктрины в неуязвимости русской хоккейной дружины и успехах советских метателей молота (они метали свой снаряд выше и дальше всех в мире благодаря качеству русской стали и массовости спорта!).
— Разве это не безоговорочное доказательство?
— Я полагал, ты ненавидишь систему?
— Я стараюсь быть беспристрастным и оценивать результаты по их истинному достоинству.
— Они — порождение системы.
— Я уважаю народ, которым восхищаются все честные люди.
— Ты только что признал, что соглашаешься с системой.
— Ничего подобного я не говорил.
— Нет, сказал!
— Не передергивай! Эта система — чистое извращение. Она не уважает человека, давит на него, уничтожает. Я марксист, а не коммунист.
— Все коммунисты и марксисты — тупые мерзавцы!
— А ты — грязный фашист.
Мир взорвался и разделился на два лагеря, умеренных не осталось. Каждый жаждал высказаться, привести довод в пользу собственной правоты, поделиться опытом. Никто никого не слушал и не слышал, страсти накалялись, спорщики переходили на русский, немецкий, венгерский и польский.
Сесиль совершила грубую ошибку, вмешавшись в чужой спор, а я не сумел этому помешать, потому что не был готов к такому повороту событий.
— Простите, — сказала она, перебив Томаша, — но мне кажется, что происходящее следует рассматривать в исторической перспективе. Учитывая, как и с чего все начиналось, СССР совершил великий технологический прорыв. Страна создала космическую отрасль промышленности всего за пятнадцать лет благодаря четкому планированию и исследованиям в…
Закончить Сесиль не удалось.
— Кто это такая? — закричал Томаш.
— Я с вами согласен, мадемуазель, — произнес Павел. — Однако следует уточнить, что главный вклад в это исследование внесли братские социалистические страны, в том числе…
— Кто вы? — не успокаивался разъяренный Томаш.
— Она мой друг, это я ее привел.
— Женщины в клуб не допускаются! Мало того что приходится терпеть престарелых коммуняк, так теперь еще и баба затесалась!
— Баба в гробу тебя видала! Паршивый трухлявый реакционер! — Сесиль дала Томашу пощечину, чего делать, безусловно, не стоило. Удар прозвучал, как звук кимвала.
Несколько секунд стояла гробовая тишина, все остолбенели от изумления и пытались осознать случившееся, глядя на побагровевшее лицо со следами пальцев на коже. Позже Леонид объяснил мне, что за этот короткий отрезок времени болевой сигнал поступил в мозг Томаша. Леонид не любил поляков. Томаш кинулся на Сесиль, собираясь ее задушить, но она оказалась шустрее и увернулась. Поднялся невообразимый шум. Перевернутые столы с грохотом падали на пол, разлетались в стороны шахматные фигуры и доски, звенело разбитое стекло. Павел и Леонид удерживали Томаша, жаждавшего растерзать Сесиль, а я тащил ее за руку на улицу.
— Что на тебя нашло? Ты рехнулась?
— Ну, ничего себе! Ты защищаешь этого придурка? Хорош друг!
Не дав мне сказать ни слова в свое оправдание, она перебежала на другую сторону бульвара Распай, не обращая внимания на возмущенное гудение машин, и нырнула в метро. Я вернулся в «Бальто», где успел разгореться жаркий спор о том, имеют ли женщины право посещать клуб. Политические взгляды не имели значения, единомышленники яростно наскакивали друг на друга и солидаризировались с недавними противниками.
— Ни одно правило нашего клуба не запрещает женщинам приходить сюда, — возвестил Игорь веским тоном отца-основателя.
— Правила — составная часть демократии и устанавливаются большинством, — вмешался Грегориос. — Хочу напомнить — демократию придумали греки. Давайте проголосуем! Я голосую против. Предпочитаю чисто мужское общество.
Имре и Тибор впервые не согласились друг с другом на публике.
— Мы не в английском клубе, — сказал Имре. — Здесь действует единственное правило — свобода.
— Нельзя позволить коммунистам все захватить и испортить.
— Ты несешь чушь, Тибор.
— Настоящая проблема — женщины и Гагарин!
Все почувствовали, насколько опасна возникшая тема, так же опасна, как неизвестный вирус, подтачивающий вас изнутри. Примирительную позицию заняли немногие. Они хотели избежать непоправимого, но на них ополчились оба лагеря. Неужели дело дойдет до драки? Мы позволим идеям управлять нашими желаниями? Забудем, кто нам друг, а кто враг? Дадим политике и женщинам в очередной раз стать причиной наших несчастий? Всегда ли в таком принципиальном споре должен быть победитель?
— Не стоит так горячиться. Наши женщины нас забыли, мы никому не нужны.
— Будешь играть или продолжишь делать революцию?
Все улеглось. До очередной победы или следующего поражения. Я запустил волка в овчарню и, опасаясь последствий, решил незаметно смыться, но, как это ни странно, никто ни в чем меня не упрекнул.
На следующий день я отправился к Сесиль. Она открыла мне дверь и лучезарно улыбнулась, как будто накануне ничего не случилось. Когда я снова пришел в клуб, никто меня не попрекнул — если не считать привычных насмешливых реплик насчет моей игры. Такие понятия, как ошибка и вина, более чем относительны. Дедушка Делоне не устает повторять: «Нет ничего хуже желания осчастливить человека помимо его воли». А я считаю самым большим грехом не желать счастья другим или отступиться от них. Видит бог, я пытался. Возможно, если бы Гагарин облетел земной шар на день или два позже, Сесиль приняли бы в клубе с распростертыми объятиями.
8
Я был в трудном положении. Не в отчаянном — в безнадежном. Передвигая слона с g2 на c6, чтобы запереть королеву Томаша, я считал, что нашел идеальный ход, но моя беда в том, что я вечно тороплюсь. Игорь сокрушенно покачал головой, он увидел ошибку раньше меня. Томаш тоже понял, что я допустил промах. Сидевший справа от меня Павел с невозмутимым видом следил за игрой, положив подбородок на сложенные кулаки. Томаш считался хорошим шахматистом, но играл редко, предпочитая смотреть и комментировать, хотя кибицы, как известно, не имели права голоса. Томаш был хитрец и никогда не состязался с лучшими, например с Леонидом или Игорем. Сейчас он колебался. Пойди он ладьей на f4, мог бы поставить мне мат следующим ходом, это было очевидно, но он потянулся за королевой, как будто ей грозила опасность, потом передумал.
